Роман Глушков - Дрожь земли
Утратив один из винтов – судя по всему, верхний, – «шестнадцатый» ухнул вниз, но удержался на оставшемся пропеллере, не размазав нас своим брюхом о мост, над которым мы пролетали. Когда биомеха постигла эта трагедия, он уже нацелился в ворота, снижаясь к ним по диагональной траектории. Лишенный, образно говоря, одного крыла, дракон резко крутанул хвостом, пытаясь из последних сил удержать равновесие, но ему это не помогло. На подлете к воротам биомеха все равно развернуло вокруг винтовой оси, и он ворвался под арку не как подобает – носом вперед, – а вращаясь, подобно брошенной городошной бите. И при этом катастрофически теряя высоту. Еще мгновение, и полностью дезориентированный монстр зацепится за стену тоннеля, в котором мы очутились. А потом, грохнувшись на камни, расплющит нас всей своей многотонной массой…
Не расплющил. Глядя на бешено вращающийся перед глазами тоннельный пол, я вдруг почувствовал, что драконьи когти больше не сжимают мне бока и я нахожусь в свободном падении. Хвала милостивому богу и предусмотрительной Марге! Не знаю, как насчет вмешательства в нашу судьбу всевышнего, но Железной Леди было сейчас явно не до нас. И тем не менее она успела позаботиться о том, чтобы мы не стали жертвами ее аварийной посадки.
Как долго мне предстояло падать, определить было нельзя. Мир вокруг продолжал кувыркаться даже несмотря на то, что я уже не находился на борту терпящего катастрофу вертолета. Не имея возможности подыскать себе место для приземления, я лишь попытался мало-мальски его смягчить и только. Крепко стиснув зубы, втянув голову в плечи и прижав подбородок к груди, я согнул руки на манер защитной боксерской стойки, свел вместе напряженные полусогнутые ноги и приготовился к жесткому контакту с каменной поверхностью…
…Который не заставил себя ждать и состоялся практически в следующую секунду. Все-таки высота, с которой Марга меня сбросила, оказалась не слишком большой. Падение с нее не доставило мне – известному на все Пятизонье верхолазу – серьезных проблем. Также повезло с тоннельным полом – он был каменным, но ровным и чистым. Упав на него боком, я, не противясь увлекающей меня вперед инерции, закрыл голову руками и покатился кубарем по гладкому камню. Катился до тех пор, пока, находясь уже на «излете», не уперся спиной в какой-то выступ. И лишь тогда окончательно остановился. Само собой, что без синяков и ушибов такие кувырки обойтись не могли, но ребра и прочие кости, кажется, все-таки остались целы.
Последняя неприятность, какая в прямом смысле свалилась на меня при посадке, весила почти центнер и жутко материлась. Только по этой брани я и определил, что поневоле сыграл роль амортизационной подушки для Черного Джорджа, а не был придавлен вертолетным обломком. В отличие от меня, не носящего мешающие верхолазанию шлем и доспехи, Дюймовый подобной защитой никогда не пренебрегал. И сейчас она его здорово выручила, обезопасив сталкера при его болезненном приземлении. Впрочем, когда он с воплями врезался в меня, прижатого спиной к каменному выступу, я оценил твердость Жориковых доспехов отнюдь не с их практической стороны. Из-за своей не слишком богатырской комплекции я отродясь не играл ни в американский футбол, ни в регби. И теперь, когда на меня с разгону навалился облаченный в доспехи, орущий увалень, я лишь укрепился в мысли, что контактные виды спорта – категорически не моя стихия.
После безостановочной череды физических и моральных потрясений, пережитых нами на протяжении последней четверти часа, я не мог мгновенно вскочить и как ни в чем не бывало ринуться в дальнейший бой. Дюймовый, который претерпел за это время еще более тяжкие испытания – и подавно. Поэтому во всем, что творилось вокруг нас в течение последующей пары минут, я участвовал лишь в качестве пассивного наблюдателя. Да и то наполовину контуженного, а значит, неспособного делать на основе своих наблюдений адекватные выводы.
Наше с Жориком падение прекратилось и, кажется, обошлось ценой минимальных потерь. По крайней мере напарник матерился не столько от боли, сколько с перепугу; все было бы намного хуже, если бы он сейчас молчал. Сотрясающий стены тоннеля грохот продолжался примерно полминуты. Бросивший нас на пол дракон был не в состоянии остановиться так же быстро, как мы, и, судя по удаляющемуся шуму, катился по полу еще метров сто или больше. Как много повреждений он получил, неведомо, но то, что «шестнадцатый» свое отлетал, было совершенно очевидно.
Куда более серьезное опасение вызывала участь Динары. Я понятия не имел, сорвалась она с «шестнадцатого» на подлете к арке или была катапультирована вместе с Жориком уже под сводами тоннеля. Больше походило на первое. Мы с Дюймовым прикатились в одно место, словно брошенные одной рукой два бильярдных шара, а Арабеска, которая по всем признакам должна была упасть на пол вместе с нами, до этого выступа не долетела…
У меня не было особых причин жалеть эту следопытку, пусть даже она входила в команду Мерлина на правах постоянного проводника. Но вспомнив, как еще полминуты назад Динара отчаянно боролась за свою жизнь, а Жорик ей в этом героически помогал, я нехотя подумал, что будет досадно, если все их усилия в конце концов пропадут даром. Какое бы оскорбление ни нанесла вчера питерка Черному Джорджу, сегодняшний его поступок убедительно доказывал: он обиделся на Арабеску вовсе не смертельно, а лишь для проформы, чтобы сохранить лицо.
На самом деле Жорик, вероятно, был даже втайне рад, что я разрешил Динаре затесаться к нам в компанию. По крайней мере за сутки, что просуществовала наша трехсторонняя коалиция, Дюймовый сильно изменился. Он вновь начал хорохориться и напускать на себя вид бывалого сталкера, как делал это в первые дни нашего знакомства, когда старался произвести на меня впечатление. С удвоенным гонором и при моем попустительстве Черный Джордж разыгрывал ту же карту перед Арабеской. И явно в надежде завоевать не только ее уважение, а нечто большее. И после сегодняшнего его, без преувеличения сказать, самоотверженного поведения Динаре должно было стать как минимум совестно. И за свой циничный розыгрыш, и за все те подначки, которые она отпускала затем в адрес моего напарника.
Должно-то должно, однако станет ли теперь – большой вопрос. Как ни горько это признавать, но, похоже, до Ангара Динара не дотянула. Либо разбилась, упав на мост, либо утонула в бурлящей под ним горячей грязи…
– Что с Динарой, Жорик? – первым делом полюбопытствовал я, когда грохот в тоннеле стих. Дюймовый к тому моменту тоже прекратил браниться и, шумно сопя, пытался отдышаться после своей изматывающей спасательной миссии.
– Честное слово… не знаю… – виноватым тоном пробормотал он. Голос его дрожал, но звучал без надрыва. Это добрый знак. Получи напарник серьезную травму, он говорил бы со мной совсем иначе. Или, наоборот, молчал бы, впав в болевой шок. – Не удержал я ее… Упала она… Но вот когда, хоть убейте, не помню… Я ведь вокруг не смотрел – только на нее… И ей кричал, чтобы все время мне в глаза глядела, а не вниз… Ну, понимаете: чтобы подбодрить и все такое…
– Понимаю, отчего ж не понять, – мрачно отозвался я и прислушался, не доносятся ли из-под арки какие-нибудь звуки, способные пролить свет на судьбу пропавшей Арабески. Но не успел я навострить и без того наполовину оглохшие уши, как по тоннелю разнесся мерный, низкий гул, а пол под нами задрожал словно при легком землетрясении. Вместе с этим широченный – не меньше, чем у настоящего аэробусного ангара, – входной проем начал медленно сужаться. Что стало заметно почти сразу же – открытые ворота служили для нас единственным источником света.
– Дьявольщина! – выругался я и, не обращая внимания на покалеченное тело, начал поспешно подниматься. – Жорик, вставай! Если ворота закроются, а Динара останется снаружи!..
Договаривать не пришлось. Дюймовый был тугодумом, но на сей раз он мгновенно скумекал, что к чему. И, тоже превозмогая телесные муки, очутился на ногах почти одновременно со мной. После чего мы оба, скрючившись от боли, хромая и опираясь друг на друга, торопливо поковыляли к выходу. Не забывая, разумеется, осматривать по пути зловещее место, куда занесла нас нелегкая в образе винтокрылого биомеха.
Был ли это сам Ангар или только вход в него, определить не удавалось. Но габариты у прямоугольного тоннеля, по которому мы шли, оказались впечатляющими: порядка полусотни метров в высоту и добрая сотня в ширину. Куда он вел, мы не видели. Дальний его конец терялся в кромешном мраке. Пол, стены и потолок, на которые сквозь разверзнутые ворота падал бледный свет, выглядели обычным образом. Первый и вторые представляли собой обработанный лазером гранит, а последний был укреплен титаническими железобетонными балками, чьи концы были глубоко вделаны в стены. Глубина, на которой располагался уходящий в неизвестность тоннель, также была внушительной. Между арочной перемычкой ворот и верхней кромкой склона, в котором их прорубили, было на глаз метров семьдесят-восемьдесят. Длина наклонного съезда тоже соответствовала господствующей в Ангаре архитектурной гигантомании и измерялась полутора или двумя сотнями метров.
