Сергей Дорош - Темные звезды
— Да что случилось, ан? — Огонек понял, что о недозволенном и речи нет, тут дело серьезное.
Эрита присела на его кровать в изножье. Под ее накидкой что-то звякнуло.
— Меня хотят забрать жандармы, — заговорила она с горечью. — Двое охраняют выход, а сестре Мане велено собирать мои вещи. Там еще какие-то унтеры с серьгами…
— Вас? Жандармы? За что?
— Они сказали, что перевезут меня в другое место, где безопаснее. Сначала через Ману попросили задержаться, когда все пошли на ужин в корпус, а после заявили напрямую.
— Нет, если военная полиция берет кого-то, то старший объясняет, по какой причине, — недоумевал Огонек. — Пусть покажут приказ или ордер.
— Наверно, вы не слышали… — Эрита замялась. — В стране чрезвычайное положение. Теперь жандармы могут даже стрелять в людей. Я хотела переговорить с графом Бертоном — не выпускают. Похоже, меня заберут без моего согласия.
— Ну, это уже безобразие! — Огонек возмутился, вмиг вспомнив все россказни про синий полк Его Высочества. Каратели и живодеры, набранные из-под виселицы. Если бывают волнения, их посылают, чтобы кровь пустить. Честный офицер руки жандарму не подаст. — Синие много себе позволяют, так нельзя!
— Я оказалась в западне, — призналась Эрита откровенно. — Что делать?
— Разбить окно и кричать «Караул! Помогите!» — брякнул Огонек первое, что пришло в голову. — Кто-нибудь прибежит.
Эрита отвела лицо:
— Мне стыдно кричать как базарной торговке.
— Наоборот, надо вопить как резаной. У нас, если на девчонку нападут, она визжит — на три квартала слышно.
— Я по-другому воспитана.
«Так и пропасть можно от своей деликатности! Утащат, и поминай, как звали», — подумал Огонек, но язык придержал и спросил только:
— А чего они к вам привязались?
— Мои родители… — начала Эрита и запнулась. — Они важные люди. Это дело политики, вам лучше не знать. В высшем обществе свои отношения.
— Не высшее общество, а разбой какой-то! — Огонек прытко выбрался из кровати. — Так только пираты делают. Ладно! Я выйду из лазарета и добегу до охранников. Или доложу его сиятельству, что жандармы в Гестеле командуют.
— У людей Цереса большие полномочия. Вам не позволят выйти.
«Да, чрезвычайное положение… Но все равно, нельзя отдать им Эриту! Слишком на похищение похоже… Что это за политика, девчонок красть?» — ломал голову Огонек.
— Из лазарета есть другой выход?
— Он заперт на ключ.
— Или окна без решеток?
— Да, в нижнем этаже. Но в той комнате сейчас Мана и унтер, а другой ходит по коридору. Жандармы у крыльца.
Распахнув накидку, Эрита выложила на постель какой-то сверток:
— Вот, я принесла вам оружие.
«Револьвер!» — загорелся Огонек, но быстро остыл. Щипчики, ланцеты… Похоже, дворянка взяла инструменты из кабинета врача. Такая дребедень даже как медиатор не годится.
— А ничего получше не было?
В ответ она только вздохнула, глубоко и горько.
Огонек стал чесать в затылке, хотя это некрасиво делать перед барышней. Просто так легче думалось.
Два унтера и два жандарма. Все они вооруженные и взрослые. Мимо них не прошмыгнешь, остановят, с ног собьют.
— Порошки у врача есть? — спросил он.
— Да. Но зачем они вам? — удивленно спросила Эрита.
— Принесите хоть пакетик. А я пока кое-что сделаю.
Сняв с кровати тюфяк, он отрезал ланцетом один из ремней, на которых тюфяк покоился, и укоротил до нужной длины. Теперь снаряд. Пригодился бы каменный шарик, которым играют ребята, но ничего похожего в палате не имелось. Вот разве что…
«Господи, прости меня за святотатство, — взмолился про себя Огонек, примериваясь, как вернее хрястнуть статуэткой Громовержца о плиту подоконника. Тресь! Шар Мира с ладонью откололись. — Это я для барышни, чтобы ее спасти».
— Вот порошки, — прибежала Эрита.
Огонек уже помахал пращой для пробы, вроде получилась годная.
— Нижний этаж я более-менее помню, — заговорил кадет звенящим, напряженным голосом. — От жандармов, которые на крыльце, мы убежать не успеем. Но если откроем окно… Вы улететь сможете? Ночь лунная, хоть и небо в тучах.
— Ой, не знаю, — растерялась желтоглазая. — Это быстро не делается! Только если кто-нибудь поможет… И что же, вы тут останетесь?
— Да выкручусь, вы за меня не бойтесь!
— Нет, я вас не оставлю.
— Бросьте, вам удрать важнее!
— Нет, вы будете слушаться меня! — настояла Эрита, и голос ее стал жестким, словно она выговаривала нерадивому слуге. — Когда откроете окно, все делайте, как я велю. Обещаете?
— Только раздевать вас я не стану, — промямлил Огонек, глядя себе под ноги и мысленно благодаря бога за темноту. Хорошо, Эрита не видит, как он покраснел.
Она со злости даже ногой топнула:
— Это еще что?! Детские сказки! Так одни ведьмы летают! Ну же, идите, кадет! А я за вами.
Выйдя с пращой наготове в высокий, гулкий коридор верхнего этажа, Огонек вдруг понял, что именно здесь и сейчас он стал военным. Не когда надел форму кадета, а только в эту ночь. Это не схватка в спортзале, где Лом, наставник по гимнастике, учил кадетов правильному рукопашному бою.
«Если я сразу унтера не завалю, мне конец. Он со мной чикаться не станет».
Потом ему стало ясно, что за унтера он попадет под трибунал.
Надо было вернуться в палату и зарыться в одеяло с головой, но Огонек шел вперед, хотя ноги подгибались и руки тряслись.
Дождик стих. Тучи мало-помалу начали редеть, в разрывах между ними стали изредка проблескивать звезды. Порой сквозь тучи просвечивал матовый лунный диск, и вновь скрывался в темной пелене.
Ловкач Гуди, воспитанный в Красной столице ворами, и с ним еще двое старших ребят подвалили к жандарму, курившему под навесом караулки. Тот насмешливо, свысока оглядел пареньков — детвора!
— Что, мальцы, в самоволке? К девчонкам бегали?
— Ага. — Гуди осклабился.
— Брысь в казарму, пока вас не засекли. А то, как вас перевезем, всех на гауптвахту. Я слышал, граф Бертон — директор строгий.
— Сержант, угостите папироской, — заискивая, попросил другой парнишка. Ребята обступили жандарма.
— Рано вам дымить, еще безусые. Кыш, спать пора!
— Пару папирос за пять лик, — деловито предложил Гуди, запуская руку под сюртук. Видно, что малый готов выложить монету из кармана.
— За десять. — Сержант решил нажиться.
— Дороговато, — вздохнул Гуди.
В следующий миг ко лбу и вискам сержанта были приставлены три револьверных дула, а Гуди тихо произнес:
— Ни звука, сволочь, или мозги наизнанку.
Папироса выпала из губ сержанта. С головы его сорвали шляпу и обруч, причем парнишка с обручем в руке тотчас исчез во тьме. Зато появился усатый поручик-связист, приехавший в Гестель под вечер. Этот держал оружие наизготовку, по уставу.
— Сержант, вы арестованы. Если попытаетесь поднять шум, я пристрелю вас на месте. Или предпочитаете удар по черепу? Заодно вещать отучитесь.
— Что такое? — К сержанту наконец вернулся голос. — По какому праву?
«Меня выследили, — метались его мысли. — Кто-то подглядел, как я выхожу в эфир. Ах, дьяволы!»
Гуди изящно, по-воровски извлек оружие из кобуры сержанта и стал держать его уже на прицеле двух стволов.
— Вас подозревают как сообщника в деле государственной измены, — четко проговорил Крестовик. — Чистосердечное признание облегчит вашу участь. Руки за спину, идите впереди, и без шуток.
Шагая под конвоем к главному зданию Гестеля, сержант терзался: «Может, все же поднять тревогу?» В темноте нет-нет да шныряли тени. Ясно, что гостевой флигель, где расположилось отделение жандармов, находится под наблюдением.
«У них мало охраны. Наши парни опытней. Вдобавок у нас броневик с картечницей…»
Но сержант понимал, что победы синих он не увидит. Хоть у ребятишек Бертона револьверы в руках дрожат, выпалить раз-два они успеют. Считай, почти в упор. А поручик тертый малый, промаха не даст. Так и останешься лежать, расплескав мозги по травке.
«Нет уж, выкручивайтесь без меня! Там поглядим, чья возьмет».
Такой уж полк был у Его Высочества.
Действительно, унтер в серьгах! Крупные серебряные серьги на жандарме, представляете?
И без головного убора, вот удача!
Необычно бледный, черноволосый, он смотрел на приближавшегося Огонька озадаченно и недоверчиво. Кадет успел заметить, что кобура у жандарма какая-то странная, не револьверная. Но дальше размышлять было некогда, а говорить с унтером не о чем.
Когда Огонек махнул пращой, унтер дернулся в сторону, но эти приемы городским ребятам хорошо знакомы. Рука сама дает поправку, и снаряд летит куда положено.
В голову.
Литой шар Мира шмякнул унтера по лбу. Черноволосый откинулся и рухнул спиной на пол. Тут Огонек рванул вперед. Вся слабость исчезла из ног, его несло будто на крыльях ветра, и только думалось: «Я смогу!»
