Вадим Шарапов - Командир Особого взода
— Степан? — генерал Иванцов оторвался от сосредоточенного занятия — чистки янтарного мундштука специальной щеточкой. Выглядел он, как про себя отметил Нефедов, уже не таким усталым, как в последние месяцы — видимо, сумел выспаться.
— Оцениваешь? — генерал перехватил взгляд старшины, хмыкнул довольно. — Вот, представляешь, сумел урвать сутки. Плюнул на все и давай дрыхнуть, без задних ног, как медведь в берлоге. И сны, Степан, все такие… э-эх! — генерал довольно повел крутыми плечами, на которых китель сидел как влитой, обрисовывая под сукном мощные бицепсы. До войны Иванцов серьезно занимался спортом, и даже, как знал Нефедов, несколько раз брал кубки ЦСКА по боксу.
— Чайник вон там. Погоди, сейчас адъютанту скажу. Эй! — Иванцов крикнул в соседнюю комнату. — Казанцев! Чаю обеспечь нам два стакана. Ты как пьешь, Степан?
— Как и все, из стакана да ртом, — Нефедов усмехнулся, — вы за столько лет не выучили еще? Без сахара.
— Не генеральское это дело — заучивать, — его собеседник тоже улыбнулся в ответ. Зная друг друга с самого начала войны, они оба иногда позволяли себе общаться «без чинов», хотя Нефедов место свое знал и лишнего не позволял.
Принесли чай. Иванцов отхлебнул из стакана и вдруг сразу как-то посерьезнел и задумался, помешивая ложечкой крепкий настой.
— Не кончилась война? — пробормотал Степан, поглядев на него.
— А? Что? — спохватился Иванцов, вскинув голову.
— Это я так, о своем, товарищ генерал. Думаю, у вас ко мне не просто разговор за чаем, верно?
— Твоя правда.
Иванцов снова повеселел, — а может, так просто показалось. Он встал со стула, прошелся, скрипя сапогами, от стены к стене. Зачем-то заглянул в маленькое подвальное окошко, сквозь которое все равно ничего нельзя было увидеть.
— Ладно, нечего вола за хвост тянуть, — сказал он решительно. — Бери мой «виллис», Степан, и езжай в Торгау. Это отсюда…
— Полтораста километров, знаю, — закончил Нефедов, — а по нынешним дорогам и все двести получится. Может, я лучше танк позаимствую?
Посмеялись, а потом генерал вернулся к своему.
— Дело такое, Степан. Там на Эльбе, сам знаешь, сейчас и наши и союзнички загорают. Например, Полубояров со своими танкистами, их все никак передислоцировать не могут, тянут. Вот они со мной и связались. Короче говоря, со стороны американцев просьба о помощи пришла. Их разведвзвод нашел там русскую девочку…
— А мы при чем? — изумился Степан, хлебнув чаю. — Сейчас там сам черт ногу сломит: и беженцы, и лагерники, и черт-те кто! Куча мала. Пусть передадут в санбат или еще куда, зачем по кочкам трястись? Простое дело. Особый взвод по пустякам дергать…
Он не стал добавлять, что уже неделю мечтает выспаться.
— Нефедов! Тебя кто учил старших по званию перебивать? — рыкнул генерал так, что адъютант испуганно высунулся в дверь, но тут же убрался обратно.
— Виноват.
— Виноват будешь у попа на исповеди! Распустился! Герой! Пользуешься, мать твою за ногу… тем, что я тебя давно знаю! А сейчас меня слушай! И кури ты, чтоб тебя, чего мнешься?.. Простое дело, да вот не очень. Они так и хотели — просто передать ее нашим и порядок. Да вот как только девчонка к ним попала, рассказала, что ее какие-то не то альвы, не то колдуны, не то нечисть какая-то в плену держала рядом с Торгау, и что она от них сбежала, а сейчас может показать, где они прячутся. Но покажет только нашим. Вот тебе и простое дело. Американцы с ней бились несколько дней, уговаривали — ни в какую. Только тогда связались с нами. У Полубоярова тоже не дураки, они про Особый взвод и вспомнили.
— На это СМЕРШ есть, — снова усомнился Нефедов, уже понимая, что надо ехать и с генералом не поспоришь.
— Без тебя знаю, что есть. Тут другое — союзники говорят, что девчонка Охотников все время вспоминает. Как заведенная, одно и то же: мол, расскажу Охотникам, где Охотники, Охотников мне дайте! К мамке не просится, родных не зовет, а все одно…
Степан насторожился. Где-то внутри, у него в душе тонко задребезжали невидимые колокольчики. Что-то было не так.
— Не понимаю, — хмуро сказал он, уставившись в пол, — почему она так уперлась? Мало кто по доброй воле Охотников зовет…
— Вот это и узнаешь, — Иванцов встал, одернул китель, давая понять, что разговор окончен. Старшина тоже поднялся, одним глотком допил остывший чай и спросил, надевая фуражку:
— С собой можно взять кого-нибудь?
— Кроме шофера? Бери еще одного, больше тебе и не понадобится. Немцев там нет, а с союзниками ты, я так думаю, воевать не собираешься?
— Всякое бывает, — неопределенно отозвался старшина, разминая папиросу, — разрешите идти?
Иванцов уперся в него холодным, острым взглядом. Он хорошо знал эту заминку в голосе Нефедова.
— Что не так, Степан?
— Мысли всякие… Будет исполнено, товарищ генерал, ничего.
Он взял с собой Ласса.
Саня Конюхов попытался было возмутиться, но Степан пожал плечами.
— Неугомонный ты человек, сержант Конюхов. Вроде, за старшего остаешься, как всегда. Командуй — не хочу, взвод налево, взвод направо! Чего хмуришься? Глаз у альва, чуть чего, надежнее, сам знаешь…
— Да надоело уже бездельничать, товарищ старшина! Ни так ни эдак… Разве я за этим старшинством гонюсь?
— А должен бы, Саня. Помнишь, что плох тот солдат, который не стремится стать генералом?
— Кто это написал? — хмуро осведомился Конюхов. Степан пожал плечами, он и сам не помнил, откуда вычитал эту фразу.
— Знаете что, товарищ старшина? По-моему, плох тот солдат, который не мечтает винтовку в сторону отложить и детей своих обнять. Да еще про жену не забыть. С утра не забыть и в обед не забыть, и ночью вот еще пару раз не забыть… — Санька мечтательно прищурился.
— Это точно, — засмеялся Степан. Он хлопнул Конюхова по плечу и тут же ловко вынул у того из ножен финку.
— Эй! — возмутился сержант.
— Тихонько, не горячись. Я тебе свой кинжал оставлю вместо нее. Вдруг потеряю, или союзники на сувениры стырят? Жалко, всю войну со мной прошел.
— Тогда ладно. Оставляй.
* * *Дорога на Торгау ничем не отличалась от других фронтовых шоссеек и грунтовок, которых за годы войны Степан изъездил и исходил многие тысячи километров. Похоже, еще недавно это было добротное германское шоссе, но сейчас, разбитое танковыми гусеницами, размолоченное колесами, сапогами и траками, распаханное снарядами, оно скорее мешало, чем помогало ехать. «Виллис» скакал на ухабах, то и дело обгоняя колонны грузовиков и пеших солдат. Трижды их останавливали, и каждый раз Нефедову приходилось доставать из фуражки мятый пропуск, подписанный Иванцовым.
На самой окраине Торгау начальник патруля, молодой капитан, прицепился было с расспросами, но наткнувшись взглядом на знак Охотника, тут же сник, закашлялся и велел пропустить. Когда «виллис» рванул с места, у Ласса с головы свалился низко надвинутый капюшон.
— Товарищ старшина! — окликнул Степана капитан, у которого глаза при виде альва стали большими как плошки. — А этот… он…
— А этот — со мной. Согласно приказу, — пожал плечами Нефедов, и машина унеслась прочь, разбрызгивая лужи грязи. Ласс молчал как каменный — даже вроде бы и не держался за скобу, хотя бедный виллис, скрипя всеми железными частями, уже готовился развалиться. Но альв ни разу не поднял головы и не посмотрел на дорогу. Когда Нефедов сказал ему, что берет с собой, Ласс просто кивнул и тут же отправился собираться. Делал он это недолго — зашнуровал тонкую кожаную куртку, в нарукавные чехлы сунул два длинных костяных клинка. Он ни с кем не прощался, и никто его не провожал.
Как и старшину.
До моста через Эльбу добирались кое-как. Шофер, крепкий мужик, который возил генерала и отказался хоть на денек доверить «виллис» кому-то другому, весь извелся, матюгаясь трехэтажно и выворачивая баранку так, что казалось — он сейчас оторвет ее совсем. По пути остановились только раз, на каком-то повороте, где торчал покосившийся дорожный столб с прибитой к нему дошечкой, на которой химическим карандашом, уже полинявшим от дождей, было написано «Хозяйство Симонова». Стрелка указывала куда-то в сторону полусгоревших фольварков.
— Изгадили землю, эх, мать ети… — сказал шофер, оглядывая бомбовые воронки на полях, и вздохнул. — Нет чтоб пахать и сеять. А у нас сейчас каково? Поди тоже кругом одни осколки.
— Были бы люди, — отозвался Нефедов, прутиком счищая брызги грязи с ботинок, — а осколки все подчистую выберут. И вспашут и засеют. Дай только отдышаться после войны. Солдаты домой придут, главное что живые, а уж руки-то у них по домашнему хозяйству уже зудят.
— Это верно…
Откуда-то сзади послышались отрывистые команды и хлюпанье множества ног по грязи и лужам. Старшина вместе с шофером оглянулись, Ласс только чуть скосил глаза, блеснувшие в тени капюшона. Руки он держал под маскировочной накидкой, но Степан знал, что длинные тонкие пальцы альва мягко касаются сейчас рукоятей двух кинжалов.
