Роман Злотников - Атака на будущее
Рат кивнул:
– Это точно. То, о чем ты говорил, на самом деле не вера. Это суеверие. То есть вера дольняя, суетная, внешняя. Ничего страшного, если внутри нее имеется настоящая, но если нет – то, в общем, совершенно не важно – ходишь ты в церковь или нет. Знаешь ли и читаешь молитвы – тоже. Все – зря.
– Так что, молитвы можно не учить? – обрадованно вскинулся Гаджет. И все засмеялись…
– И прийти к вере вы сможете только сами, – серьезно продолжил Рат, когда смех утих. Ибо у каждого устанавливается свое, только ему присущее единение с Ним. Так, чтобы кто-то взял и вложил в тебя это – не будет. Потому что невозможно. В каждом из вас – только своя частичка Его.
– Но… показать, чтобы мы хоть что-то поняли, можешь? – тихо спросил Данька.
Рат улыбнулся:
– Ну, если вы до сих пор вообще ничего не поняли, то я уже даже не знаю…
И все снова заржали. А когда отсмеялись, Рат внезапно поднялся на ноги.
– А насчет показать… Кто из вас знает какую-нибудь молитву?
– Я знаю, – отозвалась Барабанщица. – «Отче наш» подойдет?
– Вполне, – кивнул Рат, – давайте попробуем ее прочитать. Ты начинаешь, а мы повторяем за тобой.
Барабанщица, набрав в легкие воздуха, начала:
– Отче наш…
И все повторили:
– Отче наш…
– Иже еси на небеси…
– Иже еси на…
– Что вы делаете? – тихо спросил Рат.
И все внезапно вздрогнули – такой явной была горечь или даже боль в его голосе, когда он произносил эти слова.
– Зачем?
– Что? – испуганно пискнула Немоляева.
– Зачем сотрясать воздух ничего не значащими словами? Для чего вы читаете эту молитву?
Гаджет удивленно пожал плечами:
– Ну… ты ж сказал…
– То есть ты считаешь, Борис, что молитву можно читать точно так же, как, скажем, объявляют станции метро или объясняют приезжему, как быстрее добраться до Кремля?
Они переглянулись.
– А… как? – спросила Катя.
Рат вздохнул:
– Мне казалось, что вы уже должны были это понять. Ну что ж, попробуем еще раз. Ответьте мне, для чего вы читаете молитву?
Все смущенно покосились друг на друга, но ответить никто не рискнул. Кроме Гаджета. Он пожал плечами и пробурчал:
– Так это… положено так.
Рат покачал головой:
– Хорошо. Тогда попробуем по-другому. Ответьте себе, для чего вы будете сейчас читать молитву?
– Чтобы… достучаться до Него, – робко произнесла Барабанщица.
Рат медленно кивнул:
– Уже теплее.
– Чтобы… соединиться с Ним, – тихо пробормотал Данька.
– Вот, – оживился Рат, – так. Соединиться. Слиться. Стать частью Его. Получить силу, жизнь, знание, увидеть Путь, осознать бремя, что лежит на твоих плечах, – он замолчал и обвел их внимательным взглядом, а затем тихо… попросил: – А теперь попытайтесь прочитать ее именно так, чтобы вам все это удалось.
Некоторое время на полянке висела тишина, а потом Данька тихо-тихо прошептал:
– Отче наш…
В поселок они вернулись, когда уже почти стемнело. Слегка ошеломленные тем, что у них получилось… Ужин прошел в полном молчании, а потом они разбрелись кто куда. Рат же отправился в соседнюю избу, где у одного из тех гражданских, оказавшихся учеными, которых начальник полковника сумел мгновенно сорвать с места и отправить вместе с ними, была оборудована лаборатория. Двое других – старичок и женщина – приборами не занимались и таскались по холмам и перелескам вместе с Ратом, ребятами и парой спецназовцев, которые по указанию Машкиного отца сопровождали их команду в то время, когда они покидали поселок. Вроде как для охраны. Хотя какая охрана могла быть лучше Рата?..
Из лаборатории Рат вышел спустя буквально десять минут. И присел на завалинку, глядя в быстро темнеющее небо. Вдалеке послышался вой армейского «уазика». Это возвращался еще вчера уехавший на аэродром отец Барабанщицы. Через пару минут «уазик» вынырнул из переулка и, разбрызгивая грязь, притормозил у первой избы. Полковник Кузнецов выбрался наружу и протянул Рату руку.
– Ну, как дела?
Рат молча пожал плечами.
– Понятно, – пробормотал полковник, подумав, а потом опять спросил: – Гостей не предвидится?
Рат серьезно посмотрел на него:
– Предвидится. Но, я думаю, несколько недель у нас еще есть.
Полковник озабоченно нахмурился:
– И что?
– Не волнуйтесь, Алексей Юрьевич, когда опасность станет реальной – я вас предупрежу, – спокойно пообещал Рат.
– Да уж, – хмыкнул тот, – хотелось бы… Ужинали?
– Мы – да, а вот что касается остальных – не все.
– Понятно. Ну, тогда и я пойду перекушу.
* * *На ужин, состоящий из приготовленных Михалычем густых, наваристых щей с олениной (старик исповедовал принцип – три первых в день лучше, чем одно) и макарон с тушенкой, Алексей Юрьевич пригласил всю научную группу, которая, как выяснилось, также еще не ужинала. Так что первое время за столом слышалось только тихое прихлебывание и хруст разгрызаемых костей. И только минут через десять Алексей Юрьевич, отодвинув от себя пустую тарелку, повернулся к старичку и спросил:
– Ну, что скажете, Петр Израилевич?
– Знаете, господин полковник, тут, похоже, нужен специалист несколько другого профиля. Скорее философ, чем естественнонаучник. Потому что все, что я понял, это заслуга не столько моего образования и многолетней научной практики, а скорее юношеских увлечений. Я в молодости, знаете ли, увлекался Востоком, даже йогу практиковал… – он сделал паузу, а затем продолжил: – Господин Рат практикует очень интересные вещи, присущие, по мнению большинства, некоторым древним восточным учениям. Скажем, по моему разумению, он использует молитву как некий аналог мантры, то есть некоей формулы, ввергающей человека в особое психофизиологическое состояние. А о совместной литургии рассказывает так, что я, например, тут же припомнил курс лекций академика Ираклиешвили о методиках коллективной интенсификации сознания и мышления, – старичок усмехнулся, – и сам, грешным делом, заслушался. И знаете, к какому выводу пришел?
Вопрос был совершенно риторическим, поэтому никто на него не ответил. Да Петр Израилевич этого и не ожидал.
– Зря мы считаем, что именно Восток является хранилищем некоего недоступного нам тайного знания. В нашем домашнем, посконном, привычном и даже банальном православном христианстве сокрыто много тайн и загадок. И многие чудеса, описанные в христианских священных книгах, вполне могли быть совершенно реальны. Ну, к примеру, хождение по воде аки по суху или, скажем, случай со святым Дионисием, который, после того как ему отрубили голову, взял ее в руки и прошел еще шесть верст от Монмартра до следующего холма, который теперь в его честь называется Сен-Дени.
– Сен-Дени – это во Франции?
– Ну да, ну да…
– Но… там же католики.
– В то время, когда проповедовал святой Дионисий, никаких католиков еще не было. Католики – первые раскольники церкви. Знаете, как они появились?
Алексей Юрьевич отрицательно покачал головой.
– Все просто. Некая группа церковных иерархов во главе с иерархом самого знаменитого, густонаселенного и одного из самых богатых городов Римской империи, а именно Рима, решила, что им недостает власти и влияния. И отделилась от единой церкви. Папа, кстати, до сих пор еще и епископ Рима. По традиции, так сказать… И никакого другого епископа Рима, кроме него, не существует, – Петр Израилевич задумался. – Знаете, а ведь именно после раскола количество христианских чудес заметно пошло на убыль. Может, именно тогда, после раскола, церковь увлеклась внутриконфессиональным противоборством и стала терять то, чем обладала? Потому что то, что прекрасно срабатывало против язычества, во внутриконфессиональной борьбе действует слабо. Ведь если некой силой обладают обе стороны, то это вроде как не сила, а бессилие. Вот и сделали ставку на земную власть и силу оружия…
– Ну, мы с вами, Петр Израилевич, не богословы и не историки церкви. Поэтому оставим подобные предположения на будущее, для обсуждения в более расширенном составе. – Алексей Юрьевич повернулся ко второму мужчине: – А как ваши дела?
Тот раздраженно раскинул руки в разные стороны.
– Ничего?
– То есть?
– А вот так. Совсем ничего. Я пытался делать все возможное с той аппаратурой, которая у меня имеется. И могу констатировать: единственное, в чем я теперь совершенно уверен, так это то, что с имеющимися у нас методами измерения установить что-то достоверное об этом… человеке, или, наверное, будет правильнее сказать – существе, поскольку ни один человек не способен такое вытворять, не представляется возможным.
Алексей Юрьевич несколько мгновений размышлял над сказанным, а затем осторожно предложил:
