Максим Хорсун - Солдаты далекой империи
Я одолевал ступень за ступенью и в конце концов увидел… нет, не пятно света, олицетворяющее выход, а черное дуло револьвера, глядящее мне в лицо.
Приехали!
На миг я ощутил какую-то детскую пронзительную обиду. Однако, рассудив, что на поверхности меня все равно бы ждал прием, неотличимый от оного, не стал почем зря травить душу и тут же овладел собой.
От судьбы долго не побегаешь. Подумаю напоследок о прекрасном. Или о вечном. Или о том и другом сразу.
— Ваше благородие! Павел Тимофеевич!
Револьвер дрогнул в татуированных руках. Я по-стариковски выставил вперед правое ухо и прислушался к знакомым обертонам этого голоса. Лица вооруженного человека я не видел: оно было скрыто густой тенью. Да-да, так и есть: невысокий, крепко сбитый…
— К-кирилл? — спросил я, не веря глазам, ушам и прочим органам. — Лаптев?
— Ха-ха! Ваше благородие!!!
Меня сграбастали в объятия, затем сурово встряхнули за плечи.
— Полегче, брат! — вяло отпихнулся я. По моим щекам вдруг покатились крупные слезы, а голос задрожал. — Полегче…
— А мы и не чаяли увидеть вас живым! Ваше благородие!!!
…Мустафа лежал неподвижно, ветер ворошил его бурую с рыжинкой шерсть. На четырех огнестрельных ранах, алеющих посреди широкой спины, пузырилась прозрачная жидкость, напоминающая лимфу. Трое незнакомых мне матросов деловито обкладывали «хозяина» хворостом. Вот кто-то, носящий фельдфебельские нашивки, поспешил к будущему костру с коробком спичек. Над поверженным врагом молчаливым стражем возвышался Гаврила, дуло винтовки он держал у глянцевого черепа «носителя».
Увидев меня, боцман взмахнул рукой. Заросшее курчавой бородой лицо озарилось улыбкой.
— Рудин! — окликнули меня.
Батюшки! Выходит, чудеса случаются не только в цирке!
Я оглянулся и увидел, что ко мне мчат наперегонки Северский и изрядно похудевший отец Савватий.
— Тише вы, с ног собьете! — Я предусмотрительно выставил перед собой ладони. Почему все они думают, что после подземелья и допроса «шубой» я остался живчиком?
— Моряк! Настоящий балтиец! — Северский едва не оторвал мне руку. Прищурил налитые кровью глаза (после драки в старом лагере его лицо оставляло желать лучшего). — Да не упирайся, чай, братец, не девка!
И он принялся истово барабанить кулаками по моим ноющим плечам и лопаткам. С этим я ничего не мог поделать. Разве только выбить на его спине ответную дробь.
После я обратился к священнику:
— Отец Савватий, благословите раба Божьего Павла…
— Бог благословит, — ответил духовник, утирая слезы. — Выдюжил! А мы все места не находили! Молились за то, чтобы найти тебя живым!
— Нашли! — От переполнявших чувств кружилась голова. — Господи, как же я рад вас видеть! Словно с эшафота сошел! Живым!
— Всё Георгий и Гаврила! — пояснил отец Савватий. — Это они повели людей, чтобы отбить тебя у лиходеев.
— Да это же наши ребята! — воскликнул Северский. — Их совсем не нужно было поднимать, батюшка. Они и без того пришли бы на выручку дорогому доктору, укажи только место.
Я развел руками: мол, ничего не знаю, ничего не понимаю. Как случилось, что Мустафа валяется с дырками в спине? Откуда взялись «наши ребята»? А что это дымится на валу? Обломки летуна?! Ой, братцы… Видимо, я слишком крепко спал…
— Мы с Кириллом встретили их в пустыне, — поглаживая бороду, рассказал отец Савватий, — пятьдесят моряков с «Кречета» во главе со штурманом Владиславом Купелиным. Они смогли отбиться от охраны и бежали под покровом бури. Молодцы!
— Молодцы! — согласился Северский. — Я с первых дней плена предлагал сделать то же самое. А вы поверили Лиху Одноглазому, который вещал, что идти в пустошь — это гибель. Все твердили: Северский — чугуноголовый солдафон! Северский только и делает, что рубит сплеча! На большее он неспособен!
— Оставьте, Георгий, — с улыбкой возразил я, — в словах Карпа был резон. Большое счастье, что отряду Купелина удалось выжить в пустыне.
Северский хмыкнул:
— Вам бы все спорить, господин Пилюля…
— Поверьте, мне сейчас не до споров, — ответствовал я, прижимая руки к сердцу.
— Что с вами стряслось, Павел? — забеспокоился тогда офицер. — На вас, батенька, лица нет! Вы ранены?
Ответить я не успел: к нашей компании присоединился штурман Купелин.
Этот уже не молодой, но еще не старый широкоплечий офицер входил в пятерку талантливейших навигаторов царского флота. Он, как и я, рано начал лысеть, и на голове его нынче поблескивала широкая проплешина, кое-как зачесанная грязными седыми волосами. Вообще Купелин походил на меня так, словно приходился старшим братом. Единственное, что всерьез рознило нас, — это внушительного вида нос штурмана. Сия существенная деталь не позволяла спутать Купелина с кем-либо другим, даже если этот «другой» обладал схожим телосложением, формой лица и… гм… одинаковыми трудностями с волосами.
Мы пожали друг другу руки. Ирония судьбы: давеча его я поминал всуе. Если бы Купелин побывал в лапах Мустафы, то о местонахождении Солнца и Земли «хозяевам» стало бы наверняка известно. Наш штурман знал астрономию так же хорошо, как отец Савватий — Евангелие.
— Что вы на меня смотрите, любезный Павел Тимофеевич? — полюбопытствовал штурман. — Или не признаете?
— Признаю. Простите, Владислав Григорьевич… Думаю, вам уже известно, куда занесла нас нелегкая, не так ли?
Почему мне нравится наш штурман, так это потому, что он никогда не переливает из пустого в порожнее. Не юношеской горячностью было наполнено его сердце, а степенным мужеством бывалого солдата. Быть может, благодаря этому свойству ему удалось сохранить боеспособность своих людей и самое главное — их жизни.
Купелин ответил без раздумий:
— Сомнений быть не может. Мы на Марсе, господа.
Северский присвистнул.
— Значит, Марс. — Он подумал и добавил:
— У-у, м-марсиане проклятые… — Все-таки вы рубите сплеча, Георгий, — перебил я артиллериста. — «Хозяева» — не марсиане, говорю со всей ответственностью. На этой планете они такие же чужаки, как и мы.
— Хм? — поднял бровь Купелин. — Да неужели?
— Я гляжу, вам удалось познакомиться с неприятелем ближе, — проговорил Северский, не сводя с меня налитых кровью глаз. — Быть может, расскажете что-нибудь полезное?
— Всенепременно. Но не сейчас, — отмахнулся я. — Сейчас нам не помешает найти убежище.
— Убежище имеется, — сказал Купелин таким убежденным голосом, будто у нас под боком находилась по меньшей мере Петропавловская крепость.
— Вы знаете, что случилось с капитаном? — спросил я штурмана.
Из Купелина словно выпустили воздух. Он опустил плечи, ссутулился и ответил со вздохом:
— Иоганн Карлович умер.
— Умер? — в один голос переспросили его Северский и отец Савватий.
— Бедный Иоганн Карлович… — обронил я.
Штурман перекрестился.
— На первых порах нас держали в какой-то пещере, как скот в хлеву. Многие были без сознания, но со временем все понемногу стали приходить в себя. К сожалению, наш капитан оказался единственным человеком, которому не довелось открыть глаза. Наверное, случилась остановка сердца, ведь Иоганн Карлович был давно немолод.
— Но позвольте! Как вы оказались в этих краях? — Я задал штурману терзающий меня вопрос. — Что вообще здесь произошло?
— Как мы оказались здесь, об этом поговорим позднее, доктор, — отрезал Купелин. — Когда окажемся в безопасности. Ну а что произошло здесь — в пояснениях не нуждается… поскольку произошла здесь драка. И погибли в ней пять… нет, уже шесть человек.
Я проглотил горький комок. Мне вдруг стало невыносимо стыдно и больно. Тут еще, как назло, на глаза попалась лужа запекшейся крови и отсеченная кисть руки, лежащая на покатой макушке валуна, словно большой красный скорпион, взобравшийся погреться на солнце. Драка была яростной, матросы не жалели жизней… И ради кого? Уж лучше бы Гаврила и Северский повели их к «Дельфину».
— Они погибли из-за меня? — спросил я севшим голосом. «И зачем мне посчастливилось выжить в ночной битве? Почему не позволил цилиндрам нарезать себя на ремни? — подумал с сожалением. — Непросто осознать, что ты дышишь и что сердце твое бьется за чужой счет…»
— Оставьте, друг мой! — Купелин подобрал с земли гранитный осколок, взвесил его на ладони.— Не смейте посыпать голову пеплом. Они погибли как солдаты. Они достойно сражались с врагом. Даже если бы мы не знали о вас, все равно не прошли бы этот лагерь стороной. Ведь здесь — люди! Так или иначе, пришлось бы считать жертвы.
— В самом деле, Павел! Приберегите сантименты до лучших времен, — поддержал штурмана Северский. — Пойдемте, господа, покажем нашему мягкосердечному доктору пленных. Быть может, и да проснется праведный гнев в чистой душе?
— Время дорого. — Купелин выронил гранитный обломок, отряхнул ладони. — А мы до сих пор не решили их участь. Быть может, вы подскажете нам верное решение?
