Виталий Каплан - Корпус
Однако он понимал — толку от его обвинений мало. Ярцев и так уже достаточно обозлен, но скоро его роль кончится. Он или сам уйдет из кабинета, или Старик его выставит. А Старика на кривой козе не объедешь…
— Я продолжаю, Сумматор. Изложил я сейчас вторую версию. Но в нее я тоже не особо верю. То есть допускаю, что Ярцевские интриги оказали некое влияние на развитие событий, но я в своих действиях руководствовался версией номер три.
Итак, третья версия. «Белый» был. Прорыв Города был. Никаких психических расстройств, никаких галлюцинаций. И никто не гипнотизировал Санитаров, не подбивал на провокации. Просто использовалась их природная глупость. Поймите, мы имеем дело с Городом. И он действует куда хитрее, чем вам кажется. Поразмыслив, я, однако же, догадался, в чем их главная цель. А цель у них — вызвать нашу реакцию. Между прочим, именно ту, которую вы хотели. Чтобы я помчался к вам советоваться. Чтобы потом мы, безопасности ради, отправили объекта на Первый Этаж. Стало быть, он нужен им там, на Первом. Не знаю уж, для какой надобности. Может быть, через него они начнут инвольтировать туда свою энергию. Может быть, они собираются устроить там глобальный Прорыв, а то и разомкнуть слой… Не мое дело выдвигать гипотезы, я же почти ничего о Городе не знаю. Не допускают мелких сошек, вроде меня, до информации — штука шибко секретная. Да только из самых общих соображений ясно, что Город — противник мощный, и нельзя его недооценивать. И судя по всему, они собираются направить свою активность на таинственный Первый Этаж. Начали с того, что приготовили себе резидента. Поймите, я не собираюсь разгадывать их методы и цели. Это не моя область. Но суть дела столь очевидна, что я удивляюсь вашим вопросам. Враг хотел спровоцировать нас на резкие действия. Не удалось со мной — выжали из Ярцева все, что только можно. И это им удалось блестяще.
— Хитро закручено, — восхищенно протянул Старик. — Чувствуется рука мастера. Вам бы детективы писать…
— А стоит ли считать врага глупее себя? — очень искренне удивился Сергей. — Я уверен, они не действуют в лоб. Вот и я тоже не стал дурить. Потому и не побежал к вам, а принялся вычислять изменения дозировки. Не уверен, что это самое разумное решение, но уж во всяком случае, не самое глупое. Если бы не вредительство Санитарной Службы — мы бы этот раунд выиграли. Вот так, Сумматор. Таковы ответы на оба ваших вопроса. Я, конечно, не снимаю с себя вины. Главная моя ошибка в том, что я не предотвратил спектакль режиссера Ярцева. Конечно, я не знал о его планах, но вот тут он прав — при желании я мог бы узнать. К сожалению, мне доложили слишком поздно. А узнай я хоть получасом раньше — обязательно вытащил бы объект из бокса. Сразу бы вытащил, не дожидаясь, пока начнется Прорыв. Пускай были бы потом скандалы, доносы, выговора — но не случилось бы того, что, увы, имело место быть. Повторяю — я должен был вывести его из бокса.
— Но вы же сделали это, Сергей Петрович, — с ласковой улыбкой перебил его Старик. — Разве не так? — и он улыбнулся еще умильнее.
5
Костя остановился, вжался лопатками в холодный камень стены. Все вдруг сразу потеряло смысл. Что толку теперь бежать на ту сторону, в Реальный Мир, в человеческую жизнь? Как он сможет ходить по той земле после всех гадостей Корпуса? Можно, если повезет, удрать от Санитарной Службы, но от себя-то не удерешь. Получается так, что некуда. Мысли о Корпусе станут жечь его точно раскаленные иголки, и никуда от них не деться — такое не забывается. Потому что Корпус останется позади, словно муторный сон. А разве изменишь что-нибудь в отлетевшем сне?
Конечно, он никому ничего не расскажет. Да и не поверил бы никто. Еще, чего доброго, подумают, с мозгами у него неполадка. Нет уж, вот только встреч с психиатром ему и не хватало.
Но если там прошло много времени, тогда… Тогда придется сочинить какую-нибудь байку, это несложно. Легенду, как у разведчиков в неприятельском тылу. Как у разведчиков. Да… Или просто сказать, что память отшибло? Вот и придется теперь врать, врать, и следить за собой, чтобы не запутаться в собственном вранье.
А по ночам ему будут сниться коридоры и палаты, длинные, обтянутые коричневым бархатом стены классов, суетящиеся Наблюдательницы в своих дурацких серых балахонах.
А главное — пацаны, которых мучил. И ведь в мыслях не держал, что гадостью занимается. Да и им тоже, наверное, казалось, что все путем. А попробовал бы кто-нибудь не подчиниться! Недаром же их, Помощников, учили Боевым Методам. От бунтаря осталась бы мокрая лепешка. И кроме того, Наблюдательницы. Для того они и поставлены — блюсти. Неподчинение Помощнику по Группе — это же такое ЧП! Даже если бы нашелся кто-нибудь наивный, быстро бы наивность утратил. Пороли бы идиота ежедневно перед всей Группой. А то и на Первый Этаж, если еще в чем засветится. Вот как того же Саньку. Мелочь ведь, тетрадный листок в клеточку, несколько строк, написанных его, Костиной, рукой. Мусор, можно сказать. Веником бы его да в совок. А Васенкин из-за рапорта уже там.
И некому было схватить за руку, остановить. Опомнись, мол, что делаешь, дубина! Да и не хватать его надо было, если по правде, а лупить безжалостно, как сидорову козу. Чтобы мозги пропылесосить. Другого он тогда бы и не понял. Вот Белый — внушал, внушал, а что толку? Разве он его послушал?
Ну ладно, сейчас мозги и в самом деле прочистились малость, да слишком поздно. Саньку с Первого уже не вернуть. И не стереть боль и слезы других. Слишком поздно дошло. Наверное, потому и Белый больше не приходит. И значит, из этой слепой дыры придется выползать в одиночку.
Ну и выберется он, а что дальше? Все равно ведь засела в нем кривая, ржавая игла. Которая временами раскаляется. И никак ее не вырвать, никак не избавиться. Да и стоит ли избавляться? По справедливости, так и надо. Сам виноват — сам вот теперь и мучайся.
Костя вздохнул и снова двинулся вперед, нащупывая левой рукой холодные, сырые камни. Ход постепенно понижался, и, чтобы не набить шишек, пришлось идти согнувшись в три погибели. А вскоре ничего другого не осталось, как опуститься, словно обезьяна, на четвереньки. И за камни теперь приходилось цепляться изо всех сил — ход чем дальше, тем круче уходил вниз, на глубину, и не будь здесь мокрых, режущих ладони камней — Костя давно бы покатился туда. А пока — ничего. Кое-как можно двигаться. Правда, мешался фонарь — некуда было его присобачить, и правая рука к тому же занята. Жаль, нет веревки. Сейчас бы привязать фонарь к груди — и жизнь оказалась бы светлой и прекрасной.
А между тем все сильнее давала себя знать сырость. Она выступала отовсюду — и сочилась со щербатого, усеянного мельчайшими белыми кристалликами потолка, и густым туманом стлалась внизу, и мутными меловыми струйками стекала по стенам.
Костю это слегка насторожило. Ход все время понижался, значит, уходил от речного дна, так откуда же взяться воде? Это во-первых. А во-вторых, дальше пещера может оказаться затопленной. И что тогда? Нырять? Он не рыба, он под водой дышать не умеет. Назад не вернешься. Идти вниз, в воду — самоубийство. Ну, потонет он, а кому от этого станет лучше? Но нельзя и ничего не делать, сидеть на камнях и ждать у моря погоду — замерзнешь не хуже, чем в том карцере. Да и от голода в конце концов загнуться можно.
Остается одно — идти вперед и надеяться на чудо. Конечно, ждать чуда можно и сидя, но лучше уж идти. Если он сделает все, что сможет — неужели не случится ничего такого? Обязательно должно случиться! Костя и сам не понимал, откуда взялась в нем такая уверенность, но она была. И лишь она, слабенькая эта надежда, заставляла его ползти вперед, сжимая в правой руке слабеющий фонарь.
Все случилось мгновенно. Ход резко обрушился вниз, пол точно чьей-то исполинской рукой выбило у него из-под ног. Еще секунду назад Костя лез по мокрым, скользким камням — и вот уже покатился в какую-то темную бездну. Фонарь выпал из ладони и, точно искорка от костра, полетел вниз. Скоро искорка исчезла из виду, и Костю обволокла густая, плотная темнота. Впрочем, страшнее темноты были камни. То и дело он вздрагивал от коротких злых ударов. Почему-то вдруг подумалось — он станет пятнистым как жираф, столько синяков уже заработал.
Но и по камням он катился недолго, хотя эти несколько секунд и показались обезумевшей вечностью. Вскоре Костя уже летел сквозь черноту, раздирая ее своим сжавшимся телом и слыша тонкий свист рассекаемого пространства. Волосы на голове шевелились, точно наэлектризованные.
Что удивительно — не было страха. Наверное, все случилось слишком уж быстро.
Сознание на миг погасло, а когда вернулось вновь — он обнаружил, что барахтается в ледяной воде. Она обожгла тело как пламя, и Костя едва удержался от крика. Ведь это было бесполезно — кричать. Кто услышит его здесь — в огромной пустой пещере? Тут царила древняя, первобытная тишина, и нарушали ее лишь беспорядочные Костины всплески. Нет, помощи ждать не от кого. А долго ли он сам продержится? Тем более, что куртка и брюки стали вдруг невероятно тяжелыми, как рыцарские латы, и тянули его вниз, в мертвые глубины.
