Василий Звягинцев - Бремя живых
«Да что это они меня уговаривают? — удивился Ляхов. — Неужто действительно оттого, что вообразили крупным знатоком морского дела? Оно, конечно, так, я к этому делу ближе всех, хотя бы генетически. Оттого и сомнений больше всех испытываю, поскольку знаю, что почем. Ну а с другой стороны…»
— Подняться-то можно. При условии, что из порта выйдем, через проливы до Черного моря доберемся благополучно, его пересечем и вход в Днепр отыщем. Что не так уж просто, как вам кажется…
— Помнится из истории, — вкрадчиво сообщил Григорий Львович, — что древние греки, не говоря уже о финикийцах и прочих египтянах, свободно плавали куда хотели, постоянно держась в виду берегов. Соответственно, не нуждаясь ни в картах, ни в компасе даже. А в случае приближения шторма пережидали его на земле.
Ляхов от всей души рассмеялся.
Нет, в самом деле, как гимназистку уговаривают: мол, ты только попробуй, ничего в этом страшного нет, наоборот, очень даже приятно.
— Да, господи! Вы что думаете, я жить больше вашего хочу? Ну, если так, какие проблемы? Ты, Сергей, в автомобильных и танковых движках сечешь, в катерных тоже разберешься. По крайней мере, на вид они почти такие же.
Я как-никак с яхтой управляться умею, сам плавал и видел, как другие штурвал крутят, ориентируются по компасу и береговым предметам.
Если очень просите, можно попробовать. Поначалу, конечно, в бухте и ближних окрестностях. Первый катер разобьем об стенку, на втором в остров въедем, третий, глядишь, и поплывет… Докуда, предсказать не могу.
На чем и сошлись, договорившись сегодня отдохнуть, поискать в служебных помещениях катеров соответствующие инструкции, наставления и прочую учебную литературу, а уж завтра с утра приступить к практическим занятиям.
…Завтрак, несколько запоздавший, но до обеда тоже не дотягивающий, исходя из текущего времени, и, значит, могущий называться ланчем, прошел хорошо.
Все в меру сил веселились, что было правильно. За исключением Татьяны, которая выглядела непривычно молчаливой и вообще какой-то сонной.
Поели, согрелись вкусным пуншем, который сварила Майя из португальского портвейна, яблок, разнообразных специй. Не боявшаяся почти ничего в этой жизни, она отчего-то очень опасалась простудных заболеваний, а этот именно рецепт считала панацеей.
К слову было замечено, что профилактика — дело правильное, и неплохо ее проводить постоянно.
Потом Тарханов с Розенцвейгом собрались побродить по базе с целью рекогносцировки и вообще рассеяться. Вадим поначалу собрался к ним присоединиться, но неожиданно воспротивилась Майя:
— Ни в коем случае. Тут территория в добрый квадратный километр, если что — кричи — не докричишься. И этот ваш — там… — она указала на окно, из которого виден был по-прежнему сидящий на солнечном пригреве у стены караулки Шлиман. В позе словно бы и расслабленной, но одновременно чувствовалось в ней что-то такое… Неординарное. Вроде как у медитирующего буддийского монаха или йога. — Вы гуляйте, можете и гостя с собой прихватить, чтобы от нас подальше. А Вадим пусть остается. Для опоры нашей и защиты.
Некоторые интонации в голосе подруги подсказали Ляхову, что спорить не стоит.
— Ладно, что ж поделаешь. Буду вас охранять и развлекать в меру сил…
Тарханов слегка пожал плечами — не поймешь, удивленно или одобрительно, — и они с Розенцвейгом пошли вниз. В окно Вадим увидел, как друзья придержали шаг возле Шлимана, что-то ему сказали, после чего капитан в три приема, на долю секунды замирая в каждом из положений, встал и последовал за ними.
А обернувшись, успел заметить, что и девушки, ничего ему не сказав, заторопились в свою комнату. Он только захотел их окликнуть, просто чтобы узнать, как следует в этом варианте поступать ему, как Майя, приостановившись на пороге, сделала некий, не совсем понятный, жест рукой. И исчезла. Ну-ну… Однако подруга обычно ничего просто так не говорит и не делает. Значит, подождем, что она придумала еще.
Чтобы скоротать время и проверить кое-какие свои предположения, Ляхов спустился на первый этаж, к загородочке, где раньше сидела смотрительница гостиницы, по-иностранному выражаясь, портье. Закурил первую после еды сигарету и раскрыл в меру потрепанный журнал записи постояльцев.
Прежде всего он хотел в очередной раз проверить степень собственной нормальности. С нормальностью было все в порядке.
Отлистнув всего пять страниц назад, он увидел собственные фамилию, имя, отчество, вписанные в соответствующей графе от октября прошлого, 2004 года. Цель прибытия — служебная командировка, срок пребывания — такой-то, занимаемый номер — 2 «б». Выше и ниже — такие же данные ребят, с которыми он приезжал сюда.
Значит, что в принципе и так ясно, психом он не является. Вот и его собственная, трудно подделываемая подпись в нужной клеточке. И сразу все всплыло в памяти в совершенной яркости.
Да, приехали, поселились, причем хозяева специально подчеркивали, что номер, куда его поселяют, адмиральский, а поскольку настоящих адмиралов сюда черт не заносил какой уж год, а если бы и занес одного, сдуру, так не здесь он бы разместился, а совсем в других палестинах. Внезапный и ненамеренный каламбур вызвал общий смех, поскольку пребывали они сейчас именно в Палестине. Хотя и с большой буквы.
Почти у каждого из флотских «с собой было», и в холле трехкомнатного, совсем, даже по российским меркам, неплохого помещения разлили и выпили под апельсины нового урожая, горой лежавшие в вазе. Конечно, апельсины, даже самые лучшие, из Яффы, не закуска под казенный спирт, но пойдет.
Кто в армии служил — знает. Тут главное — правильно начать. А там, в ходе развития процесса, все само собой образуется.
Разумеется, тональность разговоров повысилась, как только первые молекулы алкоголя преодолели гематоэнцефалический барьер[54]. Естественно, тут же пошли необидные шуточки в адрес единственного здесь сухопутчика, да еще и нестроевого, то есть Ляхова, его серебряных с зеленой выпушкой погон и медицинских эмблем. «Хитрый, как змея, и выпить не дурак» — это только для начала.
Потом кем-то было сказано, что здесь только пристрелка, а настоящие посиделки состоятся в кают-компании «Сокрушительного», заглянувшего по какой-то надобности в Триполи лидера[55] водоизмещением в четыре тысячи тонн. Оказалось, что приглашение последовало от старшего офицера означенного лидера, капитана второго ранга Ливитина-четвертого, который по должности на своем корабле являлся царем и богом в одном лице, а также — хозяином кают-компании.
То есть даже командир не мог в нее зайти просто так, без приглашения того же старшего офицера. Традиции, куда ж денешься.
Но еще до того, как собрались двигаться на «Сокрушительный», получилась совсем смешная история.
Как часто бывает в больших компаниях, когда выпивают не сидя за столом, а беспорядочно перемещаясь в пространстве, Вадим совершенно случайно вступил в дискуссию с беловолосым, на грани альбиноса, лейтенантом[56].
Тот, горячась, объяснял окружающим, что не выиграл общефлотское первенство только потому, что распорядители подсунули ему совершенно расстрелянный «ТТ». Мол, ствол у него болтался, даже если его просто потрясти в руке, не то чтобы на рубеж выходить.
Дело в принципе обычное. На соревнованиях по дуэльной стрельбе пистолеты выбирают из общей кучи, по жребию, и попасться может все, что угодно, но, как правило, оружие все-таки подбирается примерно одинаковое.
А такие разговоры Вадим слышал неоднократно. Что интересно, по преимуществу от проигравших. Это вполне укладывалось в известную поговорку о том, что мешает плохому танцору, а что — плохому Дон Жуану[57].
И не стал бы он вмешиваться в чужой разговор, но сотка граммов натощак уже произвела свое благотворное действие, а в офицерской компании все имеют право участвовать в общей беседе без специального приглашения.
— Вообще-то, — сказал Вадим, обращаясь как бы к своему коллеге, но достаточно громко, чтобы его услышали все, — люфт ствола у «ТТ» на точность стрельбы не слишком влияет. Ежели, конечно, кто умеет…
Пожалуй, говорить это не следовало, какое ему, в конце концов, дело. Но уж сказалось… И тут же он стал объектом неспровоцированной (ладно, мало спровоцированной) агрессии. Наверное, лейтенант был слишком уж возбудимым типом. Или выпил не одну, а больше.
— Кто это у нас тут такой умный? — прямо-таки медовым голосом поинтересовался он, оборачиваясь к Ляхову. — Вы, господин военврач? — Полюбовался на змей с рюмками на погонах Вадима, усмехнулся саркастически. — Я, допустим, понимаю, что, ежели кому клизму ставить, тут люфт особого значения не имеет. А боевое оружие — совсем другое дело. Знаете ли, миллиметр-другой на выходе из ствола на дистанции до цели превращается в десяток сантиметров…
