Александр Афанасьев - В огне
– Отставить болтовню. Значит, напоминаю – сигнал подаю я и только я. До этого – лежите мышами, ясно? По сигналу – огонь. Бейте по двигателям левого крыла.
Как бывает обычно в такого рода операциях, командир знал то, чего не знали рядовые исполнители. Инструктировал его человек из разведслужбы – невысокий, очень пожилой и седой, с добрыми глазами и мягким голосом, которого командир группы до этого никогда не видел. Он-то и объяснил, что самолет скорее всего потерпит катастрофу даже без их помощи. Они – контрольная группа. Они должны открыть огонь, только если самолет, сохраняя стабильность, войдет в посадочный сектор. В другом случае они должны просто зафиксировать падение самолета и сообщить о нем. Почему самолет должен был упасть сам, без их помощи, командир отряда Пагода, секретного отряда САС, занимающегося политическими убийствами, не знал и знать не хотел. Меньше знаешь – дольше живешь.
Просто он принял это к сведению.
Командиры групп, проверив снаряжение, один за другим поднимали большой палец. Молча.
– Начинаем, джентльмены. Боже, храни Королеву!– Ты что творишь?! Паразит, ты что творишь?
– Андрей Борисович, я…
– Командир… – впервые встрял Бортников, – на пару слов.
– Командир корабля управление сдал! – раздраженно произнес уставную фразу Волынцев.
– Второй пилот управление принял, – чуть обиженным тоном подтвердил Тертышных.
Сняв наушники, командир корабля и штурман выбрались в кухоньку. Удивительно, но этот самолет, переделанный из стратегического разведчика, несмотря на известную тесноту в салоне, был довольно комфортен для экипажа, все здесь было рассчитано на длительные полеты, имелась даже маленькая кухонька, чтобы разогреть пищу.
– Ну что?!
– Командир, что с тобой? – Старый штурман внимательно смотрел на Волынцева. – Что с тобой происходит?
– Со мной все нормально.
– Нет, ненормально. Ты что к Димке прикопался? Ну, виноват человек, так что его теперь – расстрелять перед строем?
– Да мне просто надоело, что он то ли дрова везет, то ли самолет пилотирует! Как будто с учебки пацан!
– Нормально он пилотирует. Не хуже, чем всегда. Остынь, командир. Может, отдохнешь?
– А кто сядет? Этот пацан желторотый, что ли?
– Я сяду. Отдохни до посадки, Андрей.
– Да чтоб вы все…
Оборвав фразу, Волынцев повернулся и пошел обратно на свое место.Вертолеты появились, когда они уже их не ждали. Они лежали, распластавшись навзничь и накрыв собой контейнеры с установками ракет «земля – воздух», больше похожие на груды мусора, нередкие в лесах и перелесках вокруг Варшавы. Они могли ждать сутки, и двое, и трое, но на этот раз этого не требовалось. Они не успели первый раз перекусить, как над перелеском послышалось «вамп-вамп-вамп» – нарастающий гул вертолетных лопастей.
03 августа 2002 года Военный аэродром Десять километров восточнее Варшавы
Аэродром находился под контролем частей безопасности вот уже третьи сутки…
Собственно говоря, в России (а Польша, как бы то ни было, являлась ее частью) офицеры придерживались правила «гусары газет не читают», что приводило в бешенство представителей самых разных общественных групп (в основном связанных с заграницей), пытающихся на что-то распропагандировать нижних чинов и офицерский корпус. Не раз и не два таким горе-пропагандистам, околачивающимся у КП или в тех местах, где собираются после службы офицеры, элементарно били морду.
Каждый офицер, выражающий согласие служить в Висленском крае (полтора денежных довольствия и день за полтора выслуги лет, потому как военное положение), отчетливо понимал, на что он соглашается. Поляки были странным, часто совершенно непонятным для русских народом – они взрывались от таких вещей, на что русский просто не обратил бы внимания. То, за что в России просто набили бы морду, попинали ногами и забыли, здесь представлялось ни много ни мало оскорблением нации. Вот ведь размах – нации!!! Если русский поляциянт остановил на дороге вдрызг пьяного пана, стреляя по колесам его машины, – это повод для митинга. Если, как сейчас, произошло подозрительное убийство – это вообще спичка, поднесенная к бочке с порохом. Усугубляло ситуацию то, что польские семьи, которым надоело жить на этой самой бочке с порохом, просто снимались со своих мест и уезжали в глубь России. А те в России, кто алкал демократии и четыреххвостки [28] – наоборот, по тем или иным причинам оказывались в Висленском крае, в Польше. Кому-то надоело отмечаться у исправника, кто-то всерьез рассчитывал на то, что рано или поздно Польша освободится от русского ига, изгонит со своей земли оккупантов и превратится в цивилизованную страну, с демократией. Тем более что история Польши давала надежду на такую демократию, какой в современном мире не было нигде, даже в САСШ [29] . Вот так и получалось – что в Польше скапливались самые анархичные и ненавидящие власть люди, какие только находились по всей великой Руси.
Капитан армии Его Величества Константин Терентьевич Дмитрюк в отличие от многих других офицеров и нижних чинов, даже во время рокоша, когда аэродром был в бестолковой, надо сказать, «дырявой» осаде, ночевал в городе, показывая тем самым свой гонор и молодецкую удаль. В городе, как начался рокош, было неспокойно, ночью стреляли, но это его мало волновало, ибо командир части с началом беспорядков разрешил всем военнослужащим, в том числе нижним чинам, постоянное ношение оружия за пределами части. Собственно говоря, постоянное ношение в условиях военного положения не нуждалось в дополнительных разрешениях, оно и так было прямо предписано, но на практике многие командиры частей обязывали нижних чинов сдавать оружие по выходу из воинской части. Срабатывал неискоренимый принцип «как бы чего не вышло» – не прокатывал он только с офицерами, для которых требование сдать оружие было равносильно требованию снять погоны.
К КП части Дмитрюк подъехал на велосипеде – городок был недалеко, всего-то три километра – и это расстояние он каждое утро преодолевал на своем железном коне. В этот раз пришлось ехать, оглядываясь, – полицейских постов на трассе не было, то и дело по ней на огромной скорости проносились машины с зажженными фарами – с начала рокоша, опасаясь обстрела, все ездили, будто… ужаленные. На дорогах царил полный бардак, спокойно было только там, где успели выставить посты, а таких мест было немного, армия шла вперед, а жандармерия запаздывала, и между ними был немалый разрыв.
КП полка встретил Дмитрюка выдвинутыми вперед дозорами на боевых машинах пехоты, хмурыми, прячущимися под дождевиками от накатывающей мелкой мороси нижними чинами, настороженными, ведущими наблюдение и не выпускающими из рук оружия. Военные инженеры в спешном порядке укрепляли периметр части – одну линию окопов открыли еще вчера, сейчас землеройные машины спешно трудились над второй, а первую усиливали сложенными из бетонных блоков временными фортификационными сооружениями. Если не пойдет австро-венгерская бронетехника, такой линии обороны периметра должно хватить…
Получилось все, как всегда – мы так ничему и не научились, несмотря на многочисленный опыт предыдущих восстаний. Митинги с требованием покарать виновных в убийстве какого-то польского профессора переросли в массовые беспорядки, как-то сразу в руках у митингующих появилось оружие. Большая часть полициянтов трусливо разбежалась, меньшая часть примкнула к восставшим. По слухам, из страны сбежал новоявленный король, бросив Польшу на произвол судьбы. Чего-то подобного и стоило ожидать от этого монарха, сибарита и сластолюбца, абсолютно не приспособленного к управлению государством. Ходили слухи, что наследника престола Цесаревича Бориса видели в рядах митингующих.
Военные части, расквартированные в Висленском крае, делились на две неравные половины. Территориальные, скомплектованные из поляков, утратили боеспособность. Часть «солдат» просто разошлась с оружием по домам, часть примкнула к митингующим, некоторые бросились под защиту русских частей, опасаясь быть разорванными разъяренной толпой. Только в одном случае командир польской части дал приказ открыть огонь на поражение по лезущей на охраняемый периметр вооруженной толпе – сейчас он держался в периметре. Пути к отступлению он себе отрезал…
Потом вошли русские – тяжелые бригады и казаки, – после чего большинство «гвардейцев людовых», жолнеров недоделанных, просто бросились бежать.
Снова тот же идиотизм… Тот же самый русский неискоренимый идиотизм. Мы никак не можем понять одной простой вещи: для среднестатистического поляка другой поляк – это, прежде всего, поляк, и только потом – изменник, заговорщик, нарушитель периметра и так далее. Поляк, если не произойдет чего-то экстраординарного, никогда не станет стрелять в другого поляка. Русский в русского – станет, русские мыслят по-другому, для русского нарушитель есть нарушитель, а приказ «огонь на поражение» есть приказ, долженствующий быть исполненным. А поляк в поляка стрелять не будет.
