"Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Кюнскен Дерек

Шпат сыграл растяпу и пару минут покачивался на месте, не давая тревоге проступить на лице. Он не оглядывался через плечо на сальника, гнавшегося за Крысом по конькам крыш Дола Блестки. Не косился в тень, куда скрылась Кари со своим любовником. Только глупо таращил глаза, пока на него орали часовые.

Насчет любовника – напоминание о том, что Кари спит с кем-то другим, не побудило его скривить губы. Секс уже долгое время лежал за пределами физических возможностей Шпата, но, живя с Кари, он наслаждался нежданной близостью; приятно делить тесное пространство с женщиной. Их дружба прорастала вглубь куда быстрее, чем ему помышлялось. Он пробует на себе эту память, проводит ею, как кинжалом, по голым нервам. И испытывает отдаленную, притупленную боль – ничего более.

Не важно, говорит он себе. И задвигает раздумья на потом. Через несколько дней ему, вероятно, не жить, и даже если удастся избежать скорой участи, все едино – он был и есть камень.

Сторожа орали на него, требовали ответа, где он взял сальника, а потом стали спорить, кому чинить ворота, а каменного человека поминали, будто его тут и нет. Шпат предложил разогнуть рельсу обратно и опять потопал к воротам. Набежали новые охранники, теперь отгонять уже его. С улицы подтянулись зеваки, двинуть глазом по ту сторону запретного рубежа гильдии. Больше охранников, больше гильдейских служащих. По толпе гуляли сплетни о сбежавшем свихнутом сальнике. Прибывали запряженные телеги и самоходные машины, но ворота заклинило намертво.

Вся суматоха предназначалась для того, чтобы отвлечь алхимиков от Кари и Мирена. В задачу Шпата входило лишь стоять тут и затягивать раздрай.

С боковой аллеи на двор прогромыхала очередная повозка, за ней вторая, третья. Все они несли один и тот же отличительный знак – эмблему городской стражи. Шпат узнал их мгновенно – это тюремные фургоны для перевозки заключенных. В таком вот его отца увозили в Палату Закона. Все три были готовы лопнуть, переполненные арестантами.

Этот конвой направился к фабричному зданию на дальней стороне двора. При их приближении отворилась большая дверь, и Шпат мельком заметил бурлящий чан, почуял кислоту и расплавленный воск. Это перетопка – завод, где делают сальников.

Во всем Гвердоне столько приговоренных преступников не наберется. Должно быть, они вымели все камеры на мысу Королевы, сгребли всех карманников, пьяниц и бродяжек и повезли через город, чтобы растопить на жир и свечной воск.

Один из алхимиков швырнул ему флакон с алкагестом.

– Давай проваливай. Хорош зенки пялить. От тебя одни хлопоты. – Он указал на приоткрытые ворота и хватил Шпата палкой, как крестьянин погоняет отбившуюся корову. – Шевелись, болван!

Медленно, нарочито осторожно Шпат воткнул себе в бок алкагестовую иглу. Прожал поршень, почувствовал, как снадобье творит свое чародейство в его закостенелых суставах. А потом начал пробираться через толпу. Здешняя охрана сплошь люди – алхимикам не по нраву демонстрировать городу свой чудовищный оскал без необходимости, – и им его не остановить, не по силам, как не сдержать сход горной лавины.

Он бегом бросился вперед, пересекая подворье громоподобными шагами, боем колокола роковой судьбы. Караульные слишком поздно сообразили, что он делает. Защелкали, зашкворчали ружья, и выпал обрывок секунды – задаться вопросом, насколько нынче он стал защищенным от пуль, прежде чем выстрелы легли в цель.

Он зашатался под огнем, но не замедлил хода. Выстрелы терзали спину, но вместо боли ощущался лишь холодок новых обызвествлений. Пули отскакивали от каменной шкуры, но их удары сотрясали плоть и с каждым попаданием делали частичку его камнем.

Он достиг средней арестантской фуры и, пробив пальцами лист металла, отодрал целый борт. Другой рукой похватал цепи узников, выламывая звенья или с корнем вырывая болты, прикручивавшие их к полу. Заключенные высыпали на двор. Кто-то падал, кто-то бежал, кто-то спешил прятаться. Одна отважная женщина накинулась на возницу, сшибла с сиденья. И поднялась, обагрив подбородок – с ключами в руке и ухом возницы в зубах.

Шпат указал на заднюю повозку, проревел ей добраться до запертых там, а сам побежал к фургону, ближайшему к перетопке.

Вскрыл его, разорвал руками.

Девочка, в грязи сточных канав и тюремных камер, семи или восьми лет. Смотрит на него пустым, безысходным взглядом. От усталости не может и крикнуть. Он рвет на куски ее цепи.

– Беги, – бросает он, а потом ведет толпу на штурм открытых ворот. Новый ружейный залп – но он принимает главный удар на себя: лучше он, чем другие. Он вынесет и стерпит.

Быть может, проносится мысль, он еще одержит победу.

И тогда прокатывается визг сальников, дюжины их, если не сотни, вываливаются из перетопки. Одинаковые тонкие стилеты в руках у каждого.

Сальник приземляется перед ним и, безошибочно найдя брешь на стыке каменных пластин, вгоняет стилет ему в грудь.

Квартал Алхимиков будет годами преследовать Кари в кошмарах. Трубы шипят и клокочут, как утроба освежеванного. Воздух горячий, насыщенный газами. Сквозь смотровые отверстия под стеклом зеленой расцветки она поглядывает на вызревавшее в чанах. Там есть зародыши бакланьих бошек и рэптекинов, отделенные от тел органы. Мимо одного окошка отвратительной медузой проплыла штука, похожая на человечье сердце и кровеносную систему. Исторгала кровь при каждом сокращении артерий. В другом баке из питательной подложки на дне прорастали сотни стеблей, колыхаясь, как плети водорослей. Кари не сразу распознала спинномозговые нити, готовые к скрутке в фитиль и обмакиванию в жир, чтобы получить новых сальников.

Но самая дрянь в том, что кружится голова. Непонятно, то ли действует побочный эффект ее святости, то ли до такой степени давит напряжение от колдовских чар, перемолотых машинами, но казалось, будто ее тянут то туда, то сюда невидимые волны, обволакивают незримые энергии. Мирен тоже это почувствовал, судя по тому, с каким трудом он дышал.

– По-моему, надо идти сюда, – проговорила она, заметив лестницу. Тяжело приводить клочки видений этого места в соответствие с твердой реальностью. Мирен полез по лестнице следом.

Пока взбирались, она негромко бросила:

– Что, вверх поглядываешь?

Он насупился и не ответил. Кари с удовольствием захихикала. Это Эладору, а не ее, зачаровывает аура таинственности. Мирену придется стать поразговорчивее. Ему не выехать на одном умении драться, красивом теле, способности к телепортации и, нижние боги, вчерашнем сексе…

Она пропустила перекладину и чуть не слетела вниз, ободрав коленку. Мирен поддержал ее одной рукой.

– Тише, – шикнул он.

Поднимаясь, они покидали царство сосудов и баков. Естественный свет пронизывал следующее окно – через него просматривался двор далеко внизу. Шпата различить легче легкого, его окружила охрана. Отвлекающий маневр работал.

Люк, где оканчивалась лестница, вывел в комнату, которая обнадеживающе называлась «Помещение для обеззараживания». Поздновато, – подумала она. Снаружи ответвлялся коридор, напомнив Кари об университете. В комнатушках теснились книги и стопки бумаг. Некоторые кабинеты были свободны, но в большинстве трудились люди. Тихие бормотки их разговоров перемежались с песнопением, но все были настолько сосредоточены на работе, что проскользнуть мимо них не вызывало хлопот.

Этажом выше пролегал другой коридор, гораздо безлюднее. Комнаты больше и пахли деньгами. Наверное, здешние обложки в шкафах распирало от счетов, прибылей и убытков – в основном от прибылей, – а не от алхимических знаков и формул, как их собратьев внизу.

Следующее окно позволило ей сориентироваться. Открывшийся вид на гавань оказался знаком, включилось чувство, будто она тут была – помнила его в наваждениях. Его или нечто очень схожее. Значит, профессор Онгент уже близко, и это ее беспокоило. Лучше бы его держали в сырой темнице. Сажать заключенного среди роскоши как-то совсем неразумно.