Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич
Уже целый месяц Настя подолгу ждала у окна. «Я знаю, что ты вернешься», — говорила она и сама не верила. Иногда слезы капали из глаз — всего по одной — и катились вниз, как капли дождя по стеклу. Начало июня выдалось чертовски холодным, и небо как будто чувствовало ее настроение. Это позднее лето обещало быть очень короткой передышкой перед новой суровой зимой.
В какие-то моменты Настя была уверена, что никогда больше не увидит его, и повторяла, как мантру: «Ну почему же так?..»
Перечитывала глупые строчки, написанные прошлым летом, думая, что станет легче. Но буквы расплывались у нее перед глазами, и читать то, что было доверено бумаге в дни безоблачного счастья, было больно.
Пыталась писать, но ничего не складывалось. Только один раз у нее родилось короткое стихотворение, но и его она тут же уничтожила, вырвала страницу и сожгла. Отложив дневник, часто ложилась на кровать прямо в одежде. Даже работа и необходимость видеть людей, когда на душе неспокойно, была сродни пытке.
Дни сменялись днями, город жил своей жизнью.
Первого сентября начался учебный год. Она по-прежнему почти каждый день ходила на свою основную работу. И вкладывала в детей знания, которые считала такими ненужными, монотонно и старательно, как робот, рассказывая им про русскую литературу девятнадцатого века. Но даже здесь теперь было пусто и одиноко. Странно, но отсутствие Александра, который постоянно пропадал на строительных работах, тоже оставило в ее душе пустоту, хоть и гораздо меньшую. Может, он бы понял ее.
Не с кем было даже перекинуться парой слов. Подруги, настолько близкой, чтоб искреннее разделить с ней эту боль, у нее не было, а те девчонки, с кем она общалась, были слишком пустыми и простыми. На людях она очень старалась бодриться, но в ответ на неуклюжие знаки внимания сразу замыкалась в себе, уходя, как улитка в панцирь.
Она начала замечать, что ей каждый раз становится не по себе при приближении темноты.
На ночь она включала ночник. К счастью, электричество пока давали круглосуточно.
Иногда ей снилось метро. Плохой человек приходил за ней — иногда живой, а иногда и с дырой в голове, с лицом, объеденным крысами. А иногда за ней приходили крысы, живое море колышущихся спин. Один раз она тонула в вязкой черной жидкости, постепенно прибывавшей из щелей в стенах, похожих на оскаленные рты. Проснулась она только тогда, когда пенящаяся слизь доходила уже до горла.
Пару раз Настя просыпалась с криком.
Хорошо, что она жила отдельно, а не в общежитии. Семейный домик у нее никто теперь не отберет, ведь они были мужем и женой. Не отберет, даже если… Вот так мысли опять возвращались к тому, что больше всего ее тревожило. Там, на юге, что-то затевалось. Не обычная разведка местности. Совсем не то, что делали поисковики на западе или на севере.
Кроме школы, ее, как и других женщин, то и дело посылали на то, что считалось «легким трудом», часто за город.
Другие бурчали, а она была только рада. Такая работа приносила облегчение.
Она была разнообразной. Весной — в основном по расчистке снега, летом на полях. В конце лета и осенью будет сбор грибов и ягод. Никаким дарам природы они не могли позволить пропасть.
Находясь за городом, Настя смотрела на раскисшие от грязи дороги и ловила себя на мысли «А как же они там ездят, как не застревают?», хотя умом понимала, что у них не велосипеды, а вездеходы.
Иногда она представляла себе опасности пути и ситуации, которые могут возникнуть. Представляла до тех пор, пока не начинала смеяться — кому, как ни ей, было знать, что когда действительно плохо, люди не плачут, а смеются.
Несколько раз, когда выпадала возможность, она приходила на их место. Поднималась на холм, проходя той же дорогой, что они тогда, и смотрела на уходящие вдаль сопки, туда, где их склоны смыкались с горизонтом. Чудом сразу же нашла ту поляну. Нашла угольки от костра и место, где они ставили палатку.
Долго всматривалась в небо непонятно зачем.
Девушка вспомнила, что этой весной не видела птичьих стай, возвращающихся с дальнего юга. Лишь каждый день летали над деревьями вороны.
Они и сейчас были здесь, две или три птицы, оглашавшие рощи надсадным карканьем. Вот эти точно никуда не денутся. Им и здесь хорошо. Настя чувствовала себя такой же черной, некрасивой и хмурой, как они. Она уже далеко отошла от своих, ее время истекало. Надо было возвращаться, пока ее не хватились. А еще одной здесь опасно. Но она бы не расстроилась, выйди к ней из леса пара оголодавших волков.
В один из дней, когда Анастасия, придя с работы, так же сидела у окна, до нее донесся гул множества моторов. Наверное, грузовики со стройматериалами, подумала она. В последнее время они что-то разъездились. Куда все это девалось, она не знала. Ну, не метро же в городке решили отгрохать?
Настя отвернулись от окна и подошла к зеркалу. Ей показалась, что за эти недели она снова стала такой, какой была, когда вышла из метро. Глаза смотрели из темных ям, лоб прорезали морщины. Конечно, другим это может и незаметно, но она-то знала. Она понимала, что очень мало ест, но не могла себя заставить.
Плохо иметь развитую интуицию... Настя чувствовала, уверена была, что приближается что-то очень нехорошее. И это что-то затронет всех...
Так она стояла, не замечая времени. Может, прошло пять минут, а может и час.
Она не слышала, как скрипнула дверь, и как он прошел через сени и коридор. Почувствовала его присутствие только за секунду до того, как он закрыл ей глаза руками. Он делал так всегда.
Странно, но она не вздрогнула. Не испугалась, будто сразу поняла, что это именно он. Что опасности нет, и что пришел именно тот, кто сумеет укрыть и уберечь ее от всех невзгод этого жестокого мира.
Боль от предвидения будущего смешалась в ее душе с нахлынувшей радостью, а потом временно отступила.
— Настя, - он прижал ее к себе.
Она положила голову ему на плечо.
- Ничего не говори, — она уже целовала его, задыхаясь и чувствуя, что сердце выпрыгивает из груди. — Родной, родной, родной…
Не могло быть по-другому. Разве судьба может допустить, чтобы половинки не соединились?
За окном пошел дождь, прогрохотали еще три самосвала, на этот раз с песком и глиной, но они ничего этого не слышали.
«Наверно, я этого не заслужила, - подумала она — Совсем».
А потом соединились их руки, а затем и губы, и они закружились в танце, хотя никакой музыки, кроме тренькания сверчка, которого Настя хоть и боялась, но все же считала домашним животным — не было. Они сами не заметили, как оказались в спальне. И вслед за самыми сокровенными словами весь запас страсти и нежности, который копился все время его отсутствия, был пущен в ход.
Следующим утром они вместе отправились за город и поднялись на тот же холм, где провели такие чудесные два дня прошлым летом. Все было, как во сне, который Насте так запомнился. Только тот всегда обрывался на этом месте, и она не видела лица человека, который шел к ней через цветущее поле — только слышала его голос и знала, что он рядом.
А здесь сон продолжился. Настя боялась только одного — выпасть из него обратно в реальность. Туда, где их ждало неопределенное и страшное будущее.
Они вместе шли по зеленой траве. Иногда Антон подхватывал ее на руки и переносил через ямы и лужи. Дождя больше не было, но небо было сероватым и низким, и только сквозь прорехи с рваными краями можно было увидеть далекое солнце. Будь она одна, эта картина заставила бы ее сердце сжаться. Но теперь она видела другое — что облака расходятся, и горизонт уже чистый.
Даже если это был один из последних ясных дней в году, он принадлежал им.
Они поставили палатку почти на том же месте. Приготовили на газовой плитке ужин — не обычную гречневую кашу с тушенкой, а праздничный. Антон достал из рюкзака банки с консервированными фруктами, консервированную ветчину, бутылку непонятно как сохранившегося шампанского и баночку свежей икры.
