Олег Верещагин - Никто, кроме нас!
Они ворвались на второй этаж, растекаясь по коридорам. Дружинники шли по стенам, беря на прицел дверные проемы, бросали внутрь ручные гранаты, врывались следом за разрывами, накрест поливая свинцом стены, углы, пол и потолок – из трех-четырех стволов одновременно. Делалось все это в бешеном темпе, к окнам тут же ложились снайперы и пулеметчики и открывали огонь по соседним зданиям, поддерживая штурмующих их товарищей. То тут, то там все чаще и чаще из окон вывешивались черно-желто-белые флажки – знаки того, что еще одно здание взято русскими.
– Не стреляйте, сдаюсь, сдаюсь! – крик по-русски.
Очередь в живот, пинок в голову. Сдающихся тут нет, нет, не может быть. Те, кто жив, стреляют в ответ…
Пулеметное гнездо на стыке двух коридоров отбивалось сразу из трех стволов. Пашка упал на живот за колонной, стрелял в ответ, пули с хрустом пробивали дешевый гипсолит, крашенный под мрамор, носились, потеряв направление, туда-сюда… Гнездо накрыли двумя гранатометами; один из его защитников – без обеих ног – долго, трудно стонал где-то под мешками, из которых просыпался удивительно чистый, золотисто-сухой песок. Он засыпал кровавые лужи на мозаичном полу. Стонущего никто не искал – было много своих раненых…
Верещагина Пашка нашел в одной из комнат, где он, сидя на идиотски огромной кровати-сексодроме, разговаривал с Басаргиным. Кто-то еще – в углу – жадно пил воду, все еще текшую из фигурного крана.
– Живой? – надсотник засмеялся. – Здорово, а то мне сказали, что тебя убили на лестнице…
– Не меня, – Пашка повесил автомат на плечо.
«Не меня, – подумал он, – значит, еще кого-то», – мысль не испугала и не удивила.
– Пить дайте.
Ему протянули фляжку.
Верещагин встал:
– Все, идем дальше, скорей!
* * *Штаб генерала Новотны был почти разрушен прямым попаданием 203-миллиметрового фугаса. Подожженные гранатометчиками, в улице горели бронемашины и автомобили штаба. Обе «Шилки», выйдя на перекресток, густо простреливали счетверенными 23-миллиметровками усеянную бегущими поляками улицу. БМП осталась где-то сзади, подбитая ракетой, а на броне «Гвоздики» Верещагин подъехал ближе к развалинам, из которых кое-кто все еще продолжал отбиваться. Пули густо защелкали по самоходке.
– Дай им! – крикнул надсотник в приоткрытый люк и зажал уши.
Вумп! Часть еще стоявшего дома обрушилась внутрь, из окон шарахнуло пылью и дымом, послышался мучительный крик:
– Ооооо матка бозка-а-а!..
– Сдавайтесь! – крикнул надсотник, поднеся к губам поданный Пашкой невесть где взятый мегафон.
– Нас все едно вобьют! – крикнул кто-то из развалин на ломаном русском.
– Сдавайтесь! – повторил Верещагин. – Никого из сдавшихся не тронем! Слово офицера!
– Кто ты такой?
– Надсотник РНВ Верещагин, командир дружины! – ответил надсотник. – Повторяю – слово офицера, что, если вы сдадитесь в течение пяти минут – никому из вас не будет причинено вреда! Время пошло!
Впереди снова началась стрельба, но возле штаба было тихо. Только трещали пожары.
– Заряжай, – сказал Верещагин в люк.
– Давно, б…я, заряжено, – ответили оттуда. – Только б не сдались…
– Сдадутся. Это так – на всякий пожарный.
Подходила к концу третья минута, когда из полуобрушенного отверстия входа показался белый флаг.
Это было настолько неожиданно, что находившиеся на улице замерли. Верещагин, сам этого не осознавая, поднялся в рост.
– Сдаемся! – крикнули изнутри. Кричали по-русски, очень чисто. – Выходим, не стреляйте! Пан генерал ранен, мы выводим его!
Дружинники встали по обе стороны выхода, взяв его на прицел. Соскочив наземь, Верещагин подошел к ним.
– Бросайте оружие впереди себя!
– Стволы и финки бросать на снег, – заметил кто-то, разряжая патетическую серьезность момента.
Из дыры с лязгом вылетел первый автомат…
…После сдачи тридцати двух офицеров и солдат еще двое офицеров вывели высокого военного с забинтованными плечом и головой.
– А теперь горбатый, – сказал тот же голос.
Кое-кто засмеялся, но большинство дружинников хранили серьезное молчание.
Отстранив придерживавших его спутников, генерал Новотны посмотрел на надсотника с неожиданным глубоким интересом. Достал из кобуры и протянул Верещагину небольшой пистолет. Молча отдал честь.
– Пэ шестьдесят четыре, – сказал Верещагин, осматривая оружие. Помедлил. И вернул пистолет генералу: – Проше, пан генерал. Ваша зброя.
Брови генерала шевельнулись. Он спрятал оружие в кобуру. Усмехнулся.
– Вы в плену. Вы и ваши люди, – сказал Верещагин. – У меня будет просьба… вы понимаете меня?
– Так, – кивнул Новотны. – Я вем руски.
– Хорошо… Так вот, у меня будет просьба, отказ ее выполнить никак не повлияет на вашу судьбу или судьбу ваших людей. Сейчас вас отвезут в штаб. Вы не могли бы обратиться к тем из ваших людей, кто еще сопротивляется – с приказом сдаться? Технические возможности вам предоставят… – Увидев, как глаза генерала сузились, Верещагин сказал – без угрозы, даже с какой-то ленцой: – Право, пан генерал, это не ваша война. Мне жаль, что вы, поляки, не можете этого понять.
Генерал обмяк. Что-то тихо сказал стоявшему рядом офицеру. Тот отдал честь и обратился к Верещагину:
– Пан генерал согласен сделать это. Но хорваты… они могут не подчиниться такому приказу.
– Мы их убедим, – усмехнулся Верещагин. – Скажите господину генералу, что я благодарен ему за согласие…
… – И какого черта? – буркнул Земцов, запрыгивая на броню САУ рядом с командиром. – Ты говорил с ним, как в кино. Как будто…
– Сергей, Польша никуда не денется, – ответил Верещагин, проверяя автомат. – Она будет нашим соседом. И теперь, когда мы победили, мы можем позволить себе быть людьми хоть в чем-то.
– Что мы сделали? – Сергей свел брови.
– Победили, – легко ответил Верещагин и ахнул каблуком ботинка в башню. – Поехали!
* * *«Шилка» горела на углу. Надежно построенное здание правления рынка «Северный» продолжало огрызаться огнем со всех этажей. Звездно-полосатый флаг развевался под самой крышей – яркий, хорошо видимый, хотя и мокрый насквозь. И почти из каждого окна неутомимо выскальзывал и бился рыжий огонь.
Добежав до Верещагина зигзагом, Земцов упал за бетонную плиту и выдохнул:
– Этих сдаться не заставишь.
– А этих я и не возьму, – отрезал Верещагин. – Э, черт, как к ним подобраться-то? – Он обернулся к гаубице, махнул рукой: – Долбай!
Крикнул, хотя слышать его за шумом боя вряд ли могли.
– В подвалы залезут, – буркнул Земцов. – У нас одиннадцать убитых за последние десять минут.
– Никому пока не высовываться, вести беспокоящий огонь, передать приказ! – повысил голос надсотник.
