"Фантастика 2025-143". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Товарищи по амбулатории полосатой ягоде обрадовались, мы тут же собрались, включая Ряжскую, и умяли арбуз минут за десять. А потом заведующая попросила меня продемонстрировать на ком-нибудь из присутствующих приём Геймлиха. Из мужчин, как я уже упоминал, тут был один врач, Катранов. Вот его-то я и пригласил в качестве подопытного. В рот ему, естественно, ничего засовывать не стал с просьбой натурально подавиться, а просто показал, что и как нужно делать. Потом остальные друг на друге пробовали, а Валентина Ивановна почему-то решила «спасти жизнь» мне, так что тоже пришлось побыть в роли несчастного, которому кусок не в то горло попал.

В оставшееся до конца рабочего дня время меня ни в какие поездки не дёргали, разве что пришлось прогуляться на вызов по поводу ОРЗ у женщины, которой я выписал больничный на три дня с возможным продлением. Ещё один больничный выписал механизатору, который сам пришёл на приём с небольшой температурой, насморком и жалобой на красное пятно на ноге, которое при нажатии не вызывало болевых ощущений. Похоже, что рожа, подумал я, понимая, что получилось в рифму, и невольно улыбаюсь, чем вызываю недоумённый взгляд посетителя. Отправил его в лабораторию к Ольге Григорьевне на общий анализ крови, пока же выписал больничный, порекомендовав постельный режим, обильнее питьё и препараты для снижения температуры. Если что — отправим в районную больницу, полежит в инфекционном отделении.

За ужином мы с Евдокией оприходовали половину арбуза, который я что в той, что в этой жизни мог есть, наверное, килограммами. Правда, хозяйка скромничала, но я чуть ли не силой заставил употребить её хотя бы два ломтя. Оставшуюся половину отправили в холодильник, с расчётом, что завтра мы её добьём.

Посидели перед телевизором. Евдокия что-то вязала, и я подумал, какая моя хозяйка рукодельница… И на машинке и, как говорил кот Матроскин, крестиком может вышивать. А может, и не крестиком, я в этих делах особо не разбираюсь.

По телевизору показывали «Клуб кинопутешествий», где улыбчивый и буквально излучавший позитив Сенкевич рассказывал о путешествии на «РА-II», в котором он выполнял роль врача, как и в предыдущей экспедиции под руководством неугомонного норвежского исследователя Тура Хейердала.

Евдокия с вязанием сидела в одном из двух кресел — второе занимал я. Кресла были старые, с потёртой на подлокотниках тканью, но крепкие. Стояли они в метре одно от другого, так что при желании мы могли соприкоснуться руками. Но, невзирая на тягу моего молодого организма к такому же молодому организму противоположного пола, я такого себе позволить не мог. Да и Евдокия была женщиной скромной, хотя в её глазах, когда она изредка кидала на меня быстрые взгляды, проскальзывало что-то такое… Желание, что ли… То самое, которое, становясь обоюдным, зачастую толкает мужчину и женщину в объятия друг друга.

А Евдокия мне нравилась. Крепкая, статная, не какая-нибудь худосочная модель из моего будущего, но и не оплывшая бодипозитивная ватрушка. Лицо не идеальное, но симпатичное. Распущенные волосы тяжёлыми волнами спадали на плечи. Чуть вздёрнутый носик, обсыпанный едва проступающими на коже веснушками, большие, чуть раскосые глаза в обрамлении тёмных и густых от природы ресниц, излом таких же тёмных бровей, чувственные губы… Всё было при ней, на мой взгляд — ни убавить, ни прибавить.

Однако усталость после вчерашнего исцеления всё же брала своё, да и хозяйке, как обычно, нужно было вставать ни свет, ни заря. Зато она возвращалась рано, часа в три, а то и в два — основная работа у них была в первой половине дня.

Во вторник перед обедом я выписал Машу. В отличие от счастливой матери она выглядела почему-то грустной.

— Чего такая смурная? — спросил я её.

Та насупилась, глянула на меня исподлобья и буркнула:

— В школу не хочу завтра идти.

— Вот те раз, — рассмеялся я. — А почему?

— Не люблю учиться, — пожала она костлявыми плечиками.

— Да не слушайте вы её, ерунду всякую несёт, — смутилась мать девочки. — Просто у нас в Софьино своей школы нет, приходится детей отправлять сюда каждое утро на рейсовом автобусе, а после учёбы с последним обратно едут. Вот Машка-то и не любит все эти поездки.

— Понятно, — протянул я со вздохом. — Но учиться надо, иначе в жизни без образования ничего не добьёшься. Ты кем хочешь стать?

Девочка переглянулась с мамой, та смущённо улыбнулась:

— Певицей она у нас стать мечтает. Как услышит по радио песню — сразу подпевает.

— На певицу тоже учиться надо. Помимо обычной школы нужно посещать ещё и музыкальную. В Куракино есть вокальный кружок при Доме культуры? — спросил я Катерину

— Есть вроде бы, — неуверенно ответила та. — Так это надо после школы ходить, она у меня на последний автобус не успеет.

— Мам, Ленка Горбункова в кружке пения как раз занимается, — подала голос Мария. — Её после занятий папка на мотоцикле забирает. А коляска у него большая, мы обе влезем.

— Ну вот и договоритесь с этим Горбунковым, может, согласится Машу тоже подвозить до Софьино, — напутствовал я Катерину.

Перед сном сбегал в уборную, почистил зубы и с чувством выполненного долга отправился смотреть сны. Ну или просто спать, если ничего не приснится.

Уснул почти сразу, и без сновидений. Но среди ночи проснулся словно бы от какой-то внутреннего будильника. Открыв глаза, увидел в дверном проёме чью-то фигуру. Чью-то… Да уж понятно чью, в доме кроме нас с Евдокией больше и нет никого, если не считать Рыжика. Не вор же пробрался. Вернее, воровка, так как фигура явно была женской.

— Арсений, — тихим шёпотом позвала Евдокия. — Вы спите?

— Нет, — почему-то так же тихо ответил я.

Она нерешительно стояла в дверях, на её ночнушку падал луч солнечного света, транзитом отражённого от поверхности далёкой Луны в окно моей комнаты, и меня будто бы обволакивали исходящие от неё волны желания. А у меня желание тоже имелось, это я ощущал, скажем так, по резко проявившимся характерным физиологическим признакам.

— Идите сюда, Евдокия, — принимая сидячее положение, позвал я её с непонятно откуда возникшей хрипотцой в голосе.

Она ещё несколько секунд стояла как бы в нерешительности, а потом, тихо ступая, приблизилась и осторожно села рядом. Мои ноздри уловили тонкий запах смеси полевых трав, всё ещё исходящий от неё после бани. И ещё запах женщины. Прямо как в одноименном фильме с Аль Пачино.

Наши взгляды встретились, она тут же опустила глаза, даже в ночном сумраке я видел, как зарделось её лицо. Евдокия была дёрнулась, вероятно, чтобы встать и уйти, с тем, а потом остаток ночи проклинать себя за малодушие, но я ей этого не позволил.

— Сиди, я сам всё сделаю, — прошептал я ей на ушко.

И медленно начал снимать с Евдокии ночную рубаху. Она не сопротивлялась, а внутри меня всё трепетало мелкой дрожью и, даже ещё не избавившись от ночнушки, она подалась ко мне, а в следующее мгновение наши губы соприкоснулись. Сначала робко, как целуются неопытные подростки, а затем кончик моего языка стал нагло пробираться между горячих, приоткрытых губ Евдокии. Она чуть испуганно сжала губы, видимо, «французский поцелуй» был для неё чем-то экзотическим и, вероятно, даже непотребным. Но я проявил настойчивость, и вот уже наши языки затеяли борьбу, кто кого… А мои пальцы тем временем начали исследовать её тело, скользя по плечам, шее, крупным, отвердевшим соскам, чуть выпуклому животу, и ниже, туда, где в мелких, жёстких кудряшках пряталось самое сокровенное.

А потом мы, обессиленные, лежали рядом, глядели в потолок, и я рассказывал о себе, об учёбе в институте, о том, как попал в Куракино… А когда закончил, то после некоторой паузы она тоже заговорила:

— А в моей жизни весёлого было мало. Про родителей я вам уже рассказывала…

— Слушай, странно выглядит, что после того, что сейчас между нами было, мы ещё на «вы», — перебил я её, повернувшись к ней. — Может, всё-таки перейдём на «ты»?

— Давай, — легко согласилась она, улыбнувшись.