Василий Гавриленко - Тёплая птица
Я не ходил в столовку не потому, что мне не нравилась Юркина стряпня.
В столовке заправляла банда Сани – «монаха», второгодника из многодетной неблагополучной семьи, и легче легкого там схлопотать ложкой по лбу, а то и получить стакан компота за шиворот.
Я не ходил в столовку и потому считал, что я вправе не ходить и на практику.
Тем более что посещение практики было не обязательным, - достаточно не придти в первый день, второго июля, не отметиться в журнале, и все лето - свободно.
Второго июля я был дома. На чердаке нашел стопку журналов, перевязанную бечевой, и, спустившись, рассматривал их на полу. В журнале «Работница» на обложке – Высоцкий с гитарой, в журнале «Юность», - роман Берджеса «Заводной апельсин»…
В дверь позвонили.
Это была Света Коршунова, моя одноклассница.
-Андрей, - сказала она. – Тебя Алиса Аркадьевна в школу вызывает.
-Зачем?
-Она сказала, пришло письмо с результатами олимпиады.
Всю дорогу до школы я бежал, и перед дверью учительской остановился, запыхавшись. Постучал.
-Войдите, - голос Алисы Аркадьевны.
Учительница была одна. Она окинула меня насмешливым взглядом, подметив, как тяжело вздымается моя грудная клетка.
-Островцев, - сказала она. – Почему ты не посещаешь практику?
Я молчал, пытаясь унять биение сердца.
-Это нехорошо, Андрей. Твои товарищи работают, а ты отдыхаешь. В столовую – то ходишь.
Она смотрела на меня своими добрыми глазами. Я опустил голову.
-Распишись.
Алиса Аркадьевна протянула мне журнал практики. Я поставил закорючку напротив своей фамилии, одним росчерком отняв у себя лето.
Но мне не лета было жалко.
Выйдя из учительской, я побрел по школе, ничего не замечая вокруг себя. Конь, осаженный на всем скаку.
Алиса Аркадьевна могла бы просто вызвать меня - я пришел бы, никуда не делся. Почему она предпочла ложь?
«Почему она предпочла ложь?»
Я застонал, а быть может, мне показалось, что застонал. В висках словно засели две пчелки, по одной в правом и левом. Они жужжали, настойчиво и звонко, пытаясь вырваться наружу.
Вырваться наружу…
Но они находятся в моей голове, и если вырвутся наружу, то в моем черепе образуются две дырки, и я сдохну к чертовой матери.
Схватившись за голову, я сел. Перед моими глазами на мгновение возникла черная дыра, но мало – помалу боль в висках стихла.
Низкий сырой свод подземелья. Кап! – сорвалась и расплющилась на земляном полу капля. Тусклая лампочка освещала пространство, перегороженное металлической решеткой. По ту сторону решетки – двое. Баба с фонарем и мужик.
-Марина?
-Я не Марина, – отозвался женский голос. Хриплый, простуженный.
-МАРИНА!
Арина! Рина! Ина! А!
Проклятое эхо!
-Настоящий дикий, - пробормотал мужик. – Но не нужно кричать. Мы пришли, чтоб отвести тебя к ней.
Я встал. Оказывается, когда на лоб мне упала холодная капля, я лежал на постели - на соломенном сыром тюфяке. Что это значит?
Почему я не в Джунглях? Где моя заточка?
И тут, наконец, включилась память. Я дотронулся рукой до шеи, нащупал крошечный бугорок. След шприца. Шприца, который мне в шею вонзила Марина. Где она, что с ней? Я должен знать, - мне жизненно необходимо посмотреть ей в глаза.
Я кинулся к решетке, ухватился за прутья, покрытые чешуйками ржавчины, что есть силы, затряс решетку.
-Не трать силы, Андрей, - миролюбиво сказал мужик. – Мы пришли, чтоб освободить тебя. Решетка - это ерунда, мера предосторожности.
Баба кивнула.
Она была невысокая; вытянутое по лошадиному лицо покрыто густой сетью морщин, глаза печальные, глубоко запавшие, как у старухи, либо как у трупа; жидкие светлые волосы некрасиво висят вдоль шеи. Как я мог спутать ее с Мариной?
Мужик рослый - в низком пространстве помещения вынужден пригибаться, чтоб голова не упиралась в потолок. Седые длинные волосы обрамляют одутловатое лицо, на правом глазу, переходя на щеку, багровый нарост. Левый глаз цвета вороньего крыла смотрит с любопытством. На мужике черный кожаный плащ до пят, на поясе – кобура. На груди – блестящий значок «Работник парковки №56».
-Кто вы такие?
-Марина расскажет тебе, - пообещала женщина. – А меня зовут Букашка.
-Я Киркоров, - глухо отозвался одноглазый.
«Зайка моя, я твой зайчик!», - возникло в памяти. К чему это?
-Выпустите меня.
-Хорошо, Андрей, - мягко сказал Киркоров. – Но, чтобы выпустить тебя, мы обязаны сковать тебе руки вот этим.
Он потряс в воздухе наручниками.
Кто эти люди и что может связывать их с Мариной? Запах сырости стал запахом опасности.
-Попробуй только приблизиться, - пригрозил я. – Шею сверну.
-Ну вот, - искренне огорчился Киркоров. – Букашка, прочти ему.
Женщина откашлялась.
- Предчувствую тебя. Года проходят мимо-
Все в облике одном предчувствую тебя.
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
-Стой! – крикнул я. – Я согласен.
-Вот и ладушки, - усмехнулся Киркоров. – Тогда повернись и сложи руки за спиной запястье к запястью.
Я выполнил указание. Передо мной встали Джунгли, железнодорожная будка, костер, и Марина - ее задумчивые глаза и ровный голос, читающий стихотворение бывших.
Прикосновение металла неприятно. Наручники защелкнулись. Я повернулся лицом к решетке. Киркоров откинул полу плаща. На поясе у него помимо кобуры висела связка ключей.
-Бука, светани.
Киркоров зазвенел ключами. С потолка капала вода.
Я скоро увижу Марину. Щенячья радость в душе сменилась холодом, таким же, как холод наручников на запястьях. Что она сделала со мной? Я был игроком, возможно, лучшим в Джунглях, я оберегал Теплую Птицу, и вдруг… Я здесь, за решеткой, с этими странными людьми, и виновата во всем Она. Скорее увидеть ее - я должен знать, что истинно: то, что происходит со мной сейчас, либо то, что случилось в доме, затерянном в Джунглях.
-Наконец – то.
Киркоров нашел ключ, вставил в замок. Ржавый скрип был сигналом свободы. Как только решетка распахнулась, я бросился вперед, точно бык, - отчаянно и обреченно. Длинная нога Киркорова преградила мне путь, я потерял равновесие и полетел на пол, носом - в щербатый камень.
-Ты, ублюдок, - зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. – Еще одна такая выходка, и я вышибу тебе мозги к е…ной матери.
Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не было, - да, вышибет.
-Поднимайся.
Букашка помогла мне встать на ноги.
-Эх, Андрей, - голос Киркорова снова стал миролюбивым. – На твоем месте я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.
Букашка рассмеялась:
-Брешешь, Киркоров.
Ее смех мне понравился. Хороший смех.
-Почему вру? - возмутился одноглазый. – Я слыхал, что здесь сгноили Ленина.
-Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а потому, что впал в младенчество.
-Он из младенчества и не выходил. Тем более - на даче мог быть двойник Ленина.
-Ты бы это ленинцам сказал….
Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.
-Ладно, хватит, - точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. – Ты вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей - за ней.
Женщина пожала плечами и, бросив перед собой луч фонаря, пошла по коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по каменному полу за моей спиной.
Коридор был узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, - кишка, оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика, только не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…
На другой стороне кишки - противоположность камере - светлая зала. Как это по-человечески! Из света – во тьму за какое-то мгновение…
От электрического света я ослеп на мгновение.
Длинный стол из красного дерева, окруженный черными креслами. На дальней стене – герб: золотой двуглавый орел. Посреди стола на листе металла полыхает костер.
-Снегирь, гаси свет. Генератор посадишь, – крикнул кто – то.
Во главе стола, прямо под двуглавым орлом, в кресле с высокой спинкой сидел подросток. Мальчик лет четырнадцати. Я никогда не видел в Джунглях детей и с изумлением уставился на него.
Но тут погасло электричество. Пока мои глаза привыкали к тусклому свету костра, Киркоров сообщил:
-Учитель, мы привели дикого.
- Я же просил не называть меня учителем, Киркоров, - голос мальчика был не по-детски хриплым. – И, тем более, не нужно называть диким нашего гостя. Присаживайся, Андрей.
