Юрий Корчевский - Канонир
— Спасибо, Илья и девочки. Глазами бы всё съел, ан нельзя сразу. После баньки продолжим.
— Ну пока банька топится, расскажи.
Я начал с момента, когда за мной домой приехал ратник. И далее подробно — о засаде на дороге и гибели ратника, о пленении, о работе у шведов в обозе, о чудесном избавлении из плена. О притопленных в ручье ценностях умолчал. Почему — и сам не знаю, просто поостерёгся до поры. Правда, о лодке упомянул, сказав, что шёл вдоль берега реки и наткнулся на неё случайно.
А потом я пошёл в баню.
Скинул в предбаннике грязную одежду, шагнул в баню. Было сумрачно, влажно и тепло. По телу побежали струйки грязи. Я взял ковшик, плеснул на камни. Жахнуло жаром, обдало паром. Хорошо–о-о!..
Открылась дверь, и вошла Маша — в одной сорочке.
— Илья послал помочь. Ложись.
Я улёгся на лавку, Маша окатила меня из ковшика, полила ладошкой из бадейки со щёлоком и принялась тереть мочалкой. Было ощущение, что вместе с грязью с меня снимают старую кожу. Маша окатила меня тёплой водой, смывая остатки грязи.
— Переворачивайся.
Я послушно перевернулся. Процедура повторилась. Снова окатила меня водой. Вышла в предбанник, вернулась с ковшиком кваса и плеснула на камни. Зашипел квас, полыхнуло жаром — так, что чуть не затрещали волосы. Маша взяла берёзовый веничек, поводила над телом, начала легонько похлопывать им по телу. Поры на коже открылись, я весь покрылся потом. Перевернула меня снова и вновь прошлась веничком. Веничек хорош — мягкий, раскидистый, духовитый. Запах берёзы смешивался с хлебным запахом кваса, и дух в бане стоял — словами не передать.
Маша окатила меня горячей водой, так, что от неожиданности я чуть не заорал.
— Всё, барин, чистый.
Маша рукой взялась за мои чресла, приподняла прилипшую к телу рубаху и уселась на меня. М–м-м! Я лежал неподвижно, Маша двигалась сама. Взорвался я быстро, к немалому Машиному неудовольствию.
Встал, ополоснулся водой.
Мы вышли в предбанник. Грязную одежду Маша унесла ранее, на лавке лежала чистая одежда — не моя, Ильи. Я обтёрся, надел чистое. Чувствовал я себя как младенец. Немного же человеку для счастья надо. Поел, помылся, побыл с женщиной, теперь бы поспать.
Однако поспать не получилось. За столом меня уже ждали. Началась неспешная беседа — как там, у шведов, какие порядки?
Наконец пришёл черёд чая. Маша внесла самовар, сахарная голова и сушки уже стояли на столе. Ну какой же русский ограничится одной чашкой? Мы откалывали щипчиками от сахарной головы по кусочку и пили чай, что называется, «вприкуску». Треск за столом от хруста сахара и баранок да сушек на зубах стоял изрядный — как будто сухие макароны ломали. Мне стало смешно.
— Вот, Юра уже заулыбался — отошёл, значит. Ну, теперь герою и отдохнуть пора. Постель уж давно готова.
Я поднялся в свою комнату, сбросил войлочные чуни, что дали мне после бани, и рухнул в постель. Отрубился сразу. И снились мне ласковые женские руки и сладостные поцелуи на губах.
Стоп, да это же не сон… Я наяву ощутил, как женские руки глядят мою кожу, волосы. Я протянул руку и ощутил тёплое женское бедро под тонкой сорочкой.
Ну Машка, чертовка, ну проказница! Не взяла своё в бане, так решила продолжить… Хоть бы выспаться дала, шалунья.
Я притянул женщину к себе, впился своими губами в её дрожащие губы, провёл другой рукою по вздымающейся от волнения груди. Да это же не Маша, у той грудь поменьше. «Дарья!» — пронеслось в голове. Я отпрянул. Дарья — а это была именно она, — обиженно прошептала:
— Не люба я тебе разве, по что отвергаешь меня — брезгуешь?
— Ты что, и в мыслях такого не было. Просто не решался, Илья же внизу, услышать может.
— И пусть услышит, лишь бы ты от себя не гнал, у сердца приголубил.
Ну что ты будешь с ними обеими делать? Не гнать же!
Я приобнял Дарью, повалил на постель. Под рубашкой у женщины ничего не было, я стащил сорочку и начал ласкать груди. И очень скоро убедился — Дарья оказалась женщиной знойной, темпераментной, но — абсолютно неумелой. Я не торопился — всё‑таки Маша разрядила, да и соответствовать облику защитника и освободителя надо, не ударить в грязь лицом, вернее — чреслами.
Дарья начала постанывать, я чувствовал, что она недалеко от точки закипания, и медленно вошёл. Затем ускорил темп и остановился, стал покрывать шею и ушки поцелуями, перешёл на соски, слегка покусывая. Дарья обхватила меня руками, сжала. Я продолжал движение, и вскоре Дарья громко застонала, изогнулась и крикнула. Я застыл в изумлении.
— Дарьюшка, тихо, батюшка услышит.
— Да и пусть слышит. Так хорошо мне ни с кем не было, — шептала она, тяжело дыша. — У мужчины и женщины так всегда бывает?
— Не всегда.
— Муж у меня был, думала — люблю, а он отвернулся от меня, даже спал со мной редко, а уж ласкал ли — и не помню. Да ещё и этот, во дворе, которому ты отомстил за меня. Вот и весь мой опыт.
— Я думаю, у тебя сегодня опыта прибавилось. — Я ласково укусил её за ушко.
— Ты тать и разбойник, никогда не думала, представить себе не могла, что вот так сама к мужчине приду. А мы ещё продолжим?
— Даш, сил нету после мытарств. Глаза закрываются. Я ведь не собираюсь вас покидать, и у нас ещё впереди много сладостных ночей.
— Ладно, шкодник, спи.
Дарья нашла свою рубашку, но надевать не стала — так и ушла обнажённой, унося рубашку в руке.
Я мгновенно отрубился. Слишком много событий и впечатлений за один день и две ночи.
Встал я поздно, чуть ли не в полдень. Илья спозаранку ушёл по делам, но я и не слышал утренней суеты — женщины меня оберегали, и в доме была полная тишина.
Зато какой роскошный завтрак меня ждал по пробуждении! Накрытый стол меня изумил — и когда только Маша успела всего наготовить — ума не приложу, но завтрак был разнообразен и вкусен, как никогда.
Через час заявился Илья, и завтрак плавно перешёл в обед. Сегодня я уже пил не пиво, а вино.
— Цены на зерно растут, год выдался неурожайный, — пожаловался Илья.
Обед продолжался часа два, Илья пересказал все городские новости. Потом зевнул.
— Что‑то спать охота, пойду вздремну немного. Ночью кошмары снились, — кричал вроде кто‑то.
Я чуть не подавился куском пирога, взглянул на Илью. Нет, говорит на полном серьёзе, без издёвки. Интересно, он догадался или нет? Всё же неудобно как‑то, я же обеих его женщин обиходил. Ладно, Маша — служанка всё же. Раньше в русских банях мужчины и женщины вообще мылись вместе и ничего срамного в этом не находили. Потереть в бане спину противоположному полу — в порядке вещей, но Дарья?
Я бросил на неё взгляд. Сидит с невинным видом, вроде как ночные крики её не касаются. Тоже мне — Мата Хари. А глазки‑то блестят, явно понравились ночные похождения. Пойду‑ка и я чуток посплю. Чую я, предстоящую ночь спать не придётся.
И точно, я как в воду глядел. Как только дом затих, и домочадцы отошли ко сну, тихонько отворилась дверь, и ящерицей ко мне под одеяло юркнула Даша… И так меня опустошила, что утром ушла на подгибающихся ногах, а я потом проспал до обеда.
Пожалуй, хватит так развлекаться, Илья быстро вычислит причины чёрных кругов под глазами у дочери и у меня, или Маша доложит. А может — он и сам хочет, чтобы мы побыстрее сблизились? Годы берут своё, хочется успеть увидеть внука–наследника.
Но всё же не стоит гнать лошадей, коль дорога не готова, я в этом доме — примак. Мужчина должен иметь свой дом. Деньги у меня на дом теперь были, хватило бы и тех, что лежат в моей комнате — даже с лихвой. А если учесть, что у меня притоплены в ручье сокровища, то я просто Крез.
А на следующий день Илья меня огорошил:
— Купечество схотело ватажку собрать, да на Урал–горы послать. Как думаешь, стоит ли пай вкладывать?
— А чего вам на Урале делать?
— Да вот пермяки у нас были, с Чердыни, что за Хлыновым. Бают, каменья самоцветные в тех горах есть.
— Илья, был я в тех местах. Есть каменья, только они за горами, с другой стороны хребта, а там Сибирское ханство, Кучум там правит. Как ты думаешь, понравится ли ему, если кто‑то без его ведома будет самоцветы добывать? То‑то. Откажись, пустое.
— Дельный совет — я уж было деньги пересчитывать стал, прикидывать хватит или не хватит. Гляди‑ка, во многих землях ты побывал, а говоришь — к торговле немощен.
— Нет, Илья, не моё это.
— Тогда присоветуешь что?
— Думаю, производство надо налаживать.
— Это как?
— Ну, вот ты торгуешь; в одном месте дешевле купил, в другом дороже продал. Разница между ценой и есть твой навар, твой доход, с которого ты живёшь.
— Правда твоя, только все купцы так живут. За копейку купил, за две продал.
— Для этого ездить надо в другие земли, и знать — где какие цены.
— А как без этого? На том и стоим. И ещё удача быть должна, без неё — никак.