Юрий Корчевский - «Волкодав» из будущего
– Слушайте меня! Батальон остался без управления, ротные и взводные погибли. Пока я свяжусь с командованием по рации – машина наша вон там – и запрошу помощь, держать оборону! Это приказ!
Я повернулся к лейтенантам:
– Лейтенант Кошелев! Лейтенант Фролов! Остаетесь здесь и попробуйте организовать оборону. Я – к рации.
А сам – бегом через поле к рощице. Запыхался – давно уже не бегал по пересеченной местности. Радисту показываю – включай, а сам открытым ртом воздух ловлю.
Пока он с рацией возился, я отдышался слегка и определился по карте.
– Сучкова вызывай на связь!
Радист забубнил: «Третий, Третий…»
Через минуту протянул мне гарнитуру:
– На связи.
Я схватил наушники, приложил их к одному уху:
– Товарищ Третий, это Восемнадцатый. – Это был мой позывной на время операции.
В наушниках трещало, слышались голоса на русском и немецком, в общем – хаос.
– Слушаю тебя, Восемнадцатый! – пробилось неожиданно.
– Товарищ Третий! Артиллерийская помощь нужна. Немцы на танках в контратаку пошли, без помощи не удержимся.
– Ты что там – спятил? У батальона командир есть.
– Нет уже. Даю координаты.
Я продиктовал координаты западнее деревушки.
Полковник спросил неожиданно:
– А какое прозвище тебе под Ельцом дали?
– Леший!
– Не обижайся – проверка. Сейчас соединюсь, с кем надо, жди. Конец связи.
И я побежал обратно в деревню. Брать радиста с собой было рискованно.
Добрался до позиции, где находились мои лейтенанты. Половина штрафников успела с поля вернуться – подбирали трофейные автоматы, патроны и гранаты.
Танки ползли медленно, простреливая сектор перед собой из пулеметов. Снаряды берегли, из пушек не стреляли. Плоховато стало у них со снарядами в плотном кольце окружения, чай – не сорок первый год.
Вот уже ими пройдена большая половина поля. Еще пять минут – и они войдут в деревню. Тогда всем хана!
Трофейные гранаты – противопехотные, для танка они слабые, а больше у нас нет ничего, чтобы танки остановить.
Но молодец полковник, не подвел. Зашелестели в воздухе снаряды, рванули дружно. Мы все попрятались в бывшие немецкие траншеи. Раз за разом – четыре залпа. Разрывы мощные, не иначе как гаубицы стреляли. И калибр крупный.
Когда разрывы прекратились, мы выглянули из траншеи. Два танка горели, один отползал назад, еще один застыл неподвижно. Не горел, гусеницы на месте, а не двигался.
Только мы повысовывались из траншеи, как из него по нам прошлись пулеметной очередью. Как бронированная огневая точка.
– Может, у него горючка кончилась? – предположил Антон.
Кто мог точно сказать? Никто. Однако экипаж был цел, периодически обстреливал нас из пулемета и вращал башню.
– Боец, прости, фамилии не знаю. Надо поджечь или подорвать танк, – обратился я к соседу по траншее.
– Да чем же я его подорву?
– Собери гранаты, сделай связку – не мне тебя учить.
Боец собрал у товарищей трофейные гранаты, обмотал их бинтом из индивидуального пакета, вздохнул обреченно.
– Ты не напрямую ползи – погибнешь почем зря. Укрывайся за подбитым танком, и в сторонку забирай. Подберись к танку сбоку, гранаты брось на моторный отсек и сразу отползай подальше. Понял?
– Да знаю я.
– Тогда вперед!
Боец отошел по траншее левее, выбрался, распластавшись, на бруствер, и пополз по полю. От стоявшего в неподвижности танка его укрывал горящий Т-III. Дополз до подбитого танка. Все с напряжением за ним следили.
– Передайте по цепочке – как только он гранатами танк подорвет, не давать экипажу из танка выбраться, всем стрельбу вести.
Мое распоряжение стали передавать от бойца к бойцу. За дымом, который сносило в сторону, я и не заметил, как боец подобрался к танку. Ахнул взрыв, через мгновение корму танка охватило огнем. Открылись люки – боковые на башне, у механика-водителя.
Только штрафники уже наготове были и открыли огонь из всех стволов. Так из танка никто и не выбрался. Он сгорел. А взрыва не последовало, что обычно бывает, когда в баках есть топливо, и в боеукладке – снаряды.
Штрафники обрадовались подорванному танку и просто восторженно взревели, когда увидели, как из дыма к ним ползет по полю штрафник, подорвавший танк. Жив, жив, чертяка! Грешным делом я решил поперва, что он погиб.
Тяжело дыша, он спустился в траншею. Штрафники похлопывали его по плечам, скрутили самокрутку. Однако он направился ко мне.
– Гражданин капитан, ваше задание выполнено!
– Видел, молодец. Как фамилия?
– Петров.
– Если оба живы будем, напишу рапорт командованию о твоем ратном умении и храбрости. Глядишь – зачтется, срок скостят.
– Не забудете?
– Слово даю.
В штрафбатах переменный состав обращался к офицерам – гражданин, а не товарищ. Я об этом знал, но по ушам резануло: когда в одной траншее сидим, одно дело делаем, тогда он товарищ мне, как, надеюсь, и я ему.
Я пошел по траншее. Чумазые бойцы, сняв каски и откинувшись к стенкам окопа, приводили в порядок оружие, перематывали портянки, кто-то перевязывал товарища. Многие с упоением раскуривали свернутые из обрывков газет, немецких листовок самокрутки, жадно втягивая едкий дымок махорки. Ну что ж, самое страшное, похоже, позади. Изрядно потрепанное подразделение немцев отошло далеко за деревню.
– Молодцы, воины! – подбодрил я уставших бойцов. – До подхода подкрепления – держать рубеж!
– Капитан, смотри! – крикнул один из бойцов, показывая рукой в сторону леса.
Я обернулся и теперь сам увидел и услышал. С запада в нашу сторону летел самолет. Все напряженно всматривались, прикрыв глаза от яркого солнца. По рокоту мотора понял – не наш! От самолета отделился парашют с грузом и стал опускаться туда, где сосредоточились немцы. Появился второй парашют. Его подхватило ветром и потащило к деревне, он осел где-то за околицей.
Сделав разворот, самолет скрылся. «Помогают своим продержаться», – понял я. А несколько бойцов уже выскочили из траншеи и пошли к месту падения второго парашюта.
В окопе бойцы радовались нежданному перепавшему нам «подарку» фрицев.
А к вечеру, уже в сумерках, на нескольких полуторках подъехало подкрепление, с новыми офицерами. На прицепе одного из грузовиков была полевая кухня.
Часа два немцы не предпринимали никаких попыток прорваться. Да и не полезли они бы сюда, чего им на восток пробиваться? Им на запад надо, к своим – так это в противоположную сторону. У этих, что перед нами, скорее всего, задача была оборону держать, пока другие части будут коридор на запад из котла пробивать. Только немцы уже были не те, что в 41-м году, да и мы не те, боевого опыта набрались.
А немцам туго пришлось в окружении. Если кому-то из них и удалось из котла вырваться, то только отдельным мелким группам.
Добивали окруженных до 11 июля. А 17 июля немцев, что были пленены во время операции «Багратион», провели по улицам Москвы. Конвой вел 57 тысяч 600 человек в течение трех часов. Это было в первый раз за время войны. Жалкие, оборванные, обросшие щетиной шагали «победители» по улицам Москвы. Посмотреть на проход колонны военнопленных по улицам столицы сбежалась масса горожан. Народ ликовал, народ хотел насладиться зрелищем.
В результате операции «Багратион» была освобождена вся территория Белоруссии, Ленинградской, Новгородской и Псковской областей, часть Польши и Прибалтики. Наши войска подошли к Восточной Пруссии – извечному гнезду немецкой военщины.
И в этих условиях сотрудникам СМЕРШа и НКВД пришлось столкнуться с новыми обстоятельствами боевых действий немецких спецслужб, и не только. А началось все в мае 1944 года, когда в районе поселка Умма Астраханской области приземлился немецкий транспортный самолет с 24 диверсантами во главе с капитаном Эбергардом фон Шеллером, он же – Квит.
Группа была заброшена разведцентром «Штаб Вали I» для организации на территории Калмыкии «Калмыцкого конного корпуса доктора Долля» в целях подготовки восстания на землях калмыков. Посадка была зафиксирована нашими частями, самолет был подожжен вызванными истребителями. В ожесточенной перестрелке с бойцами НКВД и СМЕРШа семеро диверсантов были убиты, двенадцать попали в плен.
СМЕРШ организовал радиоигру и операцию «Арийцы». В ходе операции нашей спецслужбе через агентов удалось вызвать еще два больших самолета Ю-290, которые были сбиты. Радиоигра продолжалась до 20 августа 1944 года.
В ноябре 44-го белорусские националисты, прошедшие подготовку в Дальвигской разведывательно-диверсионной школе Абвера, в составе 28 человек, под командованием польского офицера Михаила Витушко по кличке Михась были выброшены с самолета в Налибокскую пущу. Группу при посадке ветром раскидало далеко друг от друга. Однако же они вышли на встречу с представителями «Белорусской краевой обороны» – националистической организации. Мало нам было украинских, белорусских, эстонских, литовских и прочих националистов, так еще начались стычки с Польской Армией крайовой! Польское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, организовало сопротивление немцам и красным, создав Армию крайову, сокращенно – АК. Прокоммунистические организации, тяготевшие к Советскому Союзу, в противовес АК создали Армию людову. АКовцы боролись на три фронта – против нас, против немцев и против Армии людовой. Правда, было несколько совместных акций боевых действий наших частей с АК, но сразу после них офицеры АК были арестованы нашими спецслужбами. Простые бойцы, кто изъявил желание, были переданы в Армию людову, переименованную в Войско Польское, возглавляемое генералом Берлингом.
