Виктор Бурцев - Пленных не брать!
– То есть ты хочешь сказать, что человек, питающийся «здоровой пищей», имеет значительно больше шансов заболеть ожирением, чем человек, съедающий на обед хороший кусок мяса с кровью?
– Да, конечно. Скушал мяса – полон энергии, встал и растратил эту энергию на какое-нибудь полезное дело. Сжег жиры, улучшил свою физическую форму. По-твоему, греки, с которых статуи делали, питались пареной морковкой? Нет. Они ели мясо! Много бегали и мало сидели на заднице.
– А при чем тут экстрасенсорика?
– Ну, тут начинается область, в которую можно верить, а можно не верить. Люди, питающиеся спокон веков мясом, забирают энергию от убитых живых существ. Усваивают ее и оттого становятся сильнее. Некоторое количество людей, объединенное общей историей и территорией, называется народ. Чем больше сильных людей входит в состав такого народа, тем сильнее становится сам народ. Тем больше он привлекает на себя пассионарности...
– Чего привлекает?
– Пассионарности. Ну, скажем так, внимания богов. У такого народа больше удача, лучше лидеры, богаче культура, красивее дети. Пассионарный народ развивается. И наоборот, когда люди начинают маяться дурью, жрут всякую дрянь, жаждут халявы, то пассионарность уходит из их мира. Становится меньше энергии, силы. Культура беднеет, люди слабеют, делаются более уродливыми, тупыми. Это в первую очередь сказывается на детях... Энергетика. В это можно верить, можно не верить, но целый ряд явлений это очень хорошо объясняет.
– Так ты хочешь сказать, что финны теряют пассионарность?
– Ну, тут уже начинаются варианты. Необязательно же в мире всё черное и белое. Или есть пассионарность, или нет ее. Всё гораздо сложнее. Просто есть теория. Ее можно доказать, углубиться в дебри, вывести формулу. Но боюсь, что это ничего не изменит. Особенно для финнов. Для них, кстати, еще далеко не всё потеряно. В отличие от американцев. Эти стремительно превращаются в полных уродцев.
– Так, погоди, а чего ты так недоволен шейпингами? – Юлька помешала кофе ложечкой, попробовала, легонько поморщилась и поискала что-то глазами.
– Халява.
Я передал ей свой сахар. Пить кофе с сахаром, однозначно, гробить вкус напитка. Кофе не может быть сладким, он должен горчить. Сладкий кофе – это всё равно что сладкая водка. Однако не все женщины это понимают.
– Почему это? – оскорбилась Юлька. – Там знаешь как потеют?!
– Во-первых, не уверен, что потеют, а во-вторых, его слишком активно пропагандируют как средство от всех проблем современной женщины. Когда наблюдается такая активность, меня пробивает на измену.
– Ты просто подозрительный.
– В точку попала...
19
– Вот, помню, у нас в деревне случай был: пошла баба на прорубь за какими-то своими бабскими надобностями, то ли по воду, то ли полоскать что, да сама возьми и провались...
На костре кипела вкусно пахнущая похлебка из мясных консервов, над лощинкой, в которой укрылся маленький отряд, плыли в чистом голубом небе рваные лохматые облачка. День выдался солнечный, снег искрился, резал глаза, и ночные события казались далекими и происшедшими вроде как и не с ними. Наверное, именно поэтому Потапчук рассказывал смешные байки, и никто не хотел вспоминать о смерти Чибисова.
– Вот. Провалилась она в полынью. А баба, надо сказать, была справная, сдобная, хозяйство заднее у нее – во! Как у першерона. Ну и застряла.
– Это как? – не понял Борисенко. – Кверху задницей, что ли?!
– Нет, наоборот. Она не то оступилась, не то поскользнулась – короче, задней частью в прорубь угодила, а вылезти не может, словно пробка. Руками упирается, держится, и всё тут. Хорошо, детишки близко катались, побежали народ звать – мол, Ефимовна топнет. Прибежали, кто был, давай тянуть, а она не лезет. Послали кого-то за пешней, лед-то толстый, так просто не обломаешь, а баба в голос: замерзаю, говорит. А мороз был сильный, прямо как здесь.
– Надо было тянуть сильнее, – сказал Смоленский.
Остальные засмеялись, в том числе и финн, которого бойцы уже почитали за своего и добродушно звали «Керя», только политрук общался с ним по-прежнему холодно.
– Вот тебя, умника, там не было! Сказано – не лезет, застряла баба жопием своим. А у нас в деревне дедка был, ушлый, что твой налим: послал дитенка за самогоном. И представьте картину: торчит из проруби баба по пояс, а дедка сидит рядом и ее из бутылки поит, на манер как из соски. Пока пешню принесли, пока лед обкололи, баба так наклюкалась, что сама уже и лезть не может – веревкой обвязали и всем миром волоком вымнули. Домой после на санках везли.
– Врешь ты всё, Палыч, – обиженно сказал Смоленский.
– Не веришь – не надо, а так оно и было. Без малого полтора литра баба засосала. Потому, кстати, и не захворала – другой бы помер или поясницей бы маялся, а ей хоть бы что. Жирная баба была, справная.
– Что рассказывает этот солдат? – спросил Айнцигер, сидевший, по обыкновению, в сторонке. На этот раз он читал маленькую книжечку.
– Забавную историю из деревенской жизни.
– В самом деле забавную?
– Относительно. О том, как толстая женщина в деревне провалилась в прорубь, застряла в ней и ее поили самогонкой, чтобы она не замерзла. А что вы читаете, господин обер-лейтенант?
Айнцигер, не отвечая, загнул утолок странички, закрыл книгу и подал Воскобойникову.
– Йозеф Геббельс, – прочитал тот. – «Михель – судьба немца: Повесть в форме дневниковых записей». Так господин Геббельс еще и писатель?
– Он написал эту книгу очень давно, в двадцать первом году, будучи редактором газеты «Народная свобода».
– И как, интересно?
– А вы почитайте, – предложил Айнцигер.
– Но вы же еще не закончили...
– Если мне понадобится книга, я у вас ее возьму.
А ведь это статья, подумал Воскобойников, но книгу взял.
О танковых частях Финляндии Воскобойников знал, пожалуй, куда меньше, чем об остальных родах войск. С другой стороны, тут и знать было особенно нечего: на вооружении Финляндии состояли древние «рено-ФТ» и чуть более свежие шеститонные «виккерсы», с точки зрения современной войны большой угрозы не представлявшие. К тому же численность танков – особенно «виккерсов» – в финской армии была крайне низкой, и Воскобойников искренне удивился, когда увидел на лесной дороге, открывшейся с пригорка, сразу две такие машины.
Танки стояли с открытыми люками; трое танкистов возились у второй машины, очевидно, устраняя какую-то поломку. Еще один сидел на башне, свесив ноги внутрь, курил папироску, остальные, видимо, были внутри. Насколько Воскобойников помнил, экипаж «виккерса» составлял три человека – получается, всего шесть. Значит, в танке двое.
– Обойдем стороной? – спросил немец, лежавший рядом.
– А смысл? Они о нашем присутствии даже не подозревают, грех не использовать такую возможность.
– И как вы собираетесь атаковать? Допустим, мы положим тех, что снаружи, остальные закроются в машине и спокойно уедут. Сюда им не взобраться, но зачем нам себя раскрывать? Они тут же доложат, что по лесам шастает отряд русских.
– Спокойно они не уедут, у нас гранаты, порвем гусеницы.
– Согласен. Как хотите, товарищ комиссар. Если что, мой – вон тот, без шлема.
– Почему?
– А просто так.
– Как угодно... Что ж, – рассуждал вслух Воскобойников, – будем атаковать... Слушай мою команду, товарищи! Каждый берет на мушку по финну. Дальше – по обстановке, но старайтесь целиться точнее, чтобы с первого выстрела всех, что снаружи, положить. Хотя из автоматов вряд ли прицельно достанете, потому бейте кучно очередями, пули сами разберутся. Мой – на башне сидит, немца – тот, что без шлема. Остальных распределяйте сами, лучше по двое на одного, чтобы уж точно. Керьялайнен, ни звука.
– Слушаюсь, господин офицер.
Слишком уж он тихий, этот хуторянин Керьялайнен, подумал комиссар. Чересчур тихий, забитый и запуганный. Играет или в самом деле, кроме навоза да плуга, ничего не видел? Хотя стоп, жил в Питере в детские годы... Надо бы с ним поговорить попредметней, жаль, раньше не сообразил. Выругав себя, Воскобойников взял винтовку и пристроился у пенька.
– Стреляем по моей команде, – велел он. – Господин обер-лейтенант, ваш вон тот, без шлема. Попадете?
Вопрос был задан не без ехидства.
– Постараюсь, – просто ответил немец.
Воскобойников тщательно прицелился. Голова финна маячила в прорези прицела, и комиссар подумал, что стыдно будет не попасть...
– Огонь! – хрипло крикнул он.
Свою роль сыграла прежде всего внезапность. Финны явно не ожидали, что кто-то будет по ним стрелять. Тот, что без шлема, повалился ничком, ударился о броню, странно выгнулся, повис на передке танка. Остальные попадали в снег, то ли живые, то ли убитые, пока неясно. Самое обидное было, что в своего финна на башне Воскобойников промазал – он завертел головой, но не полез, дурак, внутрь танка, а зачем-то стал с него слезать. Со второго выстрела комиссар достал танкиста, но не убил, а лишь ранил, потому что финн довольно резво пополз под машину.
