Руслан Мельников - Пески Палестины
Ответ прозвучал почтительно и подобострастно. Если алхимик и улыбался сейчас, то искусно прятал насмешку в седой бороде.
Немцы ушли. Впрочем, «ушли» — не совсем то слово. Прикрыв носы ладонями, они уж скорее бежали от газовой атаки. Опасность миновала. Бурцев, превозмогая отвращение, подошел к подвалу, спустился вниз.
На утоптанном земляном полу догорал брошенный факел. Рядом валялись глиняные черепки. Среди битой керамики — маслянистое пятно с белыми шипящими потеками и вкраплениями самых разных цветов и оттенков. А вот снарядов‑фугасок, положенных сюда же, на это самое место, нет и в помине. И оружия нет. Вот так чудо! Вот так алхимический опыт!
Бурцев судорожно глотал вонючий воздух и тупо щупал пол. А ничего! А ни хрена! Но как?!
Глава 42
— Все просто, — улыбнулся Мункыз.
Невыносимая вонь понемногу выветривалась. Слезу, по крайней мере, уже не вышибало, так что старик тоже рискнул спуститься в тайный закуток. А спустившись, сунул руку за неподъемный стеллаж и…
И все действительно оказалось проще некуда. Здоровенный шкаф вдруг сдвинулся с места, провернулся вокруг своей оси. Сразу потянуло сквозняком. Откуда‑то из‑за стены потянуло, выдувая неприятный запах и наполняя подвал спертым воздухом подземелья.
Так… Между задней стенкой стеллажа и каменной кладкой образовалась щель. Потом щель расширилась, стала проемом, в который запросто мог бы пройти человек.
— Старые ходы госпитальеров, — пояснил Мункыз. — О них неизвестно даже всезнающим Хранителям Гроба. Когда немецкие колдуны прокладывали Проход Шайтана, большая часть подземелий обрушилась. Но ходы, что связывали владения иоаннитов с аль‑Кумамы — церковью Гроба, уцелели.
Бурцев начинал понимать. Укрытый от чужих глаз подвал всего лишь маскировал вход в настоящий тайник алхимика‑подпольщика. Туда‑то и была спрятана вся контрабанда. А чтобы у немцев не возникло желания устраивать под землей обыск…
— Ты специально разлил здесь какую‑то гадость, да, Мункыз?
— Ну, положим, это вовсе не гадость, — не то обиделся, не то развеселился старик. — Я разбил сосуд с особо зловонными ингредиентами, которые использую для создания философского камня и алхимического напитка, продлевающего жизнь.
— Хм, — Бурцев принюхался, пытаясь определить состав убойной смеси. Не смог. — И о каких же ингредиентах идет речь?
— О, слишком долго перечислять, — Мункыз ухмыльнулся. — Это сложная смесь. Прокисший джак[52], козлиный помет, львиная моча…
Бурцев фыркнул… Надо же, и здесь львиная моча! Венецианские красавицы моют ею голову как шампунем. А местные шарлатаны, выходит, гонят из урины царя зверей философский камень и эликсир молодости!
— …сера, протухшее яйцо, негашеная известь, ртутные соединения…
— Хватит‑хватит‑хватит! — взмолился Бурцев. — Можешь не продолжать.
Парфюмер, мать твою!
— Ну, и еще многое‑многое другое, — сжалился Мункыз. — Запахи эти надолго отпугивают и людей, и собак.
— А это не того… не опасно это? — на всякий случай осведомился Бурцев. — Может, нам лучше выбраться отсюда?
— Ничего страшного, — заверил алхимик. — От вдыхания паров моих микстур еще никто не умирал.
Успокоил… Можно сказать и так.
— А что, из твоего варева действительно выпариваются философские камни и эликсир молодости?
— Ну… философского камня мне еще добыть не удалось, — признался Мункыз, — а что касается эликсира…
Алхимик хитро прищурился:
— Не знаю, Василий‑Вацлав. Видишь ли, запах у полученного напитка такой… гм… специфический…
— Уж могу себе представить!
— В общем, никто пока не решился попробовать мой эликсир. Даже я сам. Поэтому мне нечего ответить на твой вопрос.
Ладно, нечего — так нечего. Бурцев сунул факел в проем между стеллажом и стеной подвала. Посветил… Темный коридор. Шершавые стены, низкий сводчатый потолок. Оружия и снарядов не было. Фокусы продолжаются?
— Мункыз, где наши вещички?
— Там, — лекарь‑алхимик указывал куда‑то во тьму. — Тридцать шагов прямо и десять направо.
Ага, как же, тридцать шагов! И еще десять! Бурцев представил, как этот сухонький старичок бегает в темноте со снарядами под мышкой. С весьма увесистыми, между прочим: Бурцев и то запыхался, спуская танковые фугаски в подвал. А ведь было еще оружие дружинников и два «шмайсера» в придачу. Нет, перетаскать все это добро за время, пока Мункыз находился в подвале один, нереально. Даже для спринтера‑тяжеловеса. Быстренько покидать за отодвинутый стеллаж — это еще да, это возможно, но тридцать шагов прямо и десять направо…
А Мункыз смотрел на него и улыбался.
Очень весело!
— Слушай, дед, — Бурцев начинал терять терпение. — Я ведь сейчас напою тебя твоим же эликсиром. Ты у меня быстренько помолодеешь! До младенческого возраста! Чтоб старческое слабоумие прошло.
— Но я говорю правду! — возмутился алхимик.
— Тебе не под силу таскать такие тяжести!
— А я их и не таскал. Там, — кивок в темноту, — есть кому таскать и без меня.
— Там? — Бурцев уставился на него. — Есть? Кому?!
В отблесках факельного света мелькнула тень. И не одна. Из мрака, словно из стен выступали… И не понять, кто выступал… Грязные, страшные… Бурцев невольно отпрянул. Не заметил, как перешел на русский:
— Мать вашу!
Выставил факел вперед. Взмахнул перед собой гудящим пламенем:
— Стоять, уроды! Сожгу любого, кто приблизится!
— Эй, воевода, чего там? — прогремел сверху голос Гаврилы.
В подвал уже спускалась помощь.
— Не кричи так, Василий‑Вацлав, — потребовал Мункыз. — И не нужно размахивать огнем. Это друзья.
— Друзья?!
Ничего ж себе дружбаны! Бурцев покрепче вцепился в факел. Рядом уже стояли Гаврила, Сыма Цзян и Джеймс.
— Да, друзья. Это не приведения, не джины и не дэвы. Это люди из плоти и крови.
— Что они здесь делают, Мункыз?
— Готовятся к ночной вылазке. Ты разве не знал, куда идешь, когда направил стопы к моему дому?
— Знал…
Так вот оно, иерусалимское подполье! Вот кто ведет в Святом Городе тайную войну! Пламя гоняло причудливые тени по серым камням и бледным лицам. Толком разглядеть или хотя бы сосчитать людей в этом обманчивом освещении было трудно, почти невозможно.
Подпольщики — вовсе, как оказалось, и не страшные, а скорее уставшие, измотанные — сползались на огонь, будто истосковавшиеся по свету узники. Все вооружены. Но очень‑очень убого. Дубинки да короткие ножи. Да два копья на сучковатых палках. Да пара простеньких луков. Да одна ржавая сабля. На весь отряд. Доспехов нет. Щитов и шлемов тоже. С настоящим оружием у этих бойцов невидимого фронта было туго.
— Здесь воины, ремесленники, торговцы, дехкане… — негромко произнес старый араб. — Те, кто слишком много потерял. И кому терять больше нечего. Их семьи погибли. Их сердца жаждут мести.
Сарацин говорил. Бурцев слушал…
В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, а также сами периодически совершали вылазки. Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плохо вооруженых горожан было смерти подобно — смерти бессмысленной и ненужной. Поэтому главной целью подпольщиков становились дома сарацинских «полицаев».
А уж мунафиков вырезали безжалостно, часто — вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг уже невозможно.
Городские партизаны гибли часто, однако тайные подземелья иоаннитов не пустовали. После каждой карательной операции в городе появлялись новые мстители. Мстители искали убежище и соратников. Кто очень хотел, кто хотел по‑настоящему — находил.
Глава 43
Рассказ Мункыза прервал громкий стук. Били железом о железо. Где‑то неподалеку. Звонкое эхо металось по подземелью.
— Что это? — вскинулся Бурцев. — Кто это?
— Франсуа, — даже в неверном свете факела видно было, как побледнел вдруг Мункыз. — Франсуа де Крюе. Он остался с вашим оружием.
— И что же твой Франсуа делает с нашим оружием?
— Н‑н‑не знаю.
Алхимик схватил факел, побежал на звук, освещая дорогу. Бурцев, спотыкаясь и матерясь, ринулся следом.
Тридцать шагов прямо…
Сзади слышался топот, чьи‑то возгласы. Бежали, натыкаясь друг на друга, подпольщики, дружинники.
