Павел Корнев - Падший
Вернув после этого пистолет в кобуру, я отправился на выход и на всякий случай напомнил:
— Александр, не забудете забрать мои костюмы?
— Сейчас кого-нибудь пошлю.
— Премного вам благодарен, — улыбнулся я и покинул лавку.
Серебряный раствор Дьяка притупил голод, но резь в желудке никуда не делась, поэтому я накупил у первого попавшегося уличного лотошника лепешек с мясом и жареными овощами, в один присест умял их и запил газированной водой без сиропа.
Но дело было не только в голоде. В какой-то мере я попросту тянул время, не решаясь двинуться дальше. Оно и не мудрено, ведь меня ожидала встреча с прошлым.
Наука сильнее магии. Я нисколько в этом не сомневался, но всегда допускал, что не все в этой жизни можно изучить и понять. Во что-то придется просто поверить.
Например, в любовь. Я невесело рассмеялся собственной шутке и покачал головой. Нет, речь шла вовсе не о любви. О чем-то несравненно большем, не поддающемся осмыслению. О вере как таковой.
С точки зрения адептов научного познания действительности подобные рассуждения ставили меня на одну ступень с малефиками, но мне было на это наплевать. Папа воспитал меня добрым христианином. И вовсе не наколотые на кожу религиозные символы укротили сегодня зверя, это сделала вера. Моя и моего отца.
Папа был оборотнем, он знал, что проклятие непременно перейдет по наследству, и не желал для меня такой судьбы. Не хотел даже говорить об этом и потому ничего не объяснял. Просто водил к татуировщику. К пятнадцати годам во всю спину у меня был набит пустой крест, на груди чернела восьмиконечная звезда и традиционная рыба, на шее — цепь с соединением букв «Р» и «X» на позвонке, а правый бицепс оплетал латинский текст Pater Noster. Свободной оставалась лишь левая рука — папа умер, не успев довести задуманное до конца. Пришло время это упущение исправить.
В любом крупном городе есть районы, куда чужаку лучше не заглядывать. В Новом Вавилоне подобных мест хватало с избытком, и одними из самых беспокойных считались кварталы, населенные выходцами из Восточной Европы, преимущественно русскими и поляками. Но я шагал по узеньким улочкам, нисколько не опасаясь местных хулиганов. Без малого два метра роста, характерная стрижка, заляпанный белилами халат и знание русского языка защищали меня даже лучше полицейского эскорта.
И все же перед дверью с выгоревшим на солнце плакатом с курящей красоткой я невольно замедлил шаг и остановился. Но сразу взял себя в руки, пригнулся и шагнул в полутемное нутро мастерской башмачника.
Старый мастер оторвался от куска кожи, который раскраивал до того, несколько раз моргнул и без всякой приязни в голосе протянул:
— Лео…
В последнюю нашу встречу я изрядно на него надавил, и Сергей Кравец, как звали мастера, об этом не забыл.
— Собственной персоной, — улыбнулся я, доставая бумажник.
— Давно не появлялся.
— Повода не было. Помнится, ты говорил, что папа оставил эскиз рисунка для левой руки и даже оплатил работу?
Кравец оценивающе взглянул на меня и нехотя произнес:
— Давно это было…
Я бросил на стол банкноту в пятьдесят франков, с легким беспокойством отметив при этом, что наличных в бумажнике остается не так уж много.
— Ну что, это освежило твою память?
Мастер спрятал деньги в нагрудный карман фартука и отошел к забитому альбомами шкафу.
— Работа сложная, — сообщил он, отыскав нужный эскиз. — Займет несколько дней.
— Не пойдет, — отказался я, снимая халат. — Все и сразу.
— Уверен, что вытерпишь?
— Да уж постараюсь.
Кравец пожал плечами и принялся готовить инструмент. Я снял сорочку, сел к столу и устроил на нем левую руку.
Процедура предстояла небыстрая и неприятная, но мне хотелось закончить все раз и навсегда.
— Будешь смотреть рисунок? — спросил мастер.
— Нет. Просто сделай все в точности, как заказывал отец.
— Хозяин — барин.
На столе появился набор игл и баночки с краской, потом Кравец подкрутил фитиль керосиновой лампы и пригляделся к руке.
— Что с кожей?
— А что с ней?
— Похоже на солнечный ожог.
— Не важно. Набивай.
Старый мастер тяжело вздохнул, макнул иглу в краску и взялся за увеличительное стекло.
— Набить — это полдела, еще бы шкура потом не слезла.
— Не слезет, — ответил я и поморщился из-за болезненного укола.
А потом еще одного. И еще, и еще…
Понемногу остатки разлившейся по всему телу ломоты сконцентрировались в левом плече, и одновременно заполонивший голову шум начал стихать, вернулась трезвость мысли.
Я закрыл глаза и попытался разобраться в цепочке событий, которая и привела меня в пыльную каморку башмачника. Подумать действительно было о чем.
Покушение и поджог дирижабля. Отрава в лимонаде и бегство бармена. Стычка на задворках варьете и задушенный на следующий день фотограф. И уже здесь, в Новом Вавилоне — нападение банды тугов, коим завершились поиски беглого индуса.
Случайны эти совпадения или сплошь бусины, нанизанные на единую нить?
Но как я мог навлечь на себя гнев почитателей Кали? И какое отношение ко всему случившемуся имеет ее самозваная жрица Лилиана Монтегю?
Ответов на эти вопросы у меня не было.
По мере работы мастера кожу левой руки жгло все сильнее и сильнее, сосредоточиться никак не получалось, да еще со скрипом распахнулась входная дверь.
— Не сейчас! — объявил Сергей Кравец, и мордатый крепыш послушно скрылся на улице.
Ни тот ни другой не заметили проскользнувшего в мастерскую лепрекона. Коротышка сразу шмыгнул под лавку, а потом возник уже на шкафу, откуда принялся с интересом наблюдать за работой татуировщика. Он так ерзал на месте, желая лучше разглядеть набиваемый рисунок, что несколько раз едва не свалился вниз.
Некоторое время спустя Кравец шумно выдохнул, смахнул с лица пот и предложил:
— Может, оставим на завтра?
— Нет! — отрезал я.
— Ну тогда не обессудьте, — скривился мастер, достал из-под стола початую бутылку вина, выдернул пробку и хлебнул прямо из горлышка.
— На работе это не скажется?
— Обижаешь, Лео! Качество я гарантирую! Да и что мне с вина? Так, горло промочить.
И в самом деле, когда через несколько часов бутылка опустела, движения старого татуировщика не потеряли четкости. Он размеренно и точно колол меня иглой, набивая рисунок с пожелтелого листа, что лежал перед ним на столе. На листе святой Георгий поднял на дыбы коня и бил копьем страшенного дракона. Ниже шел браслет из переплетения разнообразных по форме крестов.
Под конец работы рука у меня горела огнем, мысли путались, из глаз текли слезы. От долгого сидения затекла спина, нестерпимо хотелось подняться на ноги и размяться.
— Ну наконец-то! — шумно выдохнул Сергей Кравец и отошел к рукомойнику умыться. — Умаялся! — пожаловался он, массируя припухшие и покрасневшие глаза, но стоило только мне встать со стула, потребовал: — Ну-ка стой! Надо обработать руку.
— Ерунда, на мне все заживает как на собаке, — отмахнулся я, взглянул на покрасневшую и опухшую кожу и поморщился. Зрелище было душераздирающее.
Татуировщик оторвал кусок от рулона марли и, смочив его лечебным бальзамом, тщательно замотал мой бицепс и предплечье. От прикосновения влажной ткани кожа очень быстро перестала зудеть и гореть огнем.
— Начнется воспаление, знаешь, что делать, — под конец напутствовал меня Кравец.
— Знаю, — кивнул я.
В рукав сорочки просовывать опухшую руку не стал, попросту откромсал его, сверху прикрылся халатом.
— В расчете? — спросил старый татуировщик, доставая из ящика вторую бутылку с вином. Зажатый в его руке штопор откровенно намекал, что никакого иного ответа мастер не примет.
— Больше меня не увидите, — пообещал я и вышел на улицу, но не успела еще захлопнуться дверь мастерской, как прилетел чувствительный пинок пониже спины.
— Эге-гей! — проорал выскользнувший следом лепрекон, прошелся по брусчатке колесом и юркнул в ближайший переулок.
Я выругался и зашагал прочь. Чему радовался надоедливый коротышка, осталось для меня загадкой.
К лавке «Механизмы и раритеты» вернулся в сумерках — в мастерской татуировщика просидел весь день, освободился уже в начале девятого. Входная дверь лавки оказалась заперта, пришлось идти к черному ходу.
Александр Дьяк запустил меня внутрь и встревоженно поинтересовался:
— Все в порядке?
— Все просто замечательно, — улыбнулся я в ответ, — если только вы не забыли забрать мои костюмы.
— Даже не сомневайтесь, — указал изобретатель на три объемных бумажных пакета, что стояли рядом с выделенным мне чемоданом.
Я вернул халат хозяину лавки, а потом размотал с руки влажную марлю и встал у зеркала. На мне и в самом деле все заживало как на бродячем псе. Опухоль уже спала, покраснение ушло. Святой Георгий протыкал копьем дракона, боевой конь топтал страшенную гадину копытами, та обвивала бицепс длинным чешуйчатым хвостом. Можно было разглядеть каждую чешуйку, каждое звено кольчуги, каждую заклепку доспехов коня и всадника.
