Эдвин Табб - Майенн
— Так же, как и клетки?
— Нет, лишь как место, где мы смогли бы побыть вдвоем. Или тебе хочется, чтобы я молила о сострадании, защите? Я должна еще как-то измениться? Эрл, почему ты постоянно отталкиваешь меня? Борешься против? Мне бы очень хотелось по-настоящему подружиться с тобой!
Он произнес горько:
— Ты уже достаточно наглядно продемонстрировала это свое желание!
— Ты говоришь об испытаниях, выпавших для вас? Но, Эрл, мне необходимо было убедиться, понять. Эксперимент должен был быть доведен до логического конца… Налить тебе немного вина, любимый?
— Нет.
— Почему же? Ведь ты недавно пил здесь с другой женщиной, почему же не со мной?
Дюмарест, почувствовав внезапный толчок, волну чувств, внутренне напрягся. Майенн была очень ревнивой, и он никак не мог понять, почему Тормайл предпочел именно женское обличье для общения с ним. В эксперименте, который он навязал им, чувствовалась только жесткая логика машины, да и кем иным он мог быть, как бы ни пытался?
Дюмарест спросил внезапно:
— А ты умеешь пить?
— Конечно! — ее смех был похож на звон горного ручья, — неужели ты полагаешь, что я похожа на те грубые создания, с которыми тебе пришлось сражаться в долине? Эрл, дорогой, я совсем на них не похожа; я гораздо тоньше и совершенней. И мое тело вполне живое и человеческое во всех отношениях! — она немного повернулась, чтобы доказать свои слова, дав ему возможность оценить красоту и совершенство линий ее прекрасного тела. Затем, протянув руку, она сделала два небольших глотка вина из его бокала и, засмеявшись, произнесла:
— Я могу есть, пить и делать все, что положено настоящей женщине вашего рода!
— Твоя кровь тоже настоящая?
— Да, — она подошла ближе и протянула ему руку, — нанеси мне рану, если ты хочешь проверить это. Используй свой нож. Убей меня, если это доставит тебе удовольствие.
Конечно, он вполне мог сделать то, о чем она говорила. Он мог вонзить нож прямо ей в сердце, но стоило ли? Как долго она оставалась бы мертва? Даже если бы ему удалось убить этот призрак, то как это отразится на планетарном мозге, на Тормайле?
— Ты не хочешь причинять мне боль, Эрл, — произнесла она, опустив руку, — ты великодушен и добр, ты всегда думаешь и о других, а не только о себе. И ты очень хорошо показал мне, что такое настоящая любовь.
Дюмарест потянулся за своим бокалом вина, осторожно отпил маленький глоток и немного подождал, пытаясь определить вкус языком. Он ощущал непонятную опасность, угрозу, словно он стоял в полной темноте рядом с невидимым существом, собирающимся напасть на него. Эрл чувствовал опасность каждой клеточкой тела, не видя ее глазами. Это подсознательное чувство не раз спасало его за всю нелегкую жизнь.
— Любовь… — нежно произнесла Лолис, — слишком сложное и неопределенное чувство, как ты однажды сказал мне, Эрл. И у нее столько граней, форм, оттенков. Любовь человека к своему брату, к своим друзьям, и она может быть настолько сильной, что заставляет людей рисковать своими жизнями. Любовь мужчины к женщине. Женщины к мужчине. Страсть, которая может толкнуть и на убийство. Никогда прежде я не знала подобного. Однажды мне даже показалось, что это чувство похоже на сумасшествие, болезнь.
Эрл горько сказал:
— Некоторые люди вполне могут согласиться с тобой.
— Но не ты, Эрл.
— В некоторых случаях — и я тоже.
— Нет. Тогда это чувство уже не будет любовью, ведь ты не раз говорил мне об этом. Жадность, может быть, эгоизм, желание подчинить другого своей воле, но это уже не любовь.
Она все хорошо поняла, почувствовала, вдруг подумал Дюмарест, может быть, даже слишком хорошо. Он отпил еще немного вина, раздумывая обо всем. Он, конечно, мог попробовать сыграть на тонких чувствах женщины, напомнив ей о чувстве порядочности, доброты к другим, манипулируя словами и эмоциями, чтобы достичь определенного результата. Но все это не относилось к Тормайлу. Ведь существо, стоявшее сейчас перед ним, не было живой женщиной, а всего лишь воплощением фантазии мощного электронного интеллекта.
— Ты согласна, что мы ответили на твой главный вопрос? — он внимательно смотрел ей в глаза, — ты узнала то, что стремилась узнать.
— Да, Эрл.
— Тогда ты дашь нам возможность улететь отсюда?
Она молча ответила на его взгляд, повернулась и прошла к дивану, стоявшему у дальней стены, пригласив его следовать за собой. Когда он сел рядом, она спросила ласково:
— Почему ты так спешишь, Эрл? Ведь я дала все необходимое твоим друзьям: они удобно устроились, отдыхают, у них есть все, что им надо сейчас.
— Этого недостаточно. Люди — не животные, которые довольствуются лишь изобилием еды и удобствами, очень смахивающими на клетку.
— Ты считаешь, что этого мало? Надо добавить еще что-то? Может, дом должен быть больше, еда разнообразней? Или они скучают без шумных утех, развлечений, шоу?
Эрл опустил бокал на стол и твердо произнес:
— Ты говорил, что корабль способен лететь, неисправности ликвидированы. Еще раньше мы заключили сделку с тобой. Наши обязательства выполнены, когда же ты сдержишь свое обещание?
— Чуть позже, Эрл.
— Ты отпустишь нас?
Она засмеялась, тихо и нежно: — Конечно, дорогой. Об этом тебе не стоит беспокоиться. Но не так быстро. Я так долго мечтала о разнообразии, свежих ощущениях, что не стоит лишать меня маленьких радостей, которые доставляет мне ваше присутствие здесь.
Он резко спросил, чувствуя, что уже не в силах сдерживаться:
— Ты снова собираешься испытывать нас в сражениях, выматывать новыми тестами ради собственной забавы?
— Нет. — Она повернулась к нему, приблизившись настолько, что он почувствовал мягкость ее кожи, тепло, исходящее от всего ее существа. Именно так вела бы себя настоящая женщина, но она — не женщина, снова оборвал себя Эрл, и он постоянно должен помнить об этом.
Словно прочитав его мысли, она произнесла тихо:
— Эрл, прикоснись ко мне, пожалуйста. Обними меня. Закрой глаза и будь честным с самим собой: неужели между мной и той, твоей женщиной, все еще есть разница?
Он мог объяснить ей все различие, несхожесть между ними, но промолчал.
— Эрл, ты только представь, насколько одинока и однообразна моя жизнь, — мягко продолжила она, — долгие, долгие годы пустоты и одиночества. А теперь все изменилось. Я поняла, насколько интересной, живой может быть эта жизнь; полной чувств, эмоций, переживаний. Тебе не стоит объяснять все это. Ты сам прекрасно знаешь, насколько ценно, желанно общение с другими после многих дней холодного одиночества, молчания. Понимать, что другой человек разделяет с тобой радость, боль, любовь. Любить и быть любимой. Принадлежать кому-то, кто нуждается в тебе так сильно, что готов отдать и жизнь. Для тебя это все обычно, ты живешь так всегда. А я только начинаю понимать все многообразие жизни, которого я никогда не знала раньше. А ты можешь мне дать все это. Дать радость и счастье. Я очень хочу этого, Эрл! Ты можешь дать мне все, о чем я мечтаю!
Дюмарест спросил тихо:
— Я?
— Да, Эрл, именно ты!
— Я не совсем понимаю тебя, Тормайл. Что я способен дать тебе? Чего тебе еще не хватает в твоем существовании?
Она коснулась обеими руками его плеч и заглянула прямо в глаза. Ее золотистые волосы отражали мерцающий уютный свет лампы, прекрасные, волнистые, мягкие и красивые, как и ее лицо, ее глаза…
— Не будь глупцом, Эрл. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Но если ты хочешь, чтобы я произнесла все, как есть, то — пожалуйста. Я люблю тебя, дорогой. Я очень люблю тебя, и хочу твоей ответной любви…
Глава 14
Глубокие борозды, заполненные кристаллами, бесконечные извивающиеся проводники, наполненные проводящей жидкостью, пульсирующее сердце из частичек, представляющих собой атомы, электроны… Все это контролировало силы, безграничные по своим возможностям, мозг, который, шутя, играл пространствами, планетами и мирами космоса, не говоря уже о мельчайших созданиях, которыми для него были люди.
И этот всемогущий монстр молил, просил о любви, мечтая быть любимым и желанным…
Дюмарест думал механическими, техническими терминами, хотя отдавал себе отчет, что не прав. Тормайл не был чисто электронным, искусственным созданием. Он представлял собой нечто большее, это была своеобразная форма жизни, огромный интеллект, слишком мощный, чтобы быть понятым в деталях, полностью. Было и проще, и приятней думать об этом монстре, как о женщине: учитывать обычные женские чувства, желания, возможности.
Дюмарест тихо и осторожно сказал:
— Ты узнал меня гораздо лучше, чем я мог предположить, Тормайл. Может даже показаться временами, что ты способен чувствовать и переживать, как живой человек. Тебе, как ни странно, свойственно даже чувство юмора.
