Валентин Егоров - Без права на ошибку
Тюремный надзиратель аж приподнялся на мысках своих сапог, чтобы повнимательней рассмотреть медаль «За отвагу», висевшую на груди гимнастерки сержанта Василькова.
— Медаль «За отвагу»! О такой медали я только слышал, но пока еще не видал! Понимаешь, арестант, ведь ты у меня первый такой простой сержант с солдатской медалью! Я же привык иметь дело с командирами дивизий, корпусов и армий, эти же командиры на грудях носили одни только ордена, а медалей у них почти не бывало! Так что, давай, меняться! Ты, гитлерюга проклятый, от меня получишь генеральский орден Красного знамени, а свою медаль «За отвагу» передашь в мою коллекцию!
2— Оформление закоренелого преступника на посадку в тюремную камеру ничем не отличается от аналогичной процедуры, проводимой криминальной полицией или гестапо в наших тюрьмах, не так ли, уважаемый господин штандартенфюрер СС!
Снова пошутил Альфред Нетцке, вместе с Васькой он с большим интересом наблюдал за работой сотрудников отдела оформления преступников, только что поступивших в тюрьму. Тем временем Ваську сфотографировали, поставив в полный рост, в анфас, а затем в профиль. Затем его заставили раздеться до трусов, разуться, босыми ногами встать на площадку ростометра. Вежливо попросили спиной прислониться к планке ростометра, выпрямить шею и тело, а сверху на голову опустили планшет. Без одежды Васька выглядел худым, но жилистым и высоким парнем. Тюремные же надзиратели, выполнявшие эту работу, оказались людьми не очень высокого роста. К тому же у них впереди выпирали большие животы, постоянно мешавшие им в работе. Когда планшет опустился на голову Васьки, то ни один из них двоих так и не смог разглядеть цифру на показателе его роста. Пришлось одному из них принести табурет из другой комнаты, взобраться на него, чтобы, рассмотрев эту цифру, произнести:
— Тимофей, записывай далее. Рост заключенного — метр девяносто восемь сантиметров. Ты только посмотри на то, каким высоким оказался этот наш парнишка! На нем бы вместо трактора колхозное поле вспахивать, а то этот гад дезертировать с фронта вздумал! К маменьке, видишь ли, под юбочку вернуться захотел вместо того, чтобы воевать с фашистами!
— С фронта я не бежал! На моем счету два сожженных немецких танка, четыре бронетранспортера. Около взвода немецких гренадеров я из пулемета положил. — Флегматично произнес Васька.
Эти его слова вызвали бурю эмоций со стороны тюремных надзирателей.
— Ты, подлюга, что только что нам сказал? Как это у тебя язык повернулся, чтобы произнести такие слова?! Какие такие немецкие гренадеры? Гитлеровцы, изверги, они являются немецко-фашистскими оккупантами! Душегубы — вот, кто они! Вот так следует называть всех тех, кто без предупреждения перешел границу нашей великой родины! — Дико орал, плевался слюной, размахивал кулаками перед лицом Васьки надзиратель, стоявший на табурете.
— Ты бы, Васька, действительно бы попридержал свой язык! Не строил бы из себя большого умника! — Назидательно произнес Альфред Нетцке. — Раз твой народ так близко к сердцу воспринял государственную пропаганду о немецком фашизме, то тебе, как я думаю, тоже не стоит выделяться своим словоблудием на общем фоне народной массы! Аналогичное сейчас происходит, происходило и в моей Германии! Перед войной, в ее начале наше немецкое министерство пропаганды как только не изощрялось в изобретении обидных прозвищ твоего товарища Сталина, а также твоего народа, Вася!
— Я простой солдат, я защищаю свою Отчизну!
— Нет, Васенька, я бы не сказал, что ты простой солдат! Не зря же судьба и Господь Бог соединили нас, две воюющие стороны, в одном теле! Я, как и ты, только что вспомнил один свой разговор с Седым, когда ты валялся в отключке на операционном столе в одной из лабораторий дивизии СС «Аннербе». Разговор получился интересным, ознакомься с тем, что сохранилось в моей памяти.
— Разве у нас не одна память, Альфред? Я всегда полагал, что ты являешься гостем моего тела, моего разума, но мы имеем общее сознание!
Тем временем тюремные надзиратели принимались снимать отпечатки пальцев рук Васьки. Они подвели его столу, кончики пальцем намазали намазывать специальными чернилами…
— На твой вопрос я бы так ответил, и да, и нет! Я пока еще сам не знаю, не совсем понимаю, что же именно с нами двоими тогда произошло. Мы, как два сознания, слились в одном человеческом теле, при этом каждый из нас сохранил свои личностные характеристики. Как бы выразить это словами?! Может быть, мы с тобой слились в одно целое из частных составляющих! Причем, эти частные составляющие сумели сохранить свои специфические личностные характеристики!
— Альфред, теперь уже я тебя не понимаю! Не понимаю, что ты хочешь этими заумными своими словами мне рассказать?! В настоящий момент мы имеем один на двоих головной мозг, в котором и происходят все мыслительные процессы! Именно он как бы формирует наше с тобой сознания. Причем, каждое сознание принадлежит только одной личности, то есть и мне, и тебе! Но этот мозг в целом принадлежит одному только мне, то есть моему «я»!
— Я хорошо пониманию, Вася, что ты хочешь мне сказать этими своими словами! И на все это я могу только так ответить, ты мыслишь как бы правильно и неправильно одновременно! Объяснить ситуацию, в которой мы оба оказались на данный момент я пока еще не способен! Сегодняшний разговор мы можем продолжать до бесконечности, но так и не сможем прийти к какому-либо единому мнению, к пониманию сложившейся ситуации! Думаю, что с нашей стороны было бы разумным, этот разговор оставить до лучших времен! Давай, вернемся к нему, когда сами станем более подкованными в этом сложном вопросе! Ну, как т согласен, Василий?
— Теперь уже я на время воздерживаюсь от какого-либо твердого ответа на это твое предложение, Альфред! Ну, что ж теперь, давай, расскажи мне подробней о своей встрече с Седым, когда я был без сознания!
В этот момент в глазах Ваське потемнело, но эта темнота очень скоро сменилась на знакомый ему интерьер кабинета Вильгельма Канариса в берлинской штаб-квартире Абвера. Сам адмирал сидел полуразвалившись в кресле за рабочим столом боком к Ваське. Седой в этот момент курил толстенную гаванскую сигару. Альфред Нетцке, то есть Васька, сидел за малым столиком, приставленном к большому адмиральском столу. Если судить по общей обстановке, то можно было бы сказать, что была, видимо, беседа этих двух хорошо знающих друг друга человек.
— Словом, ты, Альфред, хочешь мне сказать, что этот русский мальчишка — совсем неплохой человек?!
— Так точно, господин адмирал!
— Альфред, да перестаньте ты быть со мной законопослушным, живущим только по армейскому уставу немецким офицером! Для работы в Абвере мне нужны другие офицеры, умеющие отделят зерна от плевел! В первые дни войны вы слишком уж увлеклись своими победами над нашим врагом. Я регулярно читал все ваши донесения, посланные из тыла советских армий. В них мне постоянно бросались в глаза такие выражения, как: «я вырезал…», «я уничтожил…». Через некоторое время содержание твоих донесений изменилось. Почему?
— Видимо, в этот момент произошла моя встреча с Васильковым!
— И ты хочешь сказать, что оказался под влиянием какого-то русского крестьянина?
— Никак нет, господин адмирал! Вы несколько неправильно оцениваете ситуацию, в которой я, обер лейтенант великой Германии, вдруг оказался! Во-первых, мне было очень больно, очень страшно умирать! А затем мне стало не менее страшно, когда я осознал, что функционирует одно лишь только мое сознание! Что я не могу чего-либо делать, а единственное, что осталось у меня мое собственное — это способность думать! В тот момент, если бы у меня была бы такая возможность, то я взял бы в руки пистолет, чтобы тут же застрелиться! Но, как вы сами понимаете, и такой возможности у меня уже не было. Одним словом, в тот момент я сильно страдал, мучился всей своей душой!
— То есть ты, Альфред, хочешь мне сказать, что каждый человек имеет душу?
— Так точно, господин адмирал!
Васька заметил, что и на этот раз он, как Альфред, все порывался вскочить на ноги, вытянуться перед адмиралом Вильгельмом Канарисом. Тот же его остановил слабым мановением левой руки, мол, не нужно вставать, тянуться передо ним по стойке смирно. В правой руке адмирал продолжал держать к этому времени погасшую гаванскую сигару. На какой-то момент пропало изображение интерьера адмиральского кабинета, а в глазах Василия бегущей строчкой побежала краткая информация: «Вильгельм Франц Канарис — видный немецкий военный деятель, начальник Абвера (службы военной разведки и контрразведки) с 1935 года, адмирал с 1940 года. Повешен в 1944 году». Через мгновение изображение интерьера адмиральского кабинета восстановилась, беседа Седого со штандартенфюрером СС Альфредом Нетцке продолжилась.
