Сергей Волков - Пасынок судьбы. Искатели
– Больше я ничего не знаю, Денис Иванович! Вы отправили меня в Москву, с «хабаром», и что там дальше случилось, мне известно только с чужих слов!
Профессор на секунду замер, потом вдруг резко и нелепо взмахнул рукой:
– Проклятие! Ни-че-го! Не помню ничего! Эх…
Мы с Борисом сидели, как две статуи – было очень жалко видеть, как еще совсем недавно полный энергии и сил человек превратился в развалину, ослабев и умом, и телом…
Профессор откинулся на подушку, и тихим голосом сказал:
– Наденька. Я устал. Скажи ребятам, что, к сожалению, я ничего не помню…
Из уголка левого глаза больного выкатилась мутная стариковская слеза. Пора было уходить…
Мы одевались в прихожей, пряча друг от друга глаза. Надежда Михайловна, вышедшая нас проводить, стояла, опустив руки, горько смотря перед собой. Мне вдруг пришла в голову мысль, и я спросил напрямик:
– Надежда Михайловна! А вам не знакома такая фамилия: Судаков?
Она оживилась:
– Петя! А как же! Очень культурный, воспитанный, и очень умный молодой человек! Денис Иванович высоко ценил его, можно сказать, покровительствовал! Да я вам больше скажу: когда Петя лет двенадцать назад пострадал за убеждения, и его выслали из Москвы, за сто первый километр, именно Денис Иванович в тайне от всех поселил Судакова у нас, в Корьёве!
– Где? – чуть не хором спросили мы с Борисом.
– В Корьёве! – удивленно повторила Надежда Михайловна: – У нас там дом, на берегу Угры! Это Смоленская область, Вяземский район! Да вот он, на фотографии! Большой, хороший дом, с двумя печками, только водопровода нет, а так – просто дворец! Петя жил там года два, потом он уехал, а в начале девяностых снова появился, и опять жил у нас, в Корьёво! Гм, по-моему, у него даже остались ключи от дома…
* * *Когда мы вышли на улицу, Борис тут же накинулся на меня:
– Ты дом запомнил?
– Ну… – не очень уверено кивнул я, воссоздавая в памяти виденный на фотографии здоровый деревенский пятистенок, с перестроенным под мансарду чердаком и шиферной двускатной крышей, украшенной на коньке деревянным петушком.
– Надо ехать в это Корьёво! – решительно сказал Борис: – Я уверен – Судаков там!
– Но Слепцов же сказал – он удрал за границу!
– Слепцов, Слепцов… – раздраженно передразнил меня Борис: – Ты же видишь, как этот «мистер Рыба» действует – Леднева он кинул, а у Профессора оставил о себе добрую память – значит предполагал, гад, что домик ему понадобится! И ключи не вернул – думаешь, случайно?
Я посмотрел на искателя, которого буквально трясло от накатившего охотничьего азарта, и сказал:
– Ну, хорошо! Пусть даже все так, как ты говоришь! Давай позвоним Слепцову и расскажем ему все!
– Опять ты со своим Слепцовым! – поморщился Борис: – Они только спугнут его, эти скорохваты! Нет, я предлагаю другой план: мы с тобой приезжаем в Корьёво инкогнито, поселяемся у какой-нибудь бабули, устанавливаем за домом скрытое наблюдение, и выясняем, там Судаков или нет!
– А если там? – угрюмо спросил я, ругая себя за то, что не задавил идею Бориса в зародыше, невольно начав обсуждать детали.
– А если он там – мы его… – Борис воровато оглянулся, сунул руку в сумку и вдруг вытащил черную, рубчатую гранату-«лимонку»: – Видал!? «Ф– 1»! Долбанет так, что одни подметки останутся!
– Где ты ее взял? – изумленно и испуганно спросил я.
– Купил! По случаю! – улыбнулся Борис, пряча гранату в сумку: – Ну так как, ты поедешь?
– У меня в четверг собеседование – я вроде бы работу нашел! – ответил я, твердо решив отговорить Бориса от этой дурацкой затеи – ну что за напасть, право-слово! Не дети ведь уже, взрослые люди, а занимаемся черти-чем!
– Так до четверга мы вернемся! – уверенно сказал меж тем Борис: – Смотри: мы сегодня там, ночью – наблюдаем, завтра днем – наблюдаем, и… Короче, в среду вечером вернемся, я тебе обещаю!
– Но ты хоть знаешь, где это? – я понял, что решимость Бориса непоколебима.
– Так ты что, не слышал? Смоленская область, Вяземский район, деревня Корьёво! А дом мы найдем по памяти! Ну, или спросим, на худой конец!
– А как туда добираться?
– С Белорусского вокзала – электричкой до Вязьмы, а там автобусом! Да не ссы, старик – язык до Киева доведет!
Я задумался. С одной стороны, сильно сомнительно, чтобы Судаков прятался так близко от Москвы, а с другой – неплохо было бы съездить в деревню, отдохнуть, развеется на природе. Как там все обернется – это бабушка надвое сказала, а когда еще мне удастся выбраться из Москвы?
– Паганелю будем звонить? – оттягивая время, спросил я.
– Да ты что, забыл? Он же свалил в Германию! Поедем вдвоем!
Я опять задумался. Ехать? Не ехать?
– Ну чего? – теребил меня Борис, заглядывая в глаза: – Едем, нет?
Я решительно кивнул:
– Ладно! Поехали! Уговорил!
* * *Мы заскочили ко мне, перекусили, я переоделся в походно-спортивную одежду, захватил умывальные принадлежности, только тут вспомнил:
– Э-эх! Голова садовая!
– Что случилось? – удивленно воззрился на меня Борис.
– Я забыл презентовать Надежде Михайловне ликер!
– Эх ты, действительно, голова садовая! – упрекнул меня Борис: – Ладно, не расстраивайся, возьмем с собой! Пейзане будут рады!
– Кто?
– Ну, пеоны… А-а-а, да деревенские жители же, неуч!
Белорусский вокзал встретил нас шумной толчеей, гомоном и неразберихой, всегда встречающейся там, где собирается много народу. Шныряли нищие, беспризорники, у табло табунились какие-то беженцы-каракалпаки с чумазыми, вшивыми детьми на руках, мимо чинно прохаживались благодушные стражи порядка…
Мы благополучно успели на трехчасовую электричку, и даже умудрились занять сидячие места. Вагончик тронулся, перрон остался, мимо поплыли московские улицы, мы переехали Москва-реку, потом потянулись громады новостроек, спальные районы Крылатского, слева, вдалеке – Троекурово, и наконец, минув МКАД, электричка покинула столицу, резко набирая скорость.
До Вязьмы нам предстояло «трюхать», как выразился Борис, полных три часа, да еще и с хвостиком.
Я, утомленный позавчерашней пьянкой и полу-бессонной ночью в квартире Паганеля, вскоре уснул, привалившись головой к подрагивающей стенке вагона, а Борис вставил в уши наушники плеера, врубив его на полную громкость – аж мне было слышно!
Проснулся я от толчка – электричка где-то остановилась.
– Где это мы? – хриплым спросоня голосом спросил я, крутя головой – пока я спал, стемнело, и за грязным окном лишь светились сквозь ненастный осенний мрак тусклые фонари.
– Можайск! – ответил Борис, переворачивая в плеере кассету: – Часа два ты продрых, поздравляю! Всегда завидовал людям, которые могут спать в дороге – не так скучно!
– Борь, что ты слушаешь? – осведомился я, потягиваясь и разминая уставшее после сна на жесткой лавке тело. Вместо ответа искатель молча вставил мне в ухо наушник и нажал кнопку. В ухе зашипело, заиграла музыка, и высокий, резковатый голос запел:
«Стол для письма. Для одного.
Для чтения или писания.
Настольной лампы полыхание,
Давно не мытое окно…
Звенит вольфрамовая нить!
Ковер от пыли сполз со стенки.
Я чую смерть, дрожат коленки.
О, Боже! Пить или не пить?!..
Прочел письмо, налил мадеры
И плюнул. На дощатый пол.
Как разум мой, он пуст и гол,
И нет ни версии, ни веры…
Мой Бог, безносая, угрюм.
Тебе, пожалуй, сломит шею.
Уйди! Я от вина дурею
И извергаю смрад и шум.
Сижу. Как Байрон, весь в тоске.
Гнетут бумажные застенки.
Опять про смерть и про коленки,
Про стопку в страждущей руке…
Ну все. Упал лицом на стол.
Страницы облепили щеки.
Как черви, уползают строки,
Вся чушь, что я здесь напорол…»
– Что это? – удивленно спросил я, снимая наушник. Борис улыбнулся:
– Песня, соответствующая моменту! Это из раннего «ЛСД», слыхал такую группу?
Я кивнул, а Борис продолжил:
– Я современную музыку вообще слушать не могу, все эти рэпы-рэйвы-техно-дэнсы… Чего там еще есть? Хип-хоп? Бр-р-р, муть! Так, собрал коллекцию любимых в ранней молодости групп, благо, на «Горбушке» все можно достать, теперь балдею!
Я в свое время тоже увлекался музыкой, поэтому у нас с Борисом, оказавшимся упертым меломаном, нашлось о чем поговорить аж до самого Гагарина.
Народу в электричке становилось все меньше и меньше, да и типажи поменялись – если в начале с нами ехали одни москвичи, то теперь на остановках в вагон залезали мрачноватые, дряхлые бабули с корзинками и котомками.
* * *В Вязьму приехали в седьмом часу. Накрапывал нудный дождик. Здесь было существенно холоднее, чем в Москве, а может быть, нам просто так показалось после теплого вагона электрички. Низенький, обшарпанный вокзальчик был пуст, и наши шаги отдавались гулким эхом в давно не крашенных стенах.
В справочном бюро Борису сказали, что ни какого Корьёва не знают, и посоветовали сходить на автовокзал, до которого рукой подать – он притулился тут же, на привокзальной площади.