Сьюзен Коллинз - Голодные игры
И никаких кровавых следов! — приказываю я себе, с трудом натягивая на голову капюшон и завязывая его непослушными пальцами под подбородком, чтобы кровь не вытекала наружу. Идти я не могу, ну а если ползти? Осторожно пробую двигаться. Да, очень медленно, но получается. Деревья вокруг слишком редкие. Единственная надежда — вернуться в Рутин подлесок и затаиться в густой листве. Нельзя, чтобы меня застали здесь на карачках под открытым небом. Меня не просто прикончат, Катон позаботится, чтобы моя смерть была долгой и мучительной. Мысль о том, что Прим суждено это увидеть, подстегивает меня, и я упорно, дюйм за дюймом, тащусь к укрытию.
Еще один взрыв, и я въезжаю лицом в землю. Видимо, одна из мин находилась дальше других, а теперь сработала от какого-нибудь упавшего ящика. Это повторяется еще два раза, напоминая о последних лопающихся зернышках кукурузы, когда ее поджариваешь на огне, как мы делали с Прим дома.
Сказать, что я успеваю спрятаться в последний момент— это ничего не сказать. Только я вползаю в гущу кустарника, как на площадку вылетает Катон, а следом вся компания. Его ярость настолько неистова, что почти комична — оказывается, люди на самом деле рвут на себе волосы и бьют кулаками землю. Я бы рассмеялась, если бы не знала, на кого направлена эта буря негодования. Мне страшно. Мало того, что я рядом, так еще неспособна ни бежать, ни защищаться. Хорошо еще, кустарник не позволит камерам показать крупным планом, как я почем зря грызу ногти, обкусывая последние пятнышки лака, лишь бы не стучать зубами на весь лес.
Мальчик из Дистрикта-3 бросает камнями в руины, проверяя, все ли мины взорвались: профи подходят к жалким остаткам изобилия.
Первый мощный шквал гнева утих, и Катон теперь вымещает злость, пиная искореженные ящики и контейнеры. Другие трибуты ковыряются в кучках мусора, безуспешно пытаясь отыскать что-нибудь целое. Парень из Третьего дистрикта слишком хорошо сделал свое дело. Видимо, эта же мысль осеняет Катона, который поворачивается к нему и, кажется, ругается. Паренек едва успевает побежать, как профи настигает его и хватает за шею. По мускулам Катона пробегает рябь, когда он сворачивает мальчишке голову. Вот так вот. Будто муху прихлопнул. Двое других профи пытаются успокоить Катона. Насколько я понимаю, он хочет вернуться в лес, а те удерживают его и почему-то показывают на небо. Ну конечно же. Они уверены, что виновник взрывов погиб.
Откуда им знать про стрелы и яблоки. Во всем винят неправильно установленные мины и думают, что незадачливый воришка подорвался сам. Выстрел пушки запросто можно было не услышать за взрывами, а тело, или то, что от него осталось, забрал планолет. Профи отходят подальше к озеру, чтобы распорядители прислали за убитым мальчиком. Ждут.
Вот, кажется, выстрелила пушка. Появляется планолет и забирает труп. Солнце опускается за горизонт. Наступает ночь. Высоко в небе появляется герб, и должен играть гимн. Мгновение темноты, потом высвечивают лицо мальчика из Дистрикта-3 и следом еще одного — из Дистрикта-10. Того, что погиб утром. Снова герб. Теперь они знают: их враг жив. В свете герба я замечаю, что Катон и девушка из Второго дистрикта надевают очки ночного видения. Мальчик из Первого зажигает древесный сук вместо факела; огонь высвечивает суровую решимость на их лицах. Профи углубляются в лес. Охота началась.
Голова кружится уже меньше. Левое ухо по-прежнему ничего не слышит, зато в правом появился звон — надеюсь, это хороший знак. В любом случае, уходить я пока не собираюсь. Здесь, у места преступления, я, пожалуй, в большей безопасности, чем где-либо еще на арене. Профи, наверное, думают, что диверсант уже два-три часа бежит по лесу. Пусть так думают. Я отсюда не скоро выйду.
Первым делом я достаю и надеваю свои очки. Когда работает хотя бы одно из моих чувств охотника, я чувтвую себя увереннее. Пью немного воды и вымываю кровь из уха. Опасаясь, что запах мяса привлечет хищников — если моей собственной крови будет недостаточно, — я ограничиваюсь легким, но вкусным ужином из зелени, корений и ягод, которые мы с Рутой собрали утром.
Где теперь моя маленькая союзница? Пришла ли она на условленное место? Волнуется ли за меня? По крайней мере, сегодня на небе наших лиц не было.
Пересчитываю на пальцах оставшихся трибутов. Из Первого только парень, из Второго оба, Лиса и две пары из Одиннадцатого и Двенадцатого. Всего лишь восемь. В Капитолии теперь вовсю делают ставки и заключают пари. На телевидении каждому трибуту посвящают специальные выпуски, проводят интервью с друзьями и родственниками. Уже давно никто из Двенадцатого дистрикта не попадал в восьмерку. А сейчас нас даже двое. Хотя, если верить Катону, Пит скоро умрет. С другой стороны, слово Катона не приговор. Разве он не был уверен, что его запасы в полной безопасности?
Семьдесят четвертые Голодные игры объявляются открытыми, Катон. Для тебя они только начинаются.
Подул холодный ветерок. Тянусь за своим спальным мешком и вспоминаю, что оставила его Руте. Я ведь собиралась добыть себе другой, но куда уж там со всеми этими минами и прочими напастями. Меня пробирает дрожь. Ночевать на дереве сегодня и так опасно, поэтому я раскапываю между кустами небольшую выемку и, забравшись туда, укрываюсь листьями и сосновыми иголками. Все равно слишком холодно. Набрасываю сверху кусок непромокаемой пленки и загораживаюсь от ветра рюкзаком. Становится немного лучше. Теперь я больше сочувствую девушке из Дистрикта-8, которая разожгла костер в первую ночь на арене. Смогу ли я сама стиснуть зубы и продержаться до утра? Сгребаю на себя со всех сторон листья и иголки, засовываю руки под куртку и сворачиваюсь калачиком. В конце концов мне удается уснуть.
Открыв глаза, в первую минуту не могу ничего понять: мир кажется каким-то расколотым. Ах да, на мне ведь очки. Солнце давно встало, и теперь они причудливо преломляют дневной свет. Приподнимаюсь и сажусь. Снимаю очки. Откуда-то с озера доносится смех. Я замираю. Звук искаженный, но я слышу! Значит, слух возвращается. Действительно, несмотря на непрекращающийся звон в правом ухе, оно уже воспринимает звуки. Левое ухо перестало кровоточить — и то хорошо.
Выглядываю из кустов, не вернулись ли профи. Тогда мне придется торчать здесь неизвестно сколько. Нет, это всего лишь Лиса. Стоит посреди обломков и смеется. Она умнее, чем профи, и смогла даже на пепелище найти кое-что полезное. Металлический котелок. Клинок от ножа. Ее веселость меня несколько озадачивает, пока я не догадываюсь, что теперь, когда профи остались без еды и снаряжения, у нее тоже появился шанс на победу. Как и у всех нас. Может, показаться ей и взять в союзники против банды профи? Нет. Исключено. Что-то в ее хитрой лисьей усмешке недвусмысленно подсказывает, что союзничество обернется для меня ножом в спине. А в таком случае, не пристрелить ли ее сейчас? Более удобного момента и ждать нечего. Вдруг девушка встрепенулась, должно быть, уловила какой-то звук, хотя точно не от меня. Глянув в сторону обрыва, она быстро убегает в лес. Я жду. Никого. Хотя если Лиса почувствовала опасность, то, пожалуй, и мне лучше уходить. Вдобавок мне не терпится рассказать Руте, как я разделалась с пирамидой.
Поскольку я все равно не знаю, куда направились профи, почему бы не пойти обратно к ручью? Быстро шагаю по знакомой дороге с луком в одной руке и куском холодной грусятины в другой. Кажется, сто лет не ела. Листья, ягоды — это все ерунда. Хочу мяса. Жир и белок — вот что мне нужно. До ручья дохожу без приключений. Наполняю бутыль водой и умываюсь. Осторожно промываю больное ухо. Затем иду вдоль ручья вверх по холму. В одном месте на берегу замечаю следы ботинок, отпечатавшиеся в грязи. Здесь были профи, но уже давно. Отпечатки глубокие, значит, земля была сырой и мягкой, а сейчас она уже почти высохла под жарким солнцем. До сих пор можно было не заботиться о том, как идешь: я легкая, а на сосновых иголках следов не останется. Теперь я снимаю ботинки и носки и продолжаю путь босиком по дну ручья.
Прохладная вода приятно освежает и бодрит. Я подстреливаю двух рыб, — это совсем нетрудно при таком медленном течении, — и на ходу лопаю одну из них прямо сырой, хотя только недавно ела грусенка. Вторую приберегаю для Руты.
Постепенно звон в правом ухе становится тише и наконец пропадает совсем. Рука то и дело тянется к левому уху, пытаясь его прочистить. Если и есть какое-то улучшение, оно пока неощутимо. Никак не могу привыкнуть к этой глухоте. Ощущение такое, что левая сторона не моя, и к тому же совершенно беззащитна. Даже слепа. Я все время кручу туда головой, стараясь хоть как-то противодействовать сплошной стене, отгородившей меня от половины окружающего мира. Чем дальше, тем меньше надежды, что слух востановится.
Придя на место нашей первой встречи, я обнаруживаю, что с тех пор тут никого не было. Нигде, ни на земле, ни на деревьях, нет ни малейших следов Руты. Странно. Сейчас полдень, и при любом раскладе ей следовало уже вернуться. Ночевала она, конечно, на дереве. Где еще она могла укрыться в полной темноте, пока профи бродили по лесу со своим ночным зрением? Третий костер — хотя я забыла посмотреть вчера вечером — должен был загореться совсем далеко отсюда. Наверное, Рута возвращается очень осторожно. Скорее бы уже приходила. Мне не хочется торчать здесь весь день. После обеда я планировала подняться выше по холму и по пути охотиться. Сейчас мне ничего не остается как ждать.
