Колыбель тяготения (СИ) - Кибальчич Сима

— Кто дежурит?

— В этой зоне пока Ботвик.

Яр качнул головой вправо, в уходящее пространство прохода. Отсюда хорошо просматривалась поблескивающая дугами экзоскафандра фигура. Перед ней светлым пятном висела объемная голограмма. Ботвик, передвинув на предплечье джойстики, медленно прокручивал виртуальную модель базы. С места Джеки не рассмотреть, какие модули заросли кристаллами и каких тварей сторожили мины.

— Остальные разместились дальше по контуру. Но я не могу пока тебя оставить.

— Пока?

Яр кивнул, его острый взгляд сверлил сквозь блики шлема.

— Не уходи от моих вопросов. Что произошло? После лаборатории с тобой что-то не так? Тебя куда-то выносит, Джеки. Что эти драные умники с тобой сотворили и чего мне ждать?

Она вздохнула. Много вопросов. Хватка у взволнованного Яра — как у бойцовского пса. От объяснений ускользнуть не удастся.

— Я сама виновата, что так вышло. Но вообще да, кое-что произошло и происходит.

И она в несколько предложений обрисовала суть эксперимента и полученный результат. Вот только «общение» с кристаллами, похоже, продолжилось на Ганимеде. Помимо ее воли и планов парочки гемологов.

— То есть в разгар боевой операции тебя накрыли глюки? Ты понимаешь, насколько это опасно для тебя и всех нас?

— Да. Но я не знала, и никто не знал. В лаборатории еще могла это контролировать. И тут и новое привиделось.

— Просто замечательно, Джек. Что же с тобой делать?

Что делать — это не так важно. Важнее, почему история оказалась новой. Это могло бы многое объяснить. И, возможно, помочь найти выход. Пусть не отсюда, но из этой войны.

— Слушай, Яр. В мысли словно пролез какой-то безумец. Ему нравится смерть и кровь, особенно оторванные части тела. Влекут, притягивают. Он испытывает любопытство и желание потрогать. А меня даже не тошнит от всего этого, представляешь. Я просто чувствую, что ему нравится, и уплываю следом, будто и сама сбрендившая психопатка.

— Джеки, ты о чем вообще? Мы на передовой, ты не в себе, а говоришь будто о триллере рассказываешь.

— Историческом триллере. Сейчас таких психов уже не бывает.

Она почувствовала странное, лихорадочное воодушевление. Словно ответ был совсем рядом. Джон бы понял ее, а вот Яр…

— Джек, ты меня пугаешь. И выглядишь прямо сейчас странно.

Яр переживает, но думает, как военный, для него проблема существует здесь и сейчас. Главное — боевая задача и жизнь товарищей.

— Послушай, все это важно. В лаборатории из моей головы скачали все полученные образы до последнего клочка. И не было там барахтающегося в грязи безногого полутрупа. Понимаешь?

— Не очень. Хочешь сказать, что кристаллик, которого мы там зажарили, успел тебе рассказать новую историю?

— Именно! Очень на то похоже.

— Джек, послушай, только не нервничай. Может, тебе эти горе-ученые голову повредили, ну и видится всякое? Ты главное держись рядом со мной, но в огневое соприкосновение не вступай. Нас вытащат и тебя починят.

— Да не об этом речь.

Яр моргнул и на лице отразилась растерянность.

— Серьезно думаешь, что эти кристаллы напичканы всяким человеческим дерьмом и делятся с тобой?

Стрельба в одну мишень имеет полезный побочный эффект — умение читать мысли друг друга. Ну или догадываться о них.

— А какие еще варианты? Я с ними вроде как вступила в контакт. С тех пор они выдают мне всякие отвратительные истории о землянах.

— Вот дерьмо. Хочешь сказать, что у них о нас дерьмовое мнение и поэтому они жаждут избавить космос от человеческого присутствия?

Грубо и точно. По-армейски. Без графиков, моделей и гипотез. Более чем прозрачная версия.

— Джеки, а ты не пыталась рассказать им что-нибудь хорошее. Любовь там, домашние животные, красивые места. Они бы мнение о нас поменяли.

— С этого в лаборатории я и начала. И если их и впечатлили мои истории, то только в плохом смысле.

Яр издал невнятное кряхтение и потянулся рукой к своей макушке. Чертыхнулся, наткнувшись на шлем.

— Знаешь, безопаснее для здоровья быть десантником, чем работать в лаборатории. Больше не отпущу тебя туда.

— Ты смешной, Яр. Это же не от тебя зависит.

Он осуждающе покачал головой, поднялся и направился к склоненному над проекцией Ботвику. Джеки проводила своего капитана взглядом. Сейчас ее главная задача не навредить, не помешать остальным. И еще — подумать. Она закрыла глаза, позволяя себе расслабиться.

В кристаллах живут истории людей. Все эти истории объединяет тьма. Не обязательно зло, может быть несчастье, предательство, одиночество, боль и никакой радости. Но если эти люди когда-либо жили, у них случались и светлые дни. Только кристаллы их Джеки не показывали. Не хотели или не знали ни одной счастливой истории? Допустим, второе. Тогда кристаллоиды — это своего рода губка для сбора мусора и грязи. Бриллианты, собравшие обрывки человеческих душ.

О боже, обрывки душ… Джеки почти подбросило от резанувшего сознание дежавю. В юности она рыдала над романами, влюблялась в книжных и исторических героев. Печалилась, что истории даже самых прекрасных людей заканчивались, зло ты или добро, в конце концов любого ждет смерть. Можно переписать финал Ромео и Джульетты и поверить в него, а если очень хочется, то придумать третий и четвертый вариант. С жившими в прошлом людьми так не получится. Нельзя заменить сказкой рано оборвавшуюся жизнь белокурого красавца Гагарина, мудреца и хулигана Пушкина, упорного мечтателя Бадди Холли. Остаётся лишь надеяться, что в лептоновом поле Земли все они живы.

Физики прошлого тысячелетия проводили какие-то сложные эксперименты и доказывали, что Землю окружают своеобразные информационные сгустки, что-то вроде оттисков человеческих жизней, а может и душ. Сами изыскания Джеки мало интересовали, тем более ученые так и не сошлись во мнениях, можно ли «отпечатки душ» считать формой жизни после смерти или особым законом накопления информации. Куда приятнее не разбираться, а вообразить и поверить. Например, в то, что где-то высоко в небесах древние Александры Македонские и античные Янки Дягилевы живут по своим субквантовым законам вне времени и пространства.

Тогда же руки попались мистические откровения священника Джованни «Осколки душ: между космосом и землей обетованной», написанные несколько позже открытий физиков. В них все любопытным образом смешалось: концепция «информационных сгустков» и религиозное понятие ада. Джованни живописал, как грехи раскалывают душу, и она теряет целостность. И год за годом, десятилетие за десятилетием «во грехе» одни стороны личности человека все сильнее отрицают другие, пусть и свои собственные. И связи между ними слабнут и рвутся. Расколотые части души удерживает лишь тело и, когда оно умирает, свободные фрагменты разлетаются. И дальше начинается космическая мистика. Мелкие обломки горя, боли, ненависти выносит на самый край «поля душ». Какое-то время тонкие нити памяти жизни держат связь между осколками души. И, как в чистилище, остается шанс принять себя, стать цельной, соединиться с другими, жить в покое и гармонии тонкого мира и хранить Землю до Страшного суда. Но если чуда не случится, обрывки душ утягивает во тьму космоса — в вечное ледяное одиночество, в бесконечные страдания.

Скорее все это религиозный бред.

Стоп. Как сказал Джон? В конце третьего тысячелетия была практика сканировать человеческие жизни от рождения до смерти. Интересно, зачем это вообще делали. Найти бы эти архивы и сопоставить с видениями Джеки. Хотя нет, ее истории совсем старые, скорее античные. Так не проверить.

Учение Джованни завораживало своей прямотой и почти материальностью. И давало нужное и понятное людям объяснение о жизни после смерти. Но справедливое ли? Как быть с теми, кто погиб далеко от Земли, в глубоком космосе? Их душам точно не найти дорогу домой, какими бы они не были цельными. Отцу и маме не вернуться, не стать частью земной ауры. Вот уж кто точно заслужил вечную жизнь, но, если верить труду Джованни, ее не получат. Хотя сам священник ничего не писал о таких случаях. Правда утверждал, что пролетающие космические объекты могут утаскивать потерявшиеся одинокие части душ вслед за собой в космос. Сетовал, что в эпоху космических технологий надежды на чистилище все меньше и надо строже следить за нравственной чистотой.