Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет
Ворон затих, ожидая чего-то невероятного. Сверкнуло солнце, превращая мириады песчинок в «слезы богов» – алмазы, будто прилипшие к невидимой паутине, сотканной исполинским пауком. Дрогнуло сердце птицы, и лишь за один этот удар все переменилось. Песок взорвался целым вихрем, опасно скалящим свое оружие. И это была чистая правда.
Боец раскрыл ладони, и монолитная туча разделилась на десятки мечей. Это выглядело настолько невозможно, мистично и завораживающе, что не было и шанса, что черная птица хотя бы моргнет. Мечи, сотканные из ветра и явившие себя мерцанием играющего на солнце песка, оказались столь же остры, как и сабли, нашедшие свой покой в простеньких ножнах. Они то порхали в воздухе, то вслед за вытянутыми ладонями пускались в смертельную пляску. И, зритель был уверен, не нашлось бы такой брони, которая остановила бы их.
Клинки оставляли на стене все новые и новые порезы, расходящиеся трещинами по всему периметру древнего строения. Будь ворон поэтом, он сказал бы, что это походило на трепыхающуюся в клетке вольную птицу, страстно выбивающую себе путь на волю. Но он не был ни поэтом, ни бардом, ни слагателем былин. Все, что видела черная птица, – это тело могучего северянина, каждое движение которого было одновременно и прекрасно, и столь же убийственно.
Но вот опять тишина. Клинки, истаяв, как утренний туман в лучах зенитного светила, вновь обернулись бесформенной тучей. Гладиатор, выпрямившись, открыл глаза. Ворон невольно каркнул и взмыл в воздух, зависнув там, паря на восходящих потоках. Даже спустя сотни лет он будет вспоминать этот свой шаг, благодаря богов за посланное ими благоразумие.
Северянин стремительным, неуловимым движением обнажил сабли. Скрестил их перед собой и резко выдохнул. Воздух задрожал, перья ворона встопорщились, и ему пришлось взмахнуть крыльями. Потоки воздуха преображались, олицетворяя собой настоящий хаос. Будь на горизонте туча, черная птица поклялась бы, что надвигается буря. Но небо было чистым, словно слеза младенца.
Песчинки сорвались с места, и вот туча стала походить на рассерженный рой пчел или стаю танцующих скворцов. Гладиатор вытянул сабли вперед, а потом разрубил ими невидимого врага. Песок, вопреки ожиданиям, вовсе не повторил этот жест, расходясь убийственными серпами или лентами. Наоборот, он сжался, а потом устремился к стене. На миг, лишь на краткий миг ворон увидел в этой туче оскаленную пасть силха, погнавшегося за жертвой. И, быть может, то, что услышала черная птица, было лишь иллюзией, созданной игрой ветра, но уши четко различили рык царя зверей.
Ветряной силх, нашедший олицетворение в песке, врезался в южный угол стены, и та взорвалась каменной крошкой. Гладиатор, убрав сабли, смотрел на бескрайнюю долину облаков, вид которой теперь не загораживало такое недоразумение, как стена толщиной почти в метр.
– Демон, говоришь? – хищно улыбнулся северянин. – Да хоть сам дьявол!
Ворон, оглашая окрестности страшным клекотом, взмыл под купол голубого неба, исчезая черной точкой в вышине. Он увидел достаточно, но подозревал, что это лишь малая часть того, что он увидит после. И пусть на горизонте нет туч, но древняя птица отчетливо ощущала, как надвигается что-то неопределимое, как девятиметровый водяной вал; гигантское, как гребень горы Шао, нависшей над страной, где рождается солнце, по легенде, лежащее за океаном, на который величаво смотрит Алиат. И кроваво-мрачное, как врата бездны, которые вот-вот распахнутся.
Ворон исчез в небе, оставляя гладиатора в полном одиночестве.
Тим Ройс
Натерев руки белым порошком, похожим одновременно на тальк и на магнезию, я уселся на скамейку. Стены, увешанные броней, словно смотрели на меня насмешливо, с молчаливым вызовом. Они будто говорили: «Мы видели многих, и ты лишь один из них, завтра тебя здесь уже не будет». Немые, древние стены, видевшие тысячи гладиаторов.
Прислонившись спиной к стойке с разнообразным оружием, я прикрыл глаза. Вот уже почти сезон я жил в полном одиночестве. Гвардейцы уже давно испарились, уйдя на свои бутафорные городские посты, а со старушкой-служанкой я не общался, да и она не горела желанием поболтать со мной «о девичьем». Тишина, повисшая в корпусе гладиаторов, меня почти не напрягала, скорее даже дарила покой, но здесь все было совсем по-другому.
Тишина этой комнаты, служившей входом на песок арены, внушала чувство неловкости и беспокойство. Все было неправильно. Не слышно лязганья точильного камня, резво бегущего по лезвию клинка или секиры. Смолкли хлопки побеленных порошком рук, обрабатывающих уязвимые участки тела. Не раздавалось редких шуточек, которые так любят те, кто идет по краю бритвенно-острой косы Темного Жнеца.
Да, здесь все иначе. Не как раньше. И это «не как раньше» страшнее самого опасного и кровавого демона, которого только могли выпустить на арену. Хотя бы потому, что демон – это просто новый противник, даже враг. Его можно ударить, наслаждаясь глухим отзвуком, можно пронзить, пьянея от бьющей из порванной артерии крови. Его, наверное, даже можно убить.
Но как ударить тишину? Как ее пронзить? Ее можно только убить. Но вот в чем беда – в этом убийстве никак не обойтись без подельника. Да, спокойствие, ледяное, могильное спокойствие этой древней комнаты пугало меня куда больше даже самого опасного врага.
Тут, как далекое горное эхо, до слуха дотянулся приглушенный возглас горна. Все ближе и ближе, сильнее и резче стали раздаваться тугие скрипы рычагов, поднимающих тяжелые цепи. Пыхтел щербленый ворот, натягивая массивные металлические звенья. Медленно поднималась стена, заливая комнату светом.
Сперва желтая полоска, оживляющая краски, коснулась пола, потом лизнула ступни и стала подниматься выше, согревая меня теплом зенитного солнца. Но я продолжал сидеть. Даже когда своеобразная дверь приняла горизонтальное положение, а все вокруг потонуло в гуле толпы, я продолжал сидеть. Я не мог себе позволить не насладиться этим моментом. Тем самым моментом, когда бессмертное существо – тишина – повержено и растоптано тысячами кричащих и галдящих людей. И если уж одно бессмертное создание нашло свою погибель, то, может, и другое – то, с которым я должен сегодня сразиться, – тоже встретит не менее недвусмысленный конец.
Скрипнув кожаной броней, я вышел на песок. Подняв правую руку, в которой была зажата сабля, я приветствовал толпу, отвечавшую мне аплодисментами, лепестками разнообразных цветов, упавшими звездами осевшими на песок, и звонкими возгласами, терзающими внезапно проснувшееся эго. Это людское море захватывало в свои теплые объятия, оно пьянило терпким вином и вызывало привыкание не хуже самого сильного наркотика. Я больше не бегал от арены, но с нетерпением ждал каждой новой битвы.
Встав в центре, я повернулся лицом к ложе. Там, среди лиц умудренных мужей, виднелось лицо прекрасной леди. Правда, сейчас оно было обезображено некоей хищностью и мстительностью. А может, таковым оно было всегда, ведь кто знает, что прячется под пламенем свечи.
Лидер свободного острова Териал взмахнул рукой и произнес какую-то длинную, пафосную речь. Но я не слушал, лишь неотрывно смотрел на платформу. Это была самая обычная, простенько, но добротно сбитая деревянная платформа. На ней стоял кристалл, скрытый под серой плащаницей. Это я понял уже по одному тянущему чувству в груди. Магия, те ее ниточки, что зависли в воздухе, устремилась к кристаллу, безвозвратно поглощаемая им.
Наконец толпа вновь взорвалась криками и топотом, что означало лишь одно – время пришло. Наместник повернулся ко мне. На миг мы встретились с ним глазами, и взгляд этот было невозможно не узнать. Все равно как если бы я был узником, который удостоился чести взглянуть на своего палача. Но толкователь законов Термуна не испытывал тех же эмоций.
Я не успел заметить, что он сделал, но вдруг под трибунами засияли голубые кристаллы. Они были небольшими, похожими на прожекторы, но их назначение было весьма прозаичным и понятным. Никто не хочет, чтобы обезумевший демон стал терзать мирных жителей. Эти кристаллы – как ловушка, они не позволят твари выбраться. Что ж, вполне логичное решение. В следующий миг кристалл, стоявший на платформе, взорвался тысячами осколков. Себя явил демон.
– Ха-а-а! – выдохнул он, запрокидывая голову назад.
Инстинктивно я сделал шаг назад и скрестил сабли. От моего противника веяло неподдельной мощью, одно ощущение которой заставило мои руки задрожать. Кожаная броня прилипла к взмокшей спине. Демон действительно заслуживал это название.
Его рост был чуть выше двух с половиной метров. Руки бугрились мышцами, настолько тугими, резными и мощными, что не возникало сомнений в том, что они не человеческие. В качестве брони демон носил нечто, светящееся кровавым светом. В этом своеобразном доспехе узнавался былинный металл, закаленный в крови пресловутых девственниц. Морда, похожая на шакалью, выдыхала облачка черного пара, а по желтым клыкам стекала вязкая серая слюна. Грозные черные глаза шарили вокруг, пока не остановились на мне. Я сделал еще один шаг назад. Ноги демона напоминали волчьи, разве что со стопой и ярко выраженной пяткой. Вот только стоял демон на мыске, врезаясь в песок когтями. От этого создавалось впечатление, что ноги его имеют два сустава.
