Сергей Булыга - Фэнтези-2011
Да, туман, тем более на море, — это скверное дело и без дождя, а с дождём он в сто раз неприятнее, и именно поэтому Феодор Корий Гинсавр по прозвищу Феодор Отважный никуда не уходил с палубы своего головного корабля с коротким, но красивым именем «Лань», несмотря на то что дождь играл на палубе колыбельную мелодию, а морской туман напевал шёпотом: «В каюту, в каюту…»
Нет, капитан не имеет права уходить в каюту, когда его судно подвергается такой опасности. Тем более что от маршрута «Лани» зависит судьба ещё двух достойных выпускников верфи, которых головной корабль Феодора ведёт как поводырь слепых. Впрочем, в малознакомых водах, тем более вблизи таких любителей полакомиться потопленными кораблями, как Орочьи острова, без лоцмана любое судно подобно слепому, решившему пробежаться по болоту. А лоцман, доподлинно знающий опасные места местных морей, на всю маленькую флотилию Феодора Отважного был только один.
Феодор правил «Ланью» вместо её старого капитана, погибшего не столь давно в схватке с пиратами. Прошли времена, когда этот купец был нежелательным гостем в дорогих тавернах, где не подают плохого вина. Теперь у него имелись деньги, чтобы нанять самого известного капитана стольного града родной Империи, но Феодор не нашёл никого, кому смог бы доверить уникальный корабль, и стал на место капитана сам. Тем более что эту науку он знал не хуже, чем торговое дело, а торговое дело — так же прекрасно, как ремесло матроса или умение гребца. Феодор был необычным купцом. Ему были знакомы и основы ратного мастерства, и наследие десятка философских школ, и ещё много того, чем пренебрегают другие торговцы.
Сейчас «Лань» спустила все паруса и двигалась только на вёслах. Остальные корабли, стараясь не потерять её из вида, следовали сзади.
Ветер был. Недостаточный, чтобы разогнать туман, но вполне способный облегчить работу гребцов. Но если лоцман ошибётся, что хоть раз в жизни бывает с самыми опытными людьми любых профессий, то жизнь экипажа и пассажиров зависит только от того, насколько быстро корабль остановится или повернёт. Но одно дело — резко остановить судно с поднятыми парусами, а другое — со спущенными.
Матросы и дружинники сейчас имели право на отдых, но никто не храпел по каютам и в трюме, даже вторая смена гребцов, а с ними корабельный повар, музыкант Генрих и прочие персонажи корабельной жизни, от присутствия которых на палубе большую часть плавания ничего не зависит. Все были так взволнованны, что мокли под дождём вместе с теми, кто сидел на вёслах. Уже третий раз они ходили к Орочьим островам, и каждый раз странный лоцман соглашался их вести, только если с неба падала вода.
Этого лоцмана Феодору нашёл Гаилай — странствующий историк, которого все держали за потешного раба знаменитого купца, а он себя считал его другом. Лазая по разным неприятным местам в поисках сведений о таинственном народе пиктов, истреблённом шотами, ныне обосновавшимися на севере Большого острова, он получил сведения о шотском лоцмане, который, говорят, не столь давно видел якобы мёртвых пиктов живьём. Гаилай тут же поспешил из глухой саксонской деревни к своему другу, заканчивающему торг в большом саксонском городе, и сказал, что если они немедленно отправятся в страну шотов, то смогут найти Горвинда Макнута, а вместе с ним и народ, о котором уже сложили поминальную песню.
Феодор внимательно выслушал Гаилая и уже приготовился дать пространный и вежливый отказ, как историк упомянул чудесный напиток из вереска, который, кроме пиктов, не умел варить никто. Глаза купца тотчас вспыхнули, а в голове возникла заманчивая картина: очередь гурманов хмельного дела, которая протянется от самой стены Феодосия к единственной в стольном граде, да и вообще в Ойкумене, лавке, где торгуют легендарным вересковым мёдом. С этого момента он слушал Гаилая внимательнее, чем кающийся грешник священника, потом попросил его пергаменты и через три дня знал о пиктах и шотах не меньше него.
Они нашли Горвинда Макнута и после долгих переговоров сумели убедить его, что существование пиктов останется тайной. Что о них никогда не станет известно ни шотскому королю, ни предводителям кланов, никому, чьи отцы поклялись уничтожить и маленьких медоваров, и память о них и завещали эту ненависть своим детям. Сам Горвинд хоть и был шотом, но никакой нелюбви к пиктам, о которых узнал случайно, не испытывал и вообще был добрым малым, хоть и со странностями.
Он рассказал Феодору и Гаилаю, что между Орочьими островами, облюбовавшими северные воды Большого острова, и Шетскими, вставшими лагерем суши на водной глади ещё севернее, примостился один маленький островок, о котором мало кто знает. В его подземельях влачат жалкое существование последние пикты, и громадные запасы верескового мёда — всё их богатство.
«Лань» и другие два корабля Феодора Отважного доплыли до этого островка и в обмен на товары Империи взяли полные трюмы таинственного верескового мёда. Правда, о том, что это вересковый мёд, Феодор никому в стольном граде не объявил, чтобы не дать ушлым людишкам зацепку к собственноручному поиску народа, которому шоты грозили истреблением. Он придумал напитку чудное название и в качестве изобретателя предъявил покупателям Гаилая. Так как вкус у мёда был действительно божественный, предприятие принесло хорошую прибыль.
Чтобы не сбить баснословную цену и сохранить интерес клиентов, Феодор никогда не продавал верескового мёда слишком много. Поэтому, хотя его корабли были способны совершать визиты к пиктам чаще, за всё время открытия таинственного народа он был у них только два раза. И оба раза необычный лоцман доставил ему немало хлопот. Ибо Горвинд Макнут ходил в море только в дождь и никогда не спускался на сушу. Никогда в самом прямом смысле слова — он жил в устье одной из рек, питался рыбой, а для согрева на его плоту был очаг, который Горвинд подкармливал, срубая ветки, склонившиеся над водой, и вылавливая затонувшие деревья. На все вопросы о причинах столь странного поведения добрый шот упорно отмалчивался.
Горвинд Макнут не изменил своим обыкновениям и в третий раз. Он повёл корабли Феодора Отважного к самому северному из Орочьих островов, лишь когда старая рана на правой ноге предупредила, что близится дождь, причём затяжной. И то, что дождь опять совпадает с туманом, его не слишком заботило. «Или мы плывём сейчас, или не плывём совсем», — сказал он, и Феодор вынужден был согласиться.
* * *— Святой Антилай и Всемогущий Господь, милосердный Мессия и Николай Святитель, и пресвятая мать Мессии, отведите беду, сохраните корабль, — шептал Антилай Могучий, предводитель матросов, и тут же крестился.
Не один он молился. Каждый из членов многоязыкой команды верил в своих богов и обращался к ним, когда считал нужным. Сам Феодор формально придерживался имперской веры в Мессию, как Антилай, хотя на деле был тайным монофизитом, но своим людям разрешал верить во что угодно, лишь бы они хорошо исполняли свои обязанности.
Люди обращаются к богу тогда, когда от них самих ничего не зависит. В этом, как представлялось, мистическом тумане судьба трёх кораблей была в руках одного человека, и поэтому команде оставалось лишь молиться, чтобы этот человек не совершил ошибку.
Горвинд Макнут вёл «Лань» так уверенно, словно вокруг не было никакого тумана. Бывалый корабельщик, он знал местные воды лучше, чем Гаилай свою науку, а дружинники из числа викингов и словенов — воинское ремесло. Но команда всё равно молилась, потому что людей пугает, когда кто-то поступает наперекор тому, чему их учили. Каждый, кто хоть чуть-чуть знаком с морским делом, знает назубок, в какую погоду плавание обещает быть хорошим, а в какую лучше подождать с отплытием. Шотский лоцман делал всё с точностью до наоборот, и для полного несоответствия его действий морским законам не хватало только шторма.
И, словно почуяв этот страх команд трёх кораблей, воздух заколебался сильнее — ветер понемногу крепчал.
Волнение людей стало заметнее. Конечно, со спущенными парусами, но мокрыми вёслами корабль — не такая уж безвольная игрушка в руках моря, откликнувшегося бурунным эхом волн на голос вольного ветра. Но если ветер становится штормом, можно только сушить вёсла и обращать взоры к Небу, ибо лишь оттуда кораблю придёт помощь.
Горвинда Макнута тоже волновало, что к туману присоединился ветер. Но по другой причине.
— Клянусь честью клана, если дело пойдёт так и дальше, то облака будут разогнаны, — пробормотал он, прислушиваясь к голосам моря.
Сейчас уже никто не шутил, что в крови шота, видно, есть примесь лягушачьего семени, ибо только наличием предка с перепончатыми лапами можно объяснить такую ненормальную любовь к дождю и рекам и такую ненависть к морю и суше. Странности старого лоцмана казались смешными, когда суда вставали на стоянку близ его плота, а когда в руках умалишённого оказывалась их судьба, людей это ненормальное поведение пугало.
