Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики
На окраине селения Гамбит обернулся. Рокада на коленях стояла в придорожной пыли и тянула к нему руки. Гамбит судорожно сглотнул. С женой ему повезло, не то что старому Цейтноту с Вилкой или Зевку с Доминацией. Была Рокада ладной, работящей и робкой. Любила, души в нем не чаяла. А вот сам он… Гамбит вздохнул — он не знал. Махнул рукой на прощание и заспешил прочь.
— Запевай! — гаркнул шагающий впереди пешечной фаланги офицер, долговязый, наголо бритый Фианкет. — А ну маршевую!
— Эх мы, крепкие орешки, — хором затянули запевалы, братья Цуг и Цванг. — Мы корону привезем! Спать ложусь я вроде пе-е-е-шки…
— …Просыпаюся — ферзем! — дружно рявкнула фаланга.
Гамбит расправил плечи. Ферзем или становились по рождению, или в него превращались. Из пешки. Для этого надо было совершить подвиг — невероятный, немыслимый. Пленить вражеского короля или спасти своего. За всю историю таких случаев были единицы, о них ходили легенды.
— Мечтаешь? — ехидно спросил Этюд, стоило песне закончиться.
— Плоха та пешка, которая не мечтает стать ферзем, — пословицей ответил Гамбит.
— Ну-ну. — Этюд поежился. — Тут бы живым остаться.
По проселочным дорогам маршировали до вечера. Тянулись дороги параллельно вертикалям мира — с северного его обрыва до южного. Другие, горизонтальные, пересекали их под прямым углом, образуя квадраты мирового порядка. Говорили, что у диких народностей порядка нет — собственно, и дикие они во многом поэтому. Кровожадные бубны, что селились по западному обрыву мира, выше королей и тузов ставили глупых шутов — джокеров. Обитающими у восточного побережья червами правили неведомые козыри, и якобы таким козырем мог стать всякий — от двойки до туза. Кочевники-шашки вообще не признавали никакой власти, и лишь изредка появлялась среди них особая шашка — дамка, которой повиновались остальные.
Едва стало смеркаться, Фианкет крикнул: «Привал!» Пешки натаскали хворосту, запалили костры на обочинах и расселись вокруг.
— Помню, дело было, — начал старый Цейтнот, — при деде нынешнего короля, я тогда еще был парнишкой. Навалилась на нас черная клетка, что на три поля к востоку. На границе схлестнулись, пошла баталия. И вот…
— Какие они из себя, черные? — прервал Гамбит.
— Кожа у них темная. Офицеров слонами кличут, рыцарей — конями. А ферзи так вообще бабы и путаются с самим королем.
— Да ну?! — не поверил Гамбит. — Как ферзь может быть бабой?
— Запросто. — Старик подкрутил ус. — Зовутся королевами, ну, чужеземки, что с них взять. Зато простой народ, как у нас. Пешечное мясо, только черное. Ты вот думаешь, кто войны выигрывает?
— Ясно кто, — пожал плечами Гамбит. — Короли.
— Дурак ты, — скривил губы старик. — Войны выигрывают пешки. Мы — сила, потому что нас много и мы никому не нужны. Пожертвовал ферзь сотней пешек — не беда, у него в запасе в десять раз больше. А этими пожертвует — бабы новых нарожают.
— А почему, — задумчиво произнес Зевок, — войны выигрывают или проигрывают? Какая же это игра, если люди гибнут?
С минуту пешки молчали, ответа не знал никто.
— Однажды, — старый Цейтнот сплюнул в костер, — взяли мы в плен одного черномазого. С дальней клетки, что у южного обрыва. Офицерил он у них, а званием был — епископ. Такое этот епископ нес, братцы… Будто вся наша жизнь — игра, как вам это? И играем, дескать, в нее не мы, а нами.
— Как это «нами»? — недоверчиво заломил бровь Гамбит.
— Откуда мне знать. — Старик, кряхтя, поднялся. — Дикари, что с них возьмешь.
* * *До шестой горизонтали добрались, когда год уже пошел на излом. Зарядили дожди, затем похолодало, и выпал снег. Догнавший войско король велел разойтись на зимние квартиры. Фаланге Фианкета досталось селение на самой границе с нейтральной черной клеткой. Местные пешки из селения давно ушли и зимовали теперь горизонталью севернее. Остались лишь бабы, злые и до мужской ласки голодные.
— Ничего, твоя не узнает, — прильнув к Гамбиту, шептала молодая горячая Рокировка. — Как ее звать, Рокада? У нас и имена похожи. А узнает — простит. Мой-то тоже невесть где сейчас и с кем. Война. Уходил, говорил — ферзем вернусь. Каким там ферзем, — Рокировка махнула рукой, — живым бы вернулся, что ли. Ты, поди, тоже метишь в ферзи?
Гамбит не ответил, только крепче прижал девушку к себе. «Играем не мы, а нами» — в который раз вспомнился рассказ старика Цейтнота про пленного. Странные слова тот сказал, завораживающие, запавшие почему-то в душу. Почему именно, Гамбит понять не мог.
Ветреным и снежным утром в фаланге не досчитались Этюда. Цепочка следов, петляя, убегала к границе с черной клеткой.
— Трус! — бранился Фианкет. — Предатель, подлец!
— Беги и ты, — тем же вечером шепнул Гамбит Зевку. — Лучше, чем на верную гибель.
Зевок, понурившись, долго молчал. Гамбит сочувственно глядел на него, тщедушного, слабосильного, вечно страдающего от простуд и лихорадок, чудом добравшегося до шестой горизонтали живым.
— Не побегу, — сказал наконец Зевок. — Пускай побьют, я устал трусить. Помнишь, ферзь сказал: «Пожертвовать собою за короля — что может быть почетнее для пешки?» Так вот — я согласен.
Гамбит пожал плечами и пошел прочь. Сам он особого почтения к королю не испытывал.
* * *В дорогу стали собираться, едва сошел снег.
— Прикипела я к тебе, — призналась, тоскливо глядя на Гамбита, Рокировка. — Может… — Она замолчала.
— Что «может»? — Гамбит затянул тесемки походного рюкзака.
— Может, уйдем? За этим, твоим земляком, вслед? Осядем у черных. Они на лица только страшные, а так не злые совсем. Уйдем? Я тебе детей нарожаю. А хочешь, Рокаду твою заберем? Отсидимся у черных, пока воюют, и назад. Доберемся до твоей клетки, а дальше втроем — на юг или на восток. Прибьемся к шашкам, у них по многу жен можно, кочевать с ними будем.
Гамбит, глядя на девушку, застыл. С минуту молчал, обдумывал.
— Прости, — сказал наконец. — Не для меня это. Прощай.
Плечом отворил входную дверь и, не оглядываясь, пошел прочь. Позже Гамбит не раз задумывался, почему отказался. И гнал от себя мысль, что не из гордости или чувства долга, а из-за ничтожного, мизерного шанса превратиться в ферзя.
* * *— Вот они, — выдохнул у Гамбита над ухом старый Цейтнот. — Ох и силища!
Крестовое войско черной лентой опоясало северную границу поля, разделяющего крайнюю клетку и обрыв мира. Было войско числом несметно и застило горизонт.
— Не трусить! — каркал, объезжая фаланги, ферзь. — Не удирать! Кто побежит без команды — тому смерть! Слава Его Величеству королю!
Скорей бы уже, отчаянно думал Гамбит, грудиной ловя удары взбесившегося сердца. Нет сил никаких ждать. Только бы…
Тревожная, пронзительная трель рожка не дала додумать.
— Фаланга! — взревел Фианкет и вскинул руку с зажатым в кулаке кривым клинком. — В атаку, марш!
Пешечные цепи на мгновение застыли, затем дрогнули и покатились вперед, на бегу наращивая темп. И одновременно заструилась, полилась навстречу ощетинившаяся оружием сплошная черная лента.
Сражение в памяти у Гамбита не сохранилось. Остались лишь фрагменты, куски. Мечущиеся фигуры с нашитыми на кафтаны крестами. Падающие, зарубленные пешки. Заколотый офицер. Грянувшийся с коня и покатившийся по полю всадник. Гамбит наносил и отражал удары, уворачивался и ставил блоки, защищался, атаковал… Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем протрубили отбой и уцелевшие с обеих сторон стали откатываться на исходные позиции.
Царили на позициях сумятица и неразбериха. Орали офицеры, суетились потерявшие свою фалангу пешки, конями расталкивая толпу, пробирались в тыл рыцари.
— Живой?! — удивился Гамбит, наткнувшись в пешечном водовороте на Зевка. Его тощая нескладная фигура, казалось, еще более истончилась и стала совсем несуразной.
— Сам не знаю, как уцелел, — развел руками Зевок. — Ох же и жутко было!
К вечеру неразбериха наконец улеглась. Поступила команда выставить охранение и встать лагерем. Насупленный, с перевязанной рукой Фианкет принялся считать потери. Вскоре выяснилось, что фаланге повезло: с поля не вернулись лишь трое.
— То не бой был, — устало проворчал старый Цейтнот. — То так, разведка боем.
* * *Настоящий бой завязался на третьи сутки и тянулся с полудня до вечера. Назад на позиции не вернулись братья Цуг и Цванг. На следующий день снова было сражение, за ним еще одно, в котором зарубили Фианкета и в грудь ранили Зевка.
Гамбит вынес его на руках. Надрывая жилы, дотащил до лагеря и, не останавливаясь, попер в тылы — в лазарет. Возвращаясь, он думал о том, что стал настоящей пешкой, привычной ко всему, с боевой алебардой, присохшей к руке.
