Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ)
Тушка упала и, трепыхаясь, птица поползла куда-то в сторону осыпавшегося склона. Удивительно, но и все остальные птицы тоже ползли именно туда.
— Мне это сниться, — она ущипнула себя за руку, ощущая полную нереальность происходящего. — Мне это точно сниться… Какие-то уродцы! Дыра! Ай!
Из темноты ямы что-то сверкнуло! Казалось, словно кто-то зеркальцем мигнул, подавая знак…
Возле провала, над которым почти полностью скрывая его нависли мощные корни, образовался настоящий живой, мохнатый ковер. Подергивание крыльев, приподнятые перышки, нахохлившиеся хохолки — все это создавало полную иллюзию роскошного, с высоким мягким ворсом, ковра.
— Полный бред, — качая головой, шептала она и все равно делала шаг вперед. — Такого не может быть…
Словно диковинный зверь дыра, подмигивала ей нависшими мохнатыми корнями, и продолжала поглощать птиц. Уродливые, с противным писком, они взбирались друг на друга, кусались, царапались… Кто-то падал… Кого-то топтали…
Женщина в нерешительности стояла совсем рядом с провалом. Солнце терялось где-то там высоко в небе. Из-за нависших деревьев его лучей было практически не видно. Оттого отверстие казалось еще более зловещим, темным и от этого более притягательным… Она сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один… Все равно было не видно, а что там внутри… Вот Агнешка оказалась у самого провала. Осталось только протянуть руку и освободить вход от всякой травы и кореньев.
Узкая ладонь со свежими царапинами осторожно потянулась вперед. На самом видном месте свисал крупный с многочисленными отростками корень. Это был целый патриарх! Она с усилием отогнула его в сторону и зацепила за какой-то камень, освободив почти половину хода. Осталась какая-то мелочь…
— Сейчас, посмотрим, — она от волнения кусала свои губы. — Что же там такое?
В этот момент страх почти отпустил ее. На первое место выступило любопытство — настоящее, съедающее изнутри, толкающее на самые необдуманные поступки. Пока пальцы касались невесомых кореньев, ее воображения рисовало удивительные картины того, что могло скрываться в яме.
36
Солнце уже давно висело высоко над крышами домов, щедро поливая лучами выгоревшую солому. Абай, высунувшись из-за дверного проема, огляделся. Никого!
— Полз что-ли кто…, — пробубнил он про себя, внимательнее вглядываясь в заросший высокой травой огород. — Показалось.
Убрав лицо от в тень, якут устроился по-удобнее и продолжил наблюдать за окрестностями.
В доме в это время было прохладно. Легкий ветерок гулял по комнатам, приятно охлаждая вспотевшее тело и даря желанную свежесть.
— Эй, наука, — окликнул копошившегося в углу врача старшина. — Тебя то зачем взяли? Или и это военная тайна?!
Капитан молчал, словно давая свое разрешение на ответ. Его в этот момент вообще больше занимала карта. Смирнов, разложив большой, слежавшийся по сгибам, лист на досках, что-то чиркал синим карандашом.
— Понимаете, Илья Петрович, — одевая круглые с толстыми стеклами очки и приобретая от этого чрезвычайно строгий вид, проговорил Карл Генрихович. — У нас есть некие, и как я не раз высказывал мало обоснованные подозрения, что где-то в этих окрестностях применяли секретное оружие, — он вновь бросил настороженный взгляд на руководителя разведгруппы. — Возможно, это было даже химическое оружие… Химическое оружие!
Его длинный, испачканный в земле палец, ткнулся куда-то вверх, демонстрирую этим, по-видимому, особое значение высказанным словам. В кулаке второй руки, который он не разжимал, что-то изредка бренчало.
— Когда мне про это сообщили, я вообще-то возмутился, — поймав в этот момент ироничный взгляд Смирнова, врач смутился. — Да! Я высказал свое сомнение… Мне казалось… Мне кажется, что в военное время нецелесообразно тратить ресурсы на такого рода мероприятия! Откуда здесь химическое оружие?! Фашисты никогда на это не пойдут!
К последним фразам его голос окреп, приобрел нотки некого самодовольства. Видимо, эти мысли он уже не раз озвучивал и, сейчас, вновь нашел благодарного слушателя.
— Гитлер — это подлый и сильный враг, человеконенавистник если хотите, но отнюдь не сумасшедший! — Карл Генрихович окончательно «сел на своего любимого конька». — Мой друг (старшина от такого обращения чуть не поперхнулся, но вовремя совладал с собой), я вас уверяю, они совершенно здравомыслящие люди и никогда не пойдут на применение химического оружия… Я наверное не открою никакой тайны, — его взгляд снова упал на капитана. — Наша страна накопила столько такого рода боеприпасов, что даже страшно представить… Это тысячи и тысячи литров отравляющих веществ… Я уверен, что у других стран аналогичные запасы также отнюдь не крошечные. В таких условиях, даже попытаться применить что-либо подобное будет настоящим самоубийством!
Все это старшина послушал совершенно молча, даже кивая в некоторых местах, словно соглашаясь со всем, о чем ему говорили. Илья Петрович успел отучиться лишь пять классов, пока не в его дом не пришли немцы… «Они и тогда входили в русские села по-хозяйски, — почему-то вспомнилось ему в этот момент. — Поблескивая солнечными отблесками на остроконечных касках, запыленные мундиры вламывались в дома и лающими голосами требовали то одного, то второго… Хрен с ними! Отучусь еще! — его глаза на какое-то мгновение затуманились и он незаметно опустил козырек фуражки на глаза. — Надо будет и выше пойду — университет закончу!». Весь этот пиетет перед тем, кто закончил школу или бери выше — университет, заставлял его и в этот раз внимательно слушать. Однако Голованко не стал бы тем основательным и въедливым старшиной если бы всегда принимал на веру все то, о чем ему рассказывают.
— Знаешь, медицина, вот все ты правильно говоришь, да как-то по-научному, — хитро прищурив глаза, начал разговор Голованко. — Слушаешь тебя и кажется, вот он фашист стоит перед тобой… Нет! Фашист другой, не такой как мы! Он самый, что ни на есть ирод! Блазень настоящий! — он с легонько стукнул себя по затылку. — Вот здесь у него не хватает чего-то! Понимаешь, ты медицина? Сумасшедший он! И ему твои россказни вот…, — старшина смачно сплюнул в сторону от себя. — Плюнуть и растереть!
К ним незаметно подсел капитан, продолжавший изучать карту. Казалось, еще минуту назад он сидел у окна, где было много света. И вдруг раз, его склоненная фигура уже буквально в метре от тебя! Старшина не раз ловил на себе его изучающий взгляд.
— Что ему все это? — продолжал Голованко, подвигая к себе котомку. — Если фашисту будет нужно, то он не задумываясь жахнет химическим оружием! Не задумываясь!
— А знаете, я полностью согласен с Ильей Петровичем, — вдруг в разговор вмешался капитан, оторвавшись наконец-то от карты. — Зря вы Карл Генрихович, с таким жаром отметаете возможность использования или испытания в данной местности химического оружия. Смотрите, сейчас крайне благоприятное время — это раз! Лето, мало дождей… Стоят просто идеальные погодные условия для испытания новых образцов отравляющих газов, например. Во-вторых, здесь отличная территория для подготовки и проведения подобных экспериментов! Население угнано в специальные лагеря, много военнопленных. В понимаете, что в распоряжение гитлеровцев попало много здоровых мужчин, на которых вполне могут что-то испытывать…
— Вот-вот, — встрепенулся старшина, от интереса даже чуть наклонившийся. — Я, товарищ капитан, о том же самом. Фашист, он все может сделать…
Бросив эту фразу, старшина зашуршал в своей котомке. Пару минут он что-то искал там с такой энергией, что волей-неволей привлек и внимание споривших. Оба — капитан и врач с интересом уставились на старшину и его мешок. Наконец, с торжествующим видом он что-то нащупал.
— Вот! — протянул он врачу какую-то изогнутую железяку. — Говоришь, все здесь нормально, ничего не обычного. Вот, смотри! Я давеча, у дома этого нашел. А патрон этот в лесу, у своего шалаша. Кумекай теперь, все ли здесь в порядке или нет?!
Наклонившись вперед, Карл Генрихович не удосужился стереть со своего лица самодовольной улыбки — «мол, что там еще может быть такого». На крупной, с окаменевшими мозолями, ладони лежали две железки — длинная, похожая на пластину, и обыкновенный патрон.
— Любопытно-любопытно, — пробормотал врач, сразу же хватая самый любопытный, по его мнению, предмет — золотистый бочонок. — Что же это у нас такое?
— Это, уважаемый Карл Генрихович, патрон калибра 7,62 мм. к винтовке Мосина. Дайте-ка посмотреть на секунду, — заинтересовавшийся Смирнов, осторожно, кончиками пальцев ухватил тельце патрона и приподнял его к свету. — Если я не ошибаюсь… выпущен он после 1930 г… Так… Точно! — Прищурив глаза, он внимательно рассматривал что-то такое, что было знакомо ему одному. — Фаска у нас не сферическая, а прямая. Кстати, и опорная площадь здесь поболе… Нет, точно после 1930 г. Возьмите!
