Роман Злотников - Последняя крепость. Том 1
— Великие боги! — печально покачала головой принцесса. — Я слушаю вас, сэр Кай, и думаю о том, как все-таки огромна пропасть между Туманными Болотами и Большим миром. Что ж… — позволила она, — вразумляйте крестьян, сэр Кай. Даю вам на это право…
— Только, брат Кай, не думай, что они тебе за это спасибо скажут, — заметил Оттар.
— Как следует поступить с тобой, Барбак, я уже говорил, — произнес Кай. — У тебя вполне хватит сил работать на земле. Я рад снять с твоих плеч бремя, которое тебе не под силу. Теперь — Аж. Увечье не позволит ему прокормить семью. Но он — единственный из всей деревни, кто понял, что вправе требовать от старосты должного выполнения его обязанностей. Значит — он сумеет с этими обязанностями справиться.
Крестьяне молчали, обалдело переглядываясь. Наконец кто-то из них подал голос:
— Как же нам быть-то, ваше высочество?
— Право жителей деревни смещать и избирать себе старосту, — сказала принцесса.
— Ну да, — шепнул Оттар. — Мы уедем, а тут все как было, так и останется.
— Не думаю, — сказала Лития. — Нам, наверное, все же придется навестить барона Жарома. Надо же доставить туда эту мерзость… — Она пихнула ногой Варга. — Следует проследить, чтобы он попал в замок. Не ровен час убежит…
Крестьяне снова загудели. Удивительно, но про лжеоборотня успели забыть.
— Он не поедет в замок, — сказал вдруг Герб.
— Почему? — удивилась принцесса. — Я надеюсь, что этот-то… не подлежит вразумлению.
— Не подлежит, — произнес Герб. — Вразумляют — людей. И барон может судить — людей. Мы говорили о том, что есть человек, и о том, что есть Тварь. Человек имеет право жить среди подобных себе только в том случае, если он подставляет плечо под общую ношу. Выполняя посильную работу, он связывает себя с другими. Существо, которое мы сегодня поймали, — уподобилось Твари. Оно поступает как Тварь. Оно несет смерть. Оно даже приняло облик Твари. Это его выбор — стать Тварью. А Долг болотников — уничтожать Тварей.
— Я не согласна с этим, сэр Герб, — возразила принцесса. — Он сделал убийство своим ремеслом. Чем он отличается от обыкновенного разбойника? А разбойники подлежат суду.
— Тела его жертв находили обглоданными, — проговорил Кай. — Скажи мне, — обратился он к Варгу, — что ты делал с мясом убитых тобой людей?
Варг поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Отчаянная злоба текла из его глаз. Он давно уже понял, что обречен. Варг ничего не ответил, но это его молчание оказалось красноречивее любых слов.
— В лесу полно дичи, — сказал Кай. — Для охотника не составит никакого труда прокормить себя и свою семью. А он еще и сбывал награбленное торговцам. Он и его семья жили в достатке… Он не голодал.
— Давайте я его прикончу? — предложил Оттар, вытягивая топор из-за спины. — Глядеть мне на него тошно… Раз уж так получается, что он и не человек вовсе, как ты говоришь, брат Кай…
Герб жестом остановил северянина.
— Он не голодал, — повторил Кай. — Он жрал человечину, потому что представлял себя существом, не принадлежащим к человеческому роду. Существом, не связанным с обществом людей ничем. Быть может, он стремился доказать самому себе, что он — выше других. Что обычные нормы и запреты не для него… Впрочем, это совсем не обязательно… и неважно.
Он перевел взгляд на старосту.
— Важно то, — сказал Кай, — что каждый, кто отступает от своего Долга, теряет связь с людьми, окружающими его. И мало-помалу перестает быть человеком. И рискует рано или поздно обнаружить себя Тварью, пожирающей плоть людей.
— В том или ином смысле, — быстро добавила принцесса.
— Да нет, — сказал Кай. — В самом прямом смысле.
Толпа смолкла совершенно. Многие смотрели на Варга, будто тело его уже начинало покрываться шерстью, а изо рта полезли клыки.
— У каждого человека, — продолжил Кай, — есть выбор. Остаться человеком, ступив на дорогу Долга. Или отказаться от всякого Долга, став паразитом. Тварью. Ибо Тварь — и есть паразит на теле человечества. И до того часа, пока мы не сделали выбор, мы не можем считаться людьми — в истинном смысле этого слова. Человеками.
Герб разрешающе кивнул Оттару. Северянин с готовностью взмахнул топором и шагнул к Варгу.
А Варг вдруг встрепенулся. Он вскочил на ноги, затравленно озираясь, и, скрючив пальцы, будто звериные когти, вытянул руки к принцессе.
— Не врал я про пожар! — резко захохотал он. — Ваша правда, не врал! Только никаких торговцев не было! Не было! Я сам хутор подпалил! Не сидеть же вечно в той грязи?! А с пустыми карманами далеко не уйдешь. А папаня мне медяшку паршивую жадовал и отпускать меня не хотел никуда… А я не желал за свиньями дерьмо выгребать до конца своих дней! Не для того я на этот свет появился…
Северянин даже остановился, открыв рот.
— Брат Оттар, — проговорил Кай, — закончи дело.
Оттар ухнул, размахиваясь. Свистнуло раскрашенное факельным светом лезвие топора. Заверещал Варг, присев, чтобы отпрыгнуть… Но не успел.
И рухнул с разрубленным лицом на землю.
А Кай вдруг рассмеялся. В его смехе слышалось облегчение. Так смеется человек, не чаявший уже выбраться из темного подземелья и вдруг заметивший впереди свет.
— Все проясняется, брат Герб, — обратился он к старику-болотнику. — Все вновь становится на свои места. И вот это вот… — он поднес сжатый кулак к своей груди, — то, что меня мучило столько времени… тает, уходит…
Часть вторая
Запретное искусство
Саркофаги были огромны — даже по меркам Тайных Чертогов. Огромны, как дома, а проходы между их рядами — широки, словно улицы. И потому Усыпальница походила на город. Город, погруженный в вечный сумрак. И сквозь сумрак этот слепо таращились с невероятной высоты изголовий и изножий саркофагов гигантские изваяния сказочных чудовищ, истинных имен которых теперь не помнил даже сам Высокий Народ.
Рубиновый Мечник Аллиарий, Призывающий Серебряных Волков шел меж саркофагов. Много часов минуло с тех пор, как он ступил в Усыпальницу, а он все шел, не сбавляя шага, выглядывая в сумраке тот саркофаг, что был нужен ему.
Шелестящее бормотание пропитывало древний сумрак.
Это были голоса Засыпающих.
Время жизни, отпущенное каждому из Высокого Народа, так велико, что может показаться, будто эльфы живут столько, сколько им хочется. И оставляют этот мир только тогда, когда сами этого пожелают. Но и сам процесс умирания эльфов чрезвычайно долог. В мире людей могут пройти века и эпохи, прежде чем эльфийский старец в своем саркофаге окончательно погрузится в бесстрастное небытие. А до того — Засыпающие будут лежать во внешнем беспамятстве, внутренне витая в каких-то только им известных мирах. Или, поднимаясь из саркофагов, не имеющих крышек, говорить друг с другом о тех стародавних временах, когда мир был совсем юн. Старцы Высокого Народа постепенно и неохотно отходят от жизни. В делах Тайных Чертогов они уже не участвуют, не выступают на Форуме, но молодые эльфы нередко навещают Усыпальницу, чтобы спросить у старцев совета…
Аллиарий остановился у одного из саркофагов, над изголовьем которого разевал пасть чудовищный каменный змей.
— Алмазный Мечник Таурус, Дитя Небесного Быка, — произнес он, и серебряная маска на его лице холодно блеснула в почти непроглядной темноте, когда эльф задрал вверх голову. — Сын твоего сына пришел, чтобы говорить с тобой.
Некоторое время было тихо. Потом в недрах саркофага родился мощный шуршащий скрежет — кто-то невероятно огромный зашевелился на ложе из древнего камня.
— Видно, что-то действительно необычное произошло с тобой, если ты решился-таки навестить меня, Призывающий Серебряных Волков, — глухо донеслось из саркофага. — С тех пор как я перешел в Усыпальницу, я тебя не видел.
— Случилось, — подтвердил Аллиарий.
Где-то недалеко, должно быть в соседнем саркофаге, над изголовьем которого навеки застыла серая громадина жуткого полумедведя-полубыка, раздался глубокий шумный вздох — словно порыв пыльного ветра вырвался из пасти обвалившейся пещеры.
— Дети Высокого Народа теперь редко навещают Засыпающих, — прогудел голос из этого саркофага. — Им не нужна наша мудрость. Они считают, что сами знают, как править и Тайными Чертогами, и миром гилуглов…
Рубиновый Мечник поморщился под своей маской. Если бы не крайняя нужда, он бы ни за что не пришел сюда. Засыпающие, конечно, мудры, но вот старческое их брюзжание способно кого угодно вывести из себя.
Саркофаг Тауруса задрожал. Высоко над головой Аллиария — на кромке стены саркофага — с треском сомкнулись пальцы чудовищно огромной руки. Сам Рубиновый Мечник легко мог бы разместиться на этой ладони. Ведь, подобно деревьям, эльфы растут всю свою жизнь и к преклонным годам достигают таких размеров, что земная твердь уже не может их держать. Наверное, если бы кто-то из эльфийских старцев вздумал покинуть Усыпальницу, на первом же шаге за ее порогом он глубоко погрузился бы в землю.
