Сергей Вольнов - Сотовая бесконечность
Какая уж теперь-то разница?! Всё равно не сегодня – завтра в расход пустят… Так что особо переживать нечего. До бешенства и гангрены точно не доживу! Зато, может, хоть успею покусать того барона. Кормить меня никто и не собирался. Толку-то? К чему смертника кормить?!
Весь день, пока оконце под потолком давало скудный свет, я, переползая по полу, разбирал надписи на стенах. Сделанные кровью или выцарапанные в штукатурке, на разных языках. Были и на русском.
«Силивестров Иван», «Товарищи, отомстите за меня!», «Смерть фашистским оккупантам!» И далее в том же духе. Особым разнообразием, короче, надписи не блистали. Не знаю уж о тех, что на незнакомых языках. В языках-то я не силён.
Перечитав всё, написанное по-русски, я ещё немного полежал, потом меня сморил сон. И снилась мне Машенька Овечкина, собирающая лютики в берёзовой роще за полевым аэродромом. Замечательный сон был, будто и нету войны никакой на свете. Будто всё хорошо. Машенька в венке из ромашек, цветы срывает, улыбается мне ласково и так нежно…
Сон, до невозможности чудесный, был прерван заливистым скрипом дверных петель. Яркий свет электрических ламп из коридора ударил в глаза. В камере снова было темно, наверное, наступила ночь. А на пороге стояли двое. Два чёрных силуэта.
Один из них включил электрический фонарик, посветил мне в лицо.
– Эй, парень! Это ты, что ли, лётчик?..
– Ничего я вам не скажу, гады фашистские! – Я попытался прикрыть глаза рукой. – Можете пытать меня…
Но ответом мне был искренний заливистый смех пришельцев.
– Ну, ты, парень, даёшь! Ну, насмешил! – Тот, что стоял слева, поднёс руку к лицу, как будто вытирал слёзы.
– Мы, конечно, может быть, и гады, – отозвался его напарник с фонариком. – Где-то даже и сволочи, но уж определённо не фашистские, а самые что ни на есть свои, советские!
– Советские? – не поверил я. – Скажите этой своей крысе Рильке, что на такую простую уловку он меня не купит!
Но гордое это моё заявление, вопреки ожиданиям, вызвало у ночных гостей новый взрыв веселья.
– Да он шутник! – сказал тот, что был без фонарика. – Ладно, Лёха, давай, бери этого юмориста под мышки и вынесем его в коридор.
Так они и поступили, совершенно не интересуясь моим мнением. Старший взял меня под колени, тот, что моложе, потушил фонарик и обхватил меня вокруг корпуса. Вдвоём они вынесли меня в коридор и уложили на пол рядом с…
Справа от меня на полу лежал эсэсовец. Его неестественная поза и остановившийся, неживой взгляд бледно-голубых глаз, смотрящих сквозь меня с молочно-белого лица, недвусмысленно сообщали о том, что он мёртв.
– А-а… – это всё, что я смог сказать, указав здоровой рукой на бывшего часового.
– Не переживай, парень, – успокоил меня тот из двоих, что постарше. – Мёртвые не кусаются, даже если носят череп с костями на эмблеме.
Теперь я смог рассмотреть своих визитёров получше. Оба высокие, крепкие, с откровенно славянскими рожами. Одеты в немецкие маскировочные комбинезоны. Мужчина лет сорока-сорока пяти с проблесками седины в чёрных волосах и суровыми, жёсткими чертами лица. Второй – парень моего возраста с ослепительной, располагающей улыбкой.
– Так вы…
– Майор Фролов, лейтенант Миронов, фронтовая разведка, – ответил старший.
– Лейтенант Бобриков, Иван, – сам не веря в свою удачу, выдавил я, пытаясь отдать правой рукой честь. – Так вы… вас послали за мной?
– Ты, лейтенант, не слишком ли много о себе думаешь? – спросил тот, что помоложе, который, видимо, и был лейтенантом Мироновым. – Ты что, такая важная птица, что за тобой станут посылать разведку фронта? Не батальонную, не полковую, не дивизионную даже, а…
– Да нет…
– Ладно, времени мало. – Старший встал. – Лёх, обработай его раны и введи в курс дела. А я пока найду, во что ему переодеться.
С этими словами он удалился по коридору.
– Ну, давай посмотрим, товарищ Бобриков, что тут у тебя…
Лейтенант Лёха Миронов бесцеремонно разрезал кинжалом остатки моей формы и принялся изучать повреждения. Время от времени задавал вопросы.
Когда вернулся его старший товарищ, он успел обработать все мои раны – перебинтовать нанесённые собаками, наклеить пластырь на остальные – и сделать мне несколько уколов с помощью странных, не стеклянных, шприцев, каких я никогда в жизни не видел, хоть мама у меня врач.
– Ну что, ребята, договорились?
Майор Фролов появился из-за угла коридора, неся в руках комплект чёрной эсэсовской формы и сапоги с фуражкой.
– Раны обработал, – доложил лейтенант Лёха Миронов. – Вколол ему обезболивающее и транквилизаторы. Должен быть в форме.
– Лады! Давай-ка, Ваня, переодевайся. – Майор протянул мне форму. – Извини, что ношенная, другой не нашёл, – и, углядев отразившееся на моём лице негодование, резко добавил: – Не дури, лейтенант! Сейчас не время для брезгливости. В твоих лохмотьях мы тебя не вывезем отсюда. Кроме того, я этого… в общем, шею я ему сломал, крови на этих тряпках нет.
С этими словами он бросил мне чёрную форму.
– Значит так, лейтенант Бобриков! Слушай меня внимательно. – Майор Миронов уселся на стул, ранее занимаемый мёртвым караульным. – Мы с Мироновым выполняем задание в тылу противника. Добыли сведения особой важности. Но нас обложили. Покинуть район мы не можем – кругом патрули. От одного-двух еще уйдём, но… В общем, сведения у нас сверхважные и доставить их в штаб фронта – дело первостатейной значимости. Так вот! Тут рядышком, в пятке километров, есть немецкий аэродром. Догадываешься, для чего мы здесь?
– Н-нет! – выдавил я.
– Ну, ты же лётчик! Вот ты и поможешь нам, а мы – тебе.
– Вы хотите угнать самолёт с немецкого аэродрома? – озарило меня.
– Умница, Иван! – Майор Фролов был доволен. – Лёх! Сколько времени?
– Через пятнадцать минут препараты должны подействовать.
– Вот и хорошо. – Майор глянул на ручной хронометр. – Времени мало! Через шесть часов рассвет.
– Ну что, Ваня? – лейтенант Миронов повернул ко мне своё улыбчивое лицо. – Сможешь нас, а заодно и себя, отсюда вытащить?
– А как?
– А вот так! – Старший поднялся со стула, поправил многочисленные подсумки. – Самолёт немецкий сможешь поднять в воздух?
– Ну-у… теоретически смогу.
– Нам бы желательно практически.
– Думаю, что смогу.
Видимо, возымели действие вколотые лейтенантом препараты. Сознание прояснилось, в измученном теле появилась бодрость.
– Так, если готов, то пойдём.
Лейтенант тоже поднялся. Оба посмотрели на меня. Эдак выжидающе, со значением.
– Так точно, готов, товарищ майор! – Я отдал честь забинтованной правой рукой.
– Вот и хорошо.
Фролов кивнул младшему напарнику.
– Стрелять умеешь, Иван Бобриков? – поинтересовался Лёша.
– Из трёхлинейки в училище стрелял, из ППШ случалось… Из ТТ в полку – лучший стрелок! – не удержался я от похвальбы.
– Ну, ТТ предоставить не могу. – Миронов лучезарно улыбнулся. – Вот тебе заместо этого «Вальтер» пэ-тридцать восемь!
Он протянул мне рукояткой вперёд изящный воронёный пистолет.
– Хорошая машинка.
– А это тебе вместо ППШ, – майор протянул мне немецкий пистолет-пулемёт. – Длинными очередями не стреляй, а то сильно ствол вверх задирает.
– А-а, «шмайсер»…
– Не «шмайсер», товарищ Бобриков, а эмпэ-сорок, – строго поправил меня майор Фролов. – Сам запомни и другим передай, что Хуго Шмайссер к разработке этого оружия не имеет никакого отношения!
– Да ладно тебе, Старый! – вмешался лейтенант Миронов. – Не грузи парня. Ну, что, Ваня, ходить сможешь?
Он помог мне подняться на ноги. Я наступил на правую, и зашипел от боли.
– Что? Так плохо? – участливо поинтересовался Миронов, подхватывая меня под локоть.
– Ничего… терпимо… – Я перекинул через плечо ремень пистолета-пулемёта.
– Ну, тогда ходу, мужики! До утра уже меньше шести часов осталось, а нам ещё до аэродрома надо добраться.
И мы направились к выходу из здания. По коридору налево, вверх по лестнице. Два трупа эсэсовцев, скорчившиеся на лестничной площадке в луже крови. Ещё один пролёт, ещё один труп. На этот раз в нижнем белье, с неестественно вывернутой шеей. Ещё двое за поворотом коридора. Три двери. Совершенно одинаковые. Высокие, чёрные, массивные, покрытые замысловатой резьбой.
– Куда? – спросил майор.
– Мы пришли оттуда, – Миронов указал на левую. – Но через стену мы его не перетащим. Тебя, Ваня, откуда в подвал привели?
– Да я, думаешь, помню? Я в таком состоянии был, что и к родному дому дороги не запомнил бы!
– Понятно, – кивнул майор Фролов, подхватывая меня под локоть. – Лёха, проверь.
Миронов коротко кивнул, выхватил из ножен эсэсовский кинжал и скользнул за центральную дверь.
– Ты как? Держишься?
Я посмотрел в глаза майору. Ни капли насмешки в холодных серых глазах. Только совершенно искреннее участие.
