Галина Громова - Бухта Надежды. Первый шторм
Бывший капитан снял обувь и ощутил еще один острый запах, который, смешавшись с перегаром, исходящим от мирно храпящих иностранцев, давал убойную комбинацию, да такую, что пришлось приоткрыть форточку и только после этого завалиться спать.
Снилось что-то непонятное – мелькающие фигуры, ощеренные окровавленные пасти, треск автоматных очередей, крики и брызги крови. Мерзость, одним словом. Поэтому, когда прибежавший Сашка растолкал сонного Андрея, тот даже дух перевел и мысленно перекрестился.
– Ты чего? – шарахнулся Череп в сторону, когда Доронин дернулся к автомату.
– Да хрень какая-то снилась… – потер глаза капитан. – Ты чего прибежал?
– Слушай, ну у вас тут и амбре…
– Да? – принюхался Андрей, но ничего не почуял – уже привык. – То-то я чувствую, как мне глаза разъедает… Так что?
– Так прапор наш зовет всех на сборище в актовый зал – там на завтра заварушка какая-то с моряками замышляется.
– А-а-а… да-да-да! Есть такое дело, – протянул капитан и нехотя поднялся с кровати, мысленно признаваясь в своей бесконечной любви к подушке и обещая вернуться в ее объятия в самом скором времени. – Ну пошли. Что нового?
– Да ничего. Сегодня еще одного морфа завалили. – После того как начальство начало находить при помощи радиосвязи все новые и новые человеческие поселения, которым удалось выжить в хаосе первых дней Беды, это слово, произнесенное кем-то из радиолюбителей, прочно привязалось к мутировавшим зомбям-переросткам. – Умный, падлюка! Шифровался! Но мы его на немецкие крестики из пулемета разметали. Так, что аж ошметки в разные стороны полетели.
– А что там, на базе?
– А там все как всегда… В этой стране ничего не меняется. Уже и страны как таковой нет, а перемен не предвидится. Они переезжают.
– Куда?! – Доронин даже остановился, от чего следующий за ним Череп врезался ему в спину.
– В Балаклаву. Нынешний лагерь посетили наши друзья-монстры, открыв глаза руководству на глупость идеи базирования такого числа народа близ пятого километра, кишмя кишащего мертвяками.
– Ого! Чет я пропустил в этой жизни. А что там было? Когда успели?
– Да морфы эти, как их по рации назвали, несколько сотен человек из беженцев вырезали. Как овец, ей-богу!
– Ни фига ж себе! А караул куда смотрел?
– Этого мы уже не узнаем.
– А в Бабе Клаве что, земля обетованная? – не унимался Андрей.
– Ну пацаны говорили, что мотаются в Балаклаву, зачищают ее. Пока поселятся в Бункере{Бункер – имеется ввиду бывший секретный завод по ремонту подводных лодок, скрытый в горе.}…
– Да чтоб им в бане чайной ложкой можно было прикрыться! Там же колотун жуткий! Они же там все себе отморозят!
– Ты знаешь, по-моему, мозги у командования уже давно отморожены, поэтому им не страшно, – хмыкнул Череп.
– А бабы? Дети, наконец…
– Ну чего ты ко мне привязался?!
– Да ничего я к тебе не привязывался… Как там Машка? – решил Доронин перевести разговор в другое русло.
– Ну-у-у… – неопределенно протянул Череповец, поравнявшись с капитаном.
– Что, опять поцапались?
– Ну не то чтобы очень… Скажем так – наши мнения по одному вопросу кардинально разошлись. Слушай, у вас в комнате лишней кровати не найдется?
– Чего нема, того нема… – развел руками Андрей. – Но вот одеяло лишнее найти помогу.
Университет был похож на революционный штаб – вооруженные люди, одетые кто во что, солдаты в черной форме, снующие взад-вперед. Разве что не хватало восставших матросов с винтовками на плечах и плакатов, призывающих мировой пролетариат к борьбе. Даже Ленин был свой.
Три.
В полный рост, бюст и профиль в граните. А портреты Маркса и Энгельса при большом желании можно было нарыть в закромах и схронах ставшей почти родной альма-матер.
– Слушай, а ты знаешь, что начали со складов оружие раздавать? – чуть не споткнулся Сашка, когда мимо него продефилировала длинноногая студентка.
Девчонка явно куда-то спешила и чуть ли не бежала. Но даже эта быстрая ходьба была весьма… грациозна. Почему-то сразу вспомнилась фраза: «Девушка, какие у вас длинные ноги… Особенно левая». Но промчавшейся девчонке кричать такое уже было поздно, да и с ногами там все было более чем отлично.
– Нет, ну откуда они такие берутся? Как тут можно спокойно жить? Вот в Китае… У них нет понятия изменил – есть понятие перепутал.
– Давай не будем про китайцев. Мне одного такого хватает. И вообще, Череп, остынь. Ты женатый человек. Машка узнает, что смотришь налево, – смотрелки на задницу натянет и моргать заставит, так что не буди лихо, пока оно тихо.
– Она и так уже это намеревалась сделать… – пробурчал лысый приятель, голова которого начала постепенно покрываться светлой редкой щетиной.
– А шо ж такое? – наигранно удивился Андрей.
– Ну ты же знаешь, что у нас с этими продуктовыми карточками: кто не работает, тот не ест?
– Так правильно. А то пришлось бы кормить ораву дармоедов, которые искренне считают, что все им должны, а сами они никому и ничего. Так вот – пусть… ну, в общем, перебьются.
– Да это понятно, только Машка-то с ее теорией вероятностей теперь на фиг никому не нужна. Вот ей и предложили либо получать карточки иждивенца, а ты сам должен понимать, что на них можно только поминки на похоронах от голодной смерти справлять, или же прачкой идти, потому как штат кухарок и посудомоек уже набрали. Медсестры уже тоже все набраны, ну а в нянечки записались все детные мамки, чтобы быть поближе к своим чадам.
На участке коридора, прилегающем к туалетам, как обычно, стоял специфический запах, и никакая хлорка не спасала. Хоть старший прапорщик Рябошеев, а по совместительству комендант крепости «Голландия», и распорядился заколотить все отхожие места в здании из-за отсутствия воды в трубах, но все же кто-то умудрялся делать свои грязные дела вне вырытых на заднем дворе ям со свежевыструганными уютными одноместными будочками, которые всем своим видом звали зайти и поразмышлять внутри них о вечном. Но прохладная погода, порывистый ветер и плохо подогнанные доски отбивали все желание пофилософствовать, угрожая напрочь стереть все половые различия.
– Ну и… – Андрей, честно признаться, слушал все это повествование одним ухом.
Парни сейчас как раз проходили мимо мраморной лестницы, которую уже успели отмыть от крови и гнилых останков зомби, и приближались к огромным тяжелым дверям, ведущим в актовый зал, где и было назначено собрание. К слову, «гнилыми» зомбаков называли чисто условно, потому как недавно стало известно, что мертвецы, пораженные неизвестным вирусом, не разлагаются и не гниют, вернее, гниют, но по-эстонски, то есть о-о-о-очень ме-э-э-эдленно.
