Андрей Горюнов - Контакт первой степени тяжести
– Сейчас придут же! Вы что?!
– Черт возьми…
Однако никто не пришел.
Ни сразу после выстрела, ни потом, на другой день, ни через неделю.
По– видимому, эта история не стала известна в компетентных органах и, что более интересно, после нее Аркадий Максимович Шапиро как-то испарился из их компании, словно растаял, слинял, потерял интерес…
Потом уже, через какое-то время Борька признался Белову, что в тот вечер у него и в мыслях не было искушать судьбу, вопрошать рок. Это была шутка, подначка Аркадия: Борис заранее рассчитал, что в угаре происходящего никто не обратит внимания на предохранитель, на который Борис поставил пистолет, а после «осечки» снова перевел в боевое положение. Все слишком сосредоточились на неминуемом. Да и он, Белов, бросившийся наперехват и отвлекший общее внимание, очень поспособствовал удачному исполнению этого простого – как молоток – фокуса.
– Но господи, Борька, – спросил тогда Белов, – а если б Аркадий Максимыч решился бы! Тогда что?
В ответ Борька расплылся улыбкой до ушей.
– Так в этом и была игра, – ответил он. – А что? Так тоже, наверно, бывает. Проигрывают.
Возможно, самое интересное в этой истории оказалось то, что Аркадий Максимович Шапиро в тот вечер действительно получил от судьбы некий намек в максимально безопасном для жизни виде.
Потому что, фантастически быстро разбогатев в начале девяностых годов, Аркадий Максимович тут же свалил в Германию и даже открыл там антикварный магазин и галерею, в которой и был найден в сентябре девяносто четвертого с огнестрельной дырой в голове. Те, кто убил его, вынесли у него приличное количество икон – миллиона на полтора ДМ. Это была, видно, чисто мафийная разборка. Все иконы, продаваемые Аркадием, попадали в Мюнхен хорошо известным путем: ограбление церквей в глухомани одними, подпольная реставрация другими, и, наконец, контрабанда – литовский транзит.
Имел он, понятно, неплохо.
У него был даже пятнадцатый век.
Иконы редкие, старинные.
Русские иконы.
Русская рулетка.
* * *Белов подумал, что нет никакого смысла рассказывать следствию всю эту историю, да вдобавок и при понятых – даже непонятно, как они на нее среагируют.
– Так, где же еще два патрона? – повторил Власов свой вопрос.
– Да я их еще тогда, ну, сразу, как купил, пару раз попробовал, как он стреляет. Словом, мы их на даче расстреляли. Шашлыки. На майские. И много там ворон летало.
– И есть тому свидетели? Что расстреляли два патрона по воронам?
– Есть, конечно.
– И вы их назовете, перечислите?
– Могу.
– Они все будут тоже отвечать, по-видимому, как сообщники. Вы это понимаете?
– Сообщники? Почему?
– Как почему? У вас же незаконное оружие на руках. А ваши друзья – укрыватели.
– Тогда я их в этом случае не назову.
– Тогда их нет – свидетелей?
– Тогда их, значит, нет.
На столе зазвонил телефон, и Власов взял трубку:
– Да?
– По поводу пистолета, Владислав Львович… Пистолет Макарова, номер 47125371…
– А-а, понятно! – Власов прижал трубку к уху как можно плотнее, чтобы никто кроме него не смог ничего расслышать. – Вы говорите потише, пожалуйста, не так громко… А то прям в ухо кричите.
– Слушаюсь, – голос в трубке снизил тон до уровня доверительного шепота. – Значит, порадовать вас, Владислав Львович, мне нечем. Это очень старый номер. В семьдесят первом он сделан был, этот пистолет. С завода ушел в МВД. Там был и списан, в законном порядке. Списан и уничтожен, все как положено. То есть его как бы нет в природе. В данный момент. И ничего на нем не висит.
– Ну, слава Богу, что вы так быстро раскопали такие тонкие обстоятельства! – Власов выдал в трубку эту полную тюлю, адресуя ее, конечно, сидящему напротив Белову, а вовсе не собеседнику на том конце провода.
Однако тот далекий собеседник, не врубившись, принял на свой счет.
– Да ничего мы не нашли! Откуда знать, как он на самом деле ушел на руки? Это ж годы! Выводили войска из Германии, с Польши. Воровали ж повально, начиная с ефрейторов, и чем выше, тем больше. И все заметали следы, каждый по-своему. Никаких концов – можно и не думать.
– Спасибо большое! – оборвал телефонные излияния Власов. – Вы очень нам помогли! – прочувственным голосом добавил он и положил трубку.
– Ну что – неужели нашли? – искренне удивился Калачев.
Власов с необыкновенно самодовольной рожей утвердительно кивнул Калачеву и повернулся к Белову:
– А из вашего оружия, милейший, оказывается, совершено пять убийств в четырех разбойных налетах. Каково?
– Да не может быть! – отмахнулся Белов. – Гарантирую – это просто ошибка!
– Уверены? – Власов склонился вперед, к Белову. – Совершенно уверены? Вот, при свидетелях я вас спрашиваю.
– Абсолютно. На все сто процентов. Этого не могло быть.
– Ясно, – удовлетворенный Власов откинулся на спинку стула. – Однако если вы, как только что утверждали, купили этот ствол с рук – откуда же у вас могла появиться такая уверенность, а? Все еще не поняли? Ага. Объясняю. Допустим, убийца вам этот пистолет и продал. Могло такое случиться? Вы утверждаете – нет! Отсюда вытекает немедленно, что уж в одном-то из двух случаев вы были неискренни. Либо когда утверждали, что купили его у незнакомого вам, постороннего лица, либо когда клялись, что стволик этот чист, как душа младенца. Верно я рассудил, Иван Петрович?
– Да. Похоже на то, что Николай Сергеевич хорошо знает историю этого пистолета, мне так показалось.
Белов ощутил, что влипает все глубже и глубже.
– И ведь глупость-то какая, Иван Петрович, – при свидетелях-то такое ляпнуть. Да и с двумя патронами сознаться: на даче, по воронам… Эх-х-х… Не было, надо было сказать, этих двух патронов нет – и все тут! Хоть на куски режьте – не было! А что касается предыстории пистолетика – так тут правильный ответ тоже очевиден – не знаю ничего, вам виднее.
Белов, давно уже понявший свою промашку, лихорадочно соображал. Было страшно обидно вляпаться столь просто. Уж ему-то, профессиональному художнику, лучшую половину жизни прокрутившемуся среди худсоветов, закупочных комиссий, комитетов, фондов, руководящей сволочи… А тут всего-то – какой-то паршивый старший следователь прокуратуры… По особо важным делам? Щенок по сравнению с любым презервативом из секретариата Московского отделения Союза художников! Обидно до слез!
Внезапно в голову Белову пришла мысль о том, что Власов и словом не обмолвился об их дневной стычке в мастерской Тренихина. Почему? Объяснение может быть только одно – он не хочет это вспоминать при Калачеве. Они оба ведут это дело. И скорее всего, у них есть какие-то игры, трения между собой. На этом можно попробовать сыграть. Вбить клин в эту брешь. Как человек Калачев в сто раз симпатичней, корректней козла Власова. Неужели между ними действительно трещинка? Проверить. Проверить!
– Я вам объясню без труда, почему я был уверен относительно чистоты пистолета, – спокойно сказал Белов. – Я – экстрасенс. Такие вещи я просто чувствую.
– Как сцепщик, которого не было? – съязвил Власов.
– Да. Именно так, – невозмутимо согласился Белов. – Как сцепщик, который был. Наличие своих экстрасенсорных способностей я легко могу доказать вам не сходя с места, здесь, сейчас, при свидетелях!
– О-о, мы были бы вам весьма признательны. – Власов повернулся к понятым: – Как, товарищи, мы вас не очень задерживаем?
– Да что вы, что вы! – заквакали наперебой понятые. – Нам жутко интересно.
– Тогда прошу! – кивнул Власов Белову. – Сэкстрасенсируйте нам тут что-нибудь такое этакое…
Белов напрягся, сконцентрировав свой взгляд у Владислава Львовича на переносице.
– Ага… Есть… – произнес он секунд через двадцать. – У вас есть дискомфортные ощущения… в правой руке!
– Еще бы нет! – обрадовался Власов. – Вы же сами мне вчера ее чуть-чуть не сломали! Болит до сих пор! Ничего себе телепатия: сам же, понимаешь, применил рукопожатие…
– А еще… – невозмутимо продолжил Белов. – У вас жутко болит шея. Тут вот – самое горло.
– Что? – по лицу Власова пронеслась искра замешательства, безусловно, замеченная всеми.
– Шея, – повторил Белов. – Горло. Или это тоже результат вчерашнего рукопожатия?
– Нет! – быстро ответил Власов. – Шея и горло у меня не болят вовсе. Вы не угадали!
– Тогда покрутите как следует головою, вот так, – предложил Белов, вращая своим подбородком во все стороны. – Ну, попробуйте!
– Это… Вы никакого права не имеете что-либо требовать здесь… – начал было Власов, но, почувствовав пристальное внимание окружающих, их недоверие и даже неприятие его, Власова, решил уступить: – Да, пожалуйста!..Уй… – тут же схватился он за шею, едва лишь попробовал крутануть головой. – О, как вступило вдруг только что! Из-за вас! – он зло сверкнул глазами на Белова.
– Да как из-за меня-то? – парировал Белов. – Я вас и пальцем не коснулся!
