Виктор Виктор Моключенко - Ретроспект. Исток
Коперник задумчиво посмотрел на Листа, не спеша разлил «лозу» по рюмкам и отвернулся. За спиной послышался едва различимый шепот бродяги, что сидел, переговариваясь с товарищами, и бросал на долговцев косые взгляды:
– И что, они всегда так? Слово скажут, будто одолжение сделают, а потом смотрят на тебя как на пустое место.
– Много ты понимаешь, Сурок. Зоны еще толком и не видел, а туда же, судить, толком не вникнув, что к чему. Кто ты такой, что бы их судить, зеленка? Думаешь легко здесь сидеть, сдерживать натиск разной нечисти да жулья? Это сейчас прогуляться к Бару с Кордона раз плюнуть, ну или два, если патроны есть. Вдвоем или втроем пройти по этому маршруту было почти невозможно, у тебя вон при виде слепыша и то поджилки трясутся, а ведь бывало, раньше кровососы даже на Свалке бегали. Тебе такое и в страшном сне не приснится, идешь с напарником, и слышишь сиплое рычание, словно из неоткуда, а кровосос вокруг тебя уже круги нарезает, петли вьет.
– Долговцы их почитай под корень извели, а это тебе не языком трепать – согласно кивнул другой ветеран, скребя проблескивающую лысину – имей уважение, иначе тебе его здесь втолкуют быстро и доходчиво. Да и о чем им с нами говорить? О том, как хорошо во внешнем мире? Ты вот, если не загнешься и будешь старших слушать, благополучно оттарабанишь свой строк и за Периметр, а им каково? Смекай.
Сконфузившийся Сурок уткнулся носом в тарелку, кинув на проходящего Листа раздраженный взгляд. Не смотря на то, что зал бил набит до отказа, рядом со Схимой было пусто.
– Можно присесть?
Схима на миг поднял на Листа прозрачные глаза и кивнул:
– Садись, места много.
– Меня к вам Коперник направил, сказал, что нам будет, о чем поговорить.
– Ты Лист?
– Да.
– Коперник, наверное, в долг звал, Бар гудит как улей, много ума не надо что бы догадаться. И почему не идешь?
– Не мое это. Одно дело стрелять, защищая жизнь и отбиваясь от зверья, и совсем другое по приказу. Оправдано ли убийство, ведь все аргументы, по большому счету, это только предлог снять вину и оправдать себя.
Схима вздохнул и, не отрывая глаз от столешницы спросил:
– Тогда зачем ты пришел в Зону? Тут не бывает просто – это место ведения боевых действий, сфера столкновения множества интересов, а не набережная или бульвар. Оружие инструмент решения проблемы, слова тут мало значат. Редко бывает, что бы столкновение разрешилось мирным путем. Зона слишком глубоко оголяет звериную натуру человека, и он забывает, что он человек, превращаясь в винтик и исполнителя чьей-то воли. Если долг и свобода вынуждены оставаться в Зоне, в силу известных обстоятельств, в то время как другие могут уйти, то они нашли общее решение, которое устраивало бы обе стороны, взамен тотального истребления. Выход можно найти всегда, главное хотеть его увидеть, но стрелять куда проще, чем думать.
– Я не пришёл сюда сам, вернее, я не помню. Звездочет говорит, что это действие «незабудки». Я не помню причин, что побудили меня оказаться здесь.
– Звездочет в Баре? – в глазах Схимы впервые мелькнул интерес.
– Да, у него срочное дело к Воронину, мне было некуда идти, а тут, похоже, все дороги ведут в бар.
– Если Звездочет взял тебя с собой, то, возможно, не все еще потеряно. Видишь ли, убивая противника, человека, нам только кажется, что мы решаем проблему, на самом же деле мы ее отсрочиваем, отодвигаем в темный угол, подальше от глаз и совести. Но, рано или поздно, идет новый виток, новое повторение, только на этот раз в роли мишени будешь ты, пожиная то, что сеял. Посеешь ветер, пожнешь бурю.
– Так что – не стрелять? Значит, убьют тебя, и чем твоя смерть лучше жизни?
– Все зависит от того как жить, во имя чего ее отдавать самому или забирать у другого. Не всегда убийство это неизбежное зло, не всегда непротивление злу – смирение. Если провидение вручило тебе в руки оружие, что бы ты устранил зверя жнущего кровавую жатву, но ты проявил не нужное непротивление злу – ты станешь сопричастен его злодеяниям, позволив этому случиться. Другое дело существа Зоны, которые наполнились витающей вокруг энергией разрушения и стали орудиями воздаяния, возвращая человеку посеянное им зло и нанесенный природе ущерб. Для них мы звено в пищевой цепи и самооборона оправдана, оставшись в живых, мы еще способны к покаянию, изменению, возможно, что бы понять, что судьба мира зависит и от нас. И если провидение и рука Господня тебя послала именно сюда, то ты нужен здесь, а для чего нужен, и как – ты должен понять сам. Главное, что бы на этом пути ты не шел по колено в человеческой крови, и давал слово не только оружию, но и милосердию там, где оно применимо.
– Извините, что перебиваю, вы священник? Это слишком похоже на проповедь, да и ваше имя.
– Верно, только не священник, а инок, бывший правда. Но кое-что все еще осталось внутри, в сердце, и для меня это не проповедь, а те принципы, по которым живу я сам, не навязывая другим.
* * *
Едва слышно цокали стрелки часов, позеленевший от времени маятник мерно раскачивался из стороны в сторону, в такт кошачьим глазкам, что задорно поглядывали с циферблата. Сколько лет прошло, а ветхие древние часы все так же идут, отмеряя время, ни сбиваясь и ни останавливаясь ни на миг. Много о них басен рассказывают, будто они отмеряют время до выброса точнее самых чутких приборов и перед самым его началом начинают бить. Сущее вранье, ведь кроме бегающих кошачьих глазок, в этих часах нет ничего такого, что могло бы бить или куковать. Плоский круглый циферблат, узкие глаза-щелочки, потемневшие гирьки-шишечки, вот и все нехитрое устройство. Эти часы Воронин принес с дальнего рубежа много лет назад, когда еще делались отчаянные попытки вырваться из тесной петли Зоны. Отбиваясь от зомби, отряд едва успел схорониться перед выбросом в одном из заброшенных домов, плотно затворив рассохшиеся ставни и затаив дыхание пережидая буйство стихий в земляном погребе, что был устроен под полом. Дом глухо скрипел, содрогаясь под рокотом обрушивающегося на землю небосвода, стонал на все голоса, однако выстоял. Когда все закончилось и измученные люди, наконец, вылезли из подполья, старые, потемневшие часы, висевшие на стене и спрятанные под плотной бахромой паутины, неожиданно пошли и начали бить. Кто знает, что побудило генерала разорвать руками серую вуаль, смести ладонью слой пыли и снять их со стены, но утверждают, что пока они выбирались на базу с самого глухого и опасного закутка Зоны, часы все так же продолжали идти, цокая стрелками, хотя Воронин бережно укутал их в ворох старых расползающихся под пальцами занавесок, уложив на самое дно полупустого рюкзака. И пока они шли, словно в унисон глухому биению людских сердец, ни одна из тварей Зоны не перегородила дорогу, не встретилась на пути. Словно по мановению незримой руки выпрямлялись аномальные поля, открывая проходы даже в самых гибельных местах и лишь на самой окраине, перед северным блокпостом они смокли, жалобно всхлипнув, принимая на себя пулю снайпера. Долговцы прикрыли генерала плотным огнем, с удивлением обнаружив, что он цел и невредим Кто знает, сколько ночей Воронин провел собирая и восстанавливая хрупкий механизм, но однажды через сеть репродукторов по всей базе раздалось биение тревожного набата. Те, кто были снаружи, поспешили в укрытия, и через несколько минут небо внезапно потемнело, и грянул выброс, вопреки показаниям приборов.
Воронин хмуро вертел в руках жетон Листа и смотрел на утыканную флажками карту:
– … а на что ты собственно надеялся Звездочет? Зачем тащиться сюда с Кордона, что бы услышать все тот же очевидный ответ – связи нет! Или ты думаешь, что я махну рукой, и туман исчезнет сам по себе? Этот проклятый туман не может проколоть даже узконаправленный сигнал по спутников, меньше знают – крепче спят. А если тебе не хватает бредовых идей, так ты не туда попал, тебе к Шуману надо на Янтарь, это он горазд на такие выдумки.
– К Шуману? Что ж, это мысль.
– Совсем жить расхотелось? Ты с катакомб едва ноги унес и опять лезешь в самое пекло? Чего ради, ради собственных догадок и предположений? Да с чего ты взял, что в этой жестянке что-то то есть? А Севастополь, так в бреду и не такого можно наговорить.
– Ты еще не спросил, что я делал той дождливой ночью возле Кордона.
– Точно, не спросил – кивнул головой Воронин, открывая форточку и выпуская синюю занавесь дыма.
– Любовался красотами природы, наблюдая сияние.
– Да у нас после каждого выброса небо с ума сходит, тут тебе и сияние северное, и ложные солнца, всего навалом.
– Злой ты генерал. Чего спрашивается? Нервные клетки они не восстанавливаются.
– Будешь тут добрым – Воронин тяжело рухнул на скрипнувший стул и швырнул жетон на стол – Череда вместе со своими головорезами ушел на склады, а война со свободой нам сейчас меньше всего нужна. Ты будто Лукаша не знаешь, поднимет визг на пол Зоны, попробуй ему докажи что Череда он самовольно ушел, вопреки приказу. Так на что ты любовался? Все ждешь, когда проступит чистое небо, и будут видны звезды? Ну, жди-жди.
