Избранные циклы фантастических романов-2. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кири Кирико
Мы доехали, как и планировалось, за семь дней до столицы графа Анчутки в окружении орков, одетых в латы, и наёмниц. Никаких эксцессов по дороге не было, кроме двух отрядов бандитов, что были благополучно выпилены нашей охраной. Не то что они рискнули напасть на нас, тут скорее я приказал их выпилить, чтоб дороги чище были. Нехуй тут людей грабить, гнусные пидоры.
Вот так мы и доехали сначала до границы графств, где нас встретил небольшой пропускной пункт. Денег с нас не брали, но спросили куда и зачем едем, после чего почтительно отдали честь и пропустили. Забавно, что с их стороны был пост, а с нашего нет, словно на наших территориях красть и забирать нечего. Будто бы дикие земли.
А вот столица графа Анчутки производила довольно приятное впечатление. Если у меня был какой-то грязный городок до того, как превратился в пепелище, то у него пусть и не очень большой, но добротный город на холме среди полей. Благодаря своему положению он возвышался над полями и со стороны можно было заметить три ряда стен — наружные, посередине и те, что отгораживали центр.
Конечно не эпический замок из фентези, который возвышается над равнинами и лесами своими белыми шпилями и стенами; чьи ряды стен видно за километры, но тоже норм. Скажу так, миниатюрная версия из чёрного камня.
— За последними воротами находится административные здания и жилища самых-самых, включая графа Анчутки, — объясняла Элизи мне построение города. — Потом за ними находятся дома состоятельных граждан, всевозможные магазины, лавки и прочее, и прочее. У крайней стены район уже для обычных граждан — там находятся рынки, жилища, ремесленные и другое грязное производство.
— А бедняки?
— А они живут за стеной. Сейчас ты увидишь дома и хибары.
И точно, стоило нам подъехать ближе, как глазам предстали старые домишки, которые уже успели покоситься и прогнить в некоторых местах. Здесь бегали грязные дети, сидели у домов старухи, провожающие… Блять, мне бабка одна фак показала! Карга старая!
Я не поленился выглянуть и показать ей в ответку фак. Старая блядина…
Так вот, чем ближе мы подъезжали, тем лучше становились дома. У самых стен дома уже были похожи на цивильные избы древней Руси. Вдоль дорог здесь выстраивались ряды лавок, где торговали всякой хренью от мяса до де… чего? Здесь детьми торгуют?
Я невольно проследил взглядом за каким-то парнишкой лет десяти с верёвкой на шее, которого держал типичный деревенский мужик.
— Э-э-э… Элизи, я может чего не понимаю, но… — я показал пальцем за окно.
— И? — посмотрела она на меня.
— Да там… Да хули я тебе объясняю, ты чо, дура?! Там детей продают!
— Ну да. Работорговля же не запрещена. А так родят родители детишек десяток — пять продадут, пять зато прокормят и смогут дать им будущее.
— Это ясно, но рабов то продают на рынке рабов, да и вообще, обычно отдельно. А тут их вместе со скотом и мясом продают, словно на корм.
— И, по-твоему, так не положено?
— Ага, я пойму ещё, если продавать на рынке для них, но как обычную одежду…
Я просто слегка прихуел от того, что если рабов ещё продают на специализированных рынках и стоят они дорого, то этих детей, судя по виду, продают как скот на убой.
Мне на глаза попалась целая группа таких товаров, где детей от четырёх — до двенадцати буквально на поводке держали, привязав к столбу, что и коз, которые были здесь же. Те сидели или стояли в грязи, все учуханые с ног до головы в каких-то мешках. Кто по младше, играли в этом дерьме. Кто по старше — стояли с самым несчастным видом, иногда поднимая глаза на проезжающих и проходящих мимо, видимо уже понимая, какая участь их ждёт.
Это чо блять, древний Рим? Или каменный век?
Я много чего видел и пережил, много чего сделал, но даже мне как-то не очень на такое смотреть. В сердце сразу щемящее чувство появляется.
Благо мы проехали этот скотный двор и его сменили уже более цивильные лавки.
— А если ребёнка… ну не знаю… Какой-нибудь каннибал купит или маньяк?
— Ну так вещь же, — пожала она плечами. — Раб — то, что не имеет души. И пока ребёнок не обеспечивает себя или свою семью, он лишь груз. Дети обычно стоят намного дешевле, чем раб или та же скотина, так как ничего не умеют и толку от них, в отличие от той же коровы или собаки, меньше. В лучшем случае их покупают для удовлетворения своих сексуальных предпочтений. Но нередко ещё, чтоб утолить жажду в жестокости или на мясо.
— Кто будет есть человека? Да даже не человека, а ту же мавку?
Просто я только что увидел девчонку лет восьми и лет четырнадцати, что держались за руки с характерными верёвками на шее.
— Есть те, кто кушает человечину, из той же нечисти, как ты их называешь, например. Потому что скот они позволить себе не могут, а дети дешевле. Или живность покормить, ящера или виверну, например.
— Детьми? В смысле, живьём?
— Да, — как-то спокойно ответила она. — Бросают в клетку и их съедают. Так дешевле, чем, например, козы или овцы.
— Но это…
— Бесчеловечно? — как-то горько усмехнулась Элизи. — Но согласись, продавали бы как пищу для животных какую-нибудь нечисть наподобие той, что кормит твою лоли; совершенно непохожую на людей или человекоподобных и не умеющую говорить на нашем, ты бы не почувствовал бы подобного. Тебе неприятно от того, что они похожи на людей. Но плевать на тех, кто на них не похож. Да будь даже здесь орки или эльфы, ты бы воспринял это не так близко к сердцу.
— Просто это другое, мы едим животных…
— И в глазах некоторой нечисти люди такими и являются. А во фракции Дня картина в точности наоборот. Граф, которого ты убил, был отчасти человеком и активно боролся с этим. Но он был скорее исключением. По сравнению с некоторыми регионами, у него рабства практически не было. Только на крупных или специализированных рынках.
— И… — я проводил взглядом ещё одну небольшую связку детей, — здесь нет никаких детских домов?
— Зачем? Их же можно продать, — вздохнула Элизи и отвернулась от меня, показывая всем видом, что разговор окончен.
Нет, я понимаю, что не мне о таком говорить, но… я никогда специально не делал подобного. Я не убивал детей ради забавы или посмотреть, как те умирают. Я не разменивал их на выгоду для себя. Да, кто-то погиб по моей вине, но я не хотел этого и по возможности бы избежал подобного. Не буду врать, если бы мне пришлось спалить город, чтоб выжить, а там есть дети, я бы его всё равно спалил. И мне приходилось это делать, но у них были бы шансы спастись. Но если была бы возможность, то я бы подобного обязательно избежал. Потому что это… ну это дети, что я могу сказать?
А тут я смотрю как этих детей продают их же родители на ровне с мясом. Родные родители! Это просто разрыв шаблонов. Блять, да у меня мать рвала за нас жопу, чтоб прокормить и дать нормальное образование. А тут…
Но опять же, это моя мораль. Мораль моего мира. Дети — святое; дети — личность и так далее.
Здесь такое не действует. Здесь уровень древнего мира или какого-нибудь средневековья со взглядами Рима, где живёт тот, кто может прокормить себя. Зависишь — не имеешь права голоса и мнения. Раб не человек; он вещь и отношение к нему такое же. Глупо мне лезть сюда с криками: вы не правы, это бесчеловечно, такого не должно быть.
Может и должно, может мы и правы. Но таковы их правила. Таковы были правила и моего мира до того, как он шагнул дальше. Если человек такой умный и считает, что это неправильно, то пусть возьмёт и изменит всё. Поменяет взгляд мира на это и принесёт свою мораль, если не согласен с их моралью. Попиздеть все мастаки.
И я не согласен. Я не считаю подобное правильным. Меня это раздражает, мня это бесит. Я делал страшные вещи, потому, что меня вынуждали и мне не оставалось выхода: или они, или я. Я просто выживал и не считаю себя хорошим человеком. Однако моя мораль не изменилась. От того…
Хочешь изменить, возьми и измени.
— Ты был прав, — тихо сказала Элизи. — Я никогда не была героем. Я не изобрела лекарства от болезней, не сделала мир лучше. Я лишь пользовалась силой. Да, я защищала других и хотела помочь им, но… Это не делает тебя героем. Это как лечить симптомы у больного человека, но не его болезнь.
