Мэтью Стовер - Эпизод III: Месть ситхов
Его удивило то, как благосклонно древний магистр пригласил рыцаря в свое жилище, как терпеливо Йода выслушал путаный вопрос Анакина, который запинался и заминался, пытаясь объяснить, что ему нужно, не выдавая свой секрет. Йода никогда не делал и попытки скрыть то, что казалось Анакину грубым неодобрением самого существования Скайуокера.
Даже Анакин, у которого восприятие Силы не отличалось утонченностью, уловил в комнатах магистра отголоски конфликтующих эмоций и тревог. Но этим утром, несмотря на то что у него явно были другие заботы, Йода попросту предложил Анакину сесть на одно из округлых сидений и помедитировать вместе.
Он даже не спрашивал о подробностях.
Анакин был настолько благодарен, что почувствовал облегчение, и ему вдруг показалось, что надежда есть. На глазах его выступили слезы, и понадобилось несколько минут, чтобы собраться.
Через некоторое время Йода медленно открыл глаза, и глубокие морщины у него на лбу стали еще глубже.
— Предчувствия… предчувствия… тонкий вопрос это. Видеть будущее когда-то все джедаи могли. Теперь лишь немногие таким умением обладают. Видения… подарки Силы — и проклятия. Путеводные нити и ловушки. Видения твои…
— Они говорят о боли, о страдании, — Анакин едва сумел заставить себя выговорить это, — и о смерти.
— В эти смутные времена, неудивительно это. Себя видишь ты или кого-то знакомого?
Анакин не решился ответить.
— Кто-то близкий тебе? — мягко подтолкнул его Йода.
— Да.
Анакин отвернулся от Йоды, чтобы не видеть этого слишком мудрого взгляда. Пусть думает, что он говорит об Оби-Ване. Это достаточно близко к правде.
— Страх потери к темной стороне ведет, юный рыцарь, — голос Йоды звучал мягко и понимающе.
— Я не допущу, чтобы мои видения воплотились в жизнь, учитель. Я не допущу.
— Радуйся за тех, кто в Силу уходит. Оплакивать не надо их. Скучать не надо по ним.
— Тогда зачем мы вообще сражаемся, учитель? Зачем спасать вообще кого-то?
— Не о ком-то говорим мы, — строго сказал Йода. — Говорим о тебе и твоем видении и твоем страхе. Тенью жадности привязанность является. Что боишься потерять, должен научиться отказываться от этого ты. Из головы страх выкинь, и потеря не причинит вреда тебе.
Тогда-то Анакин и понял, что Йода ему не помощник. Величайший мудрец Ордена только и мог, что разводить ханжескую болтовню о том, чтобы Позволить Всему Уйти Из Его Жизни.
Как будто он не слышал этого уже миллион раз.
Это ему легко — кого Йода когда-нибудь любил? По-настоящему любил? В одном Анакин был уверен: древний магистр никогда не влюблялся. Иначе он бы не стал ожидать от Анакина, что тот сядет, сложит руки, закроет глаза и станет медитировать в то время, как жизнь Падме улетучится, как призрачный туман росы зимнего рассвета на Татуине…
Итак, все, что ему оставалось, это с как можно большим уважением убраться от Йоды.
А потом пойти поискать Оби-Вана.
Он не собирался сдаваться. Не в этом тысячелетии.
Храм — величайший проводник энергии Силы в Республике. Построенный в виде зиккурата, он концентрирует Силу так же, как фокусирующий камень в световом мече концентрирует поток энергии. Храм всегда был источником света: тысячи джедаев и падаванов проводили здесь каждый день в размышлениях о мире, в поисках знания, медитациях о справедливости и подчинении воле Силы.
Просто находясь на посадочной платформе на самом верху Храма, Анакин почувствовал, как энергия струится сквозь его тело мощным потоком. Если Сила собиралась когда-нибудь показать ему, как изменить темное будущее, виденное им в ночных кошмарах, она сделала бы это здесь.
В Храме также хранились архивы — обширнейшая библиотека, охватывающая всю 25-тысячелетнюю историю существования Ордена. На любые темы, начиная с космографических исследований до личных дневников миллиардов рыцарей-джедаев. Именно там Анакин надеялся найти все, что было известно о пророческих снах, — и все о том, как предотвращают эти пророчества.
Но здесь крылась одна трудность: секреты величайших мастеров Силы хранились в холокронах, доступ к которым был строго ограничен; со времени той истории с Лорианом Нодом, что произошла около семидесяти стандартных лет назад, доступ к холокронам был закрыт для всех, кроме магистров. А было бы довольно сложно объяснить мастеру, ведающему архивами, зачем Анакину понадобились эти холокроны.
Но с Оби-Ваном все гораздо легче — Оби-Ван поможет, Анакин знал, что поможет. Если только Анакин правильно попросит…
Пока он подбирал слова, Оби-Ван подошел совсем близко.
— Ты пропустил доклад о блокадах во Внешних территориях.
— Я… меня задержали. У меня нет оправдания, — сказал Анакин. Это, по крайней мере, было правдой. — Палпатин здесь? Что-то случилось? — удобный предлог, чтобы сменить тему.
— Напротив, — ответил Оби-Ван. — Этот челнок не привез канцлера, он ждет, чтобы отвезти тебя к нему.
— Ждет меня? — нахмурился Анакин. В голове плавал туман, вызванный беспокойством и недостатком сна, не давая разобраться в происходящем. Он рассеянно похлопал руками по плащу. — Но… мой маячок работает. Если я нужен Совету, почему они не…
— С Советом консультироваться не стали, — перебил Оби-Ван.
— Я не понимаю.
— Я тоже.
Оби-Ван сделал шаг к Анакину, тихонько кивнул в сторону челнока:
— Они попросту прилетели некоторое время назад. Когда дежурящий на платформе падаван спросил их, они сказали, что канцлеру требуется твое присутствие.
— Но почему он не запросил Совет?
— Возможно, — осторожно начал Оби-Ван, — у него были некоторые причины полагать, что Совет не захотел бы послать тебя. Возможно, он не хотел раскрывать причину, по которой вызвал тебя. Между Советом и канцлером сейчас сложились несколько… натянутые отношения.
Желудок Анакина начал скручиваться в тугой болезненный узел.
— Оби-Ван, что происходит? Что-то не так, верно? Я вижу, вы что-то знаете.
— Знаю? Да нет, только предполагаю. А это совсем другое дело.
Анакин вспомнил, что говорил Падме именно об этом прошлой ночью. Узел в животе стал еще туже.
— И?
— И поэтому я нахожусь тут, Анакин. Чтобы поговорить с тобой. Наедине. Не как член Совета Ордена. Если честно, узнай Совет об этом разговоре… скажем так, я бы предпочел, чтобы этого не случилось.
— Какой разговор? Я до сих пор не знаю, что происходит!
— И никто из нас не знает. Не до конца, по крайней мере.
Оби-Ван положил руку на плечо Анакина и заглянул ему в глаза. На лице мастера было мрачное выражение.
— Анакин, ты знаешь, что я твой друг.
— Разумеется…
— Нет. Никаких «разумеется», Анакин. Ничто уже более не «разумеется». Я твой друг и, как друг, я прошу: берегись Палпатина.
— Что вы имеете в виду?
— Я знаю, что ты его друг. И я беспокоюсь, друг ли он тебе. Остерегайся его, Анакин. И остерегайся своих чувств.
— Остерегаться? Вы имеете в виду: держи под контролем?
Оби-Ван сдвинул брови еще сильнее.
— Нет, я не это имел в виду. Сила вокруг нас становится все темнее, и мы все подвержены ее влиянию, даже когда мы влияем на нее. Сейчас опасное для джедаев время. Пожалуйста, Анакин… пожалуйста, будь осторожен.
Анакин попытался изобразить давно освоенную небрежную улыбку.
— Вы слишком сильно волнуетесь.
— Я должен…
— … потому что я совсем не волнуюсь, да? — закончил за него Анакин.
Сквозь хмурость на лицо Оби-Вана пробилась улыбка.
— И как ты догадался, что я собирался это сказать?
— Вы не правы.
Анакин устремил взгляд сквозь утренний туман к челноку, мимо него… Туда, где находилось здание Пятисотлетия Республики, туда, где жила Падме.
Он сказал:
— Я очень даже сильно волнуюсь.
***
Поездка в палаты Палпатина оказалась довольно напряженной. Анакин пытался было заговорить с двоими облаченными в красное, чьи лица скрывали шлемы, но те оказались не слишком разговорчивыми.
По прибытии в кабинет Палпатина неуютное чувство лишь усилилось. Анакин бывал здесь так часто, что почти не видел это место по-настоящему: темно красная ковровая дорожка, похожего цвета стены с закруглениями вместо углов, длинные удобные диваны, громадное окно позади широкого рабочего стола — все эти предметы были так знакомы, что обычно ускользали от внимания, но сегодня…
Но сегодня в дальнем уголке сознания голос Оби-Вана нашептывал: остерегайся Палпатина, и все выглядело по-другому. По-новому, измененным. Не в лучшую сторону.
Все покрывал неопределенный сумрак, как будто орбитальные зеркала, фокусирующие свет далекого корускантского солнца, создавая видимость яркого дневного света, вдруг потрескались или замутились от бурого пожарного дыма, что все еще заволакивал город. Свет ламп-дисков в кабинете казался ярче обычного, почти резким, но каким-то необъяснимым образом он лишь усиливал мрак. В сознании всплыло странное, незваное эхо воспоминания, принесшее новый гармоничный резонанс в мысли Анакина, когда он взглянул на обширный полукруг окна, на фоне которого единственное в комнате высокое кресло канцлера выступало темным силуэтом.
