Сэй Алек - Мерзкий старикашка
После недолгих препирательств порешили на том, хотя негромкие советы «не доводить до греха и валить обоим из города» из толпы танцующих доносились довольно явственно. Думаю, развенчанные начальники прислушаются к этим добрым и, что самое главное, искренним пожеланиям.
На выходе из зала меня перехватил новый гильдейский голова.
— Ты того, брат… — он помялся. — Сильно за послушника-то не серчай. Наши охламоны от радости с угощением не рассчитали, да и из горожан едва не каждый с таким молодцом выпить порывался. Совсем худо ему, да?
— Оклемается, — хмыкнул я. — Дело молодое. Я в его годы, помнится, не реже чем раз в месяц пить зарекался.
— Хорошо, когда наставник с пониманием-то, — ухмыльнулся голова. — Мы вот тут с ребятами обсудили… У нас есть такой знак, мы его наилучшему танцору на год вручаем…
Он вытащил из-под шервани нечто вроде золотого горжета, с вычеканенной бычьей головой на фоне шести перекрещенных спатычей и надписью «Первый на танцовище».
— Вот. Это, в общем, Тумилу отдай. Насовсем, в знак нашего признания его мастерства. Мы себе новый закажем.
— Передать-то я, конечно, могу. Но лучше если ты сделаешь это сам — мы все равно никуда до завтра не сдвинемся. И он после вчерашнего, и мне от давешних переживаний неможется… Ты приходи к вечеру, он как раз уже не будет чувствовать себя как старая половая тряпка. И еще, грамоту ему выправи, что он отныне вашей гильдии почетный член. Мало ли как оно в жизни повернется? Да и приятно ему будет, я уверен.
Действительно — обрадовался. Аж остатки алкогольной интоксикации как рукой сняло.
А на следующий день мы двинулись дальше. Князья, правда, предлагали спуститься по Великой Поо до Лаала, но я прикинул в уме время сплава, добавил еще день или два на поиск должного количества подходящих плавсредств, и решил что выигрыша по времени не будет никакого, и как бы даже не наоборот.
Так и проехали мы через север Предпоолья и юг Хлеборечья, до самого Баратиана, без приключений.
Правда, из-за того что выехали мы с задержкой, да и двигались неспешно, мой радикулит жалеючи, слух о выступлении Тумила в коррере обогнал нас, и чем дальше от Тампуранка, тем все больше и больше он видоизменялся, вплоть до рассказа о чудовищном плотоядном туре, который терроризировал все Запоолье и разогнал дружину князя с Большой Горы. В личности чудо-богатыря, что поразил насланное богами в наказание чудище, молва расходилась, описуя то святого старца, то былинного витязя Серого Медведя, что веками под горой спал, а тут вдруг с чего-то проснулся, но сходилась в одном: благодарные жители Тампуранка прислали к своему избавителю не менее чем двадцать пять девственниц, и он всеми, разом, овладел. А некоторыми — и неоднократно.
Дружинники с Блистательными по этому поводу откровенно зубоскалили, а Тумил смущался, краснел и бормотал что-то вроде: «И вовсе даже не двадцать пять, а три. И не девственницами вовсе. И не разом».
* * *Лексик, князь Баратиани, был одним из немногих, кто держал руку царевны Валиссы. Не потому что рассчитывал на какие-то преференции в случае ее регентства, а оттого что являлся принципиальным идио… Храни его Солнце, князь ставил закон превыше собственной выгоды, я хочу сказать.
Сам он нынче пребывал, разумеется, в Аарте, оставив управление доменом на тещу.
— Не на брата, сына или еще какого родича, а на женщину? — недоверчиво переспросил я, впервые услыхав об этом. — И ее что же, слушаются?
— Вы просто не знаете княгиню Шоку Юльчанскую, ваше высочество, — усмехнулся Арцуд Софенский. — Это не женщина, это кремень! После женитьбы Лексика на ее дочери она поганой метлой вымела из княжества всяческих разгильдяев и прихлебателей, а самого князя держит под таким каблуком, что тот, бедолага, и пикнуть не смеет. Он и на совет-то, мне кажется, сбежал из под ее власти, а теперь всеми силами пытается затянуть дело, чтобы не возвращаться.
— Но нельзя не признать, что княжеством зятя она управляет не только железной рукой, но и весьма благоразумно, — произнес Зулик. — Оглядитесь вокруг. Везде возделанные поля, сады, пастбища, виноградники, а если мы свернем на юг, к Гнилым Зубам, — князь указал на виднеющиеся на горизонте невысокие горные пики, — то увидим многочисленные шахты и железоделательные мастерские, число каковых, за три года после свадьбы Лексика, увеличилось вдвое. А припомните Баратиан каких-то лет пять назад, когда тут заправлял опекун молодого князя. Нищая, разоренная как после войны земля, с забитыми, не смеющими поднять взгляд крестьянами. А сейчас? Красота, ну красота же право слово.
— Да, была бы у меня такая теща, я бы может и не женился вовсе, — пробормотал Шедад.
— Благоразумно ли нам тогда ехать через княжество, тем паче, через его столицу? — вступил в беседу первый десятник Касец. — Если люди князя Лексика и его тещи решат нам воспрепятствовать…
— С чего бы это? — спросил Зулик. — Самой княгине до того, кто на троне сидит, дела никакого нет, покуда этот человек не мешает ей преумножать богатство для дочери и внуков, а ее владетельный зять — фанатик закона, и раз уж по правилу наследования брат стоит перед внуком, мы, напротив, на его поддержку рассчитывать можем.
— И на письме с условиями его печати не было… — обронил я.
— А вот через Эшпань, действительно, лучше нам не ехать, — добавил князь Тимариани. — Я бы предпочел сесть в Баратуре на барки, и до столицы, или хотя бы до слияния Поо с Долговодной, добираться вплавь.
На том и порешили тогда.
Слова Зулика о процветании этой земли подтверждались на каждом шагу, так что на постоялых дворах я про блюда из свинских яблок даже и не заикался — неактуально это здесь. Сытно, привольно и с номерами без клопов.
Лишь в одном переходе от столицы княжества нам пришлось заночевать на свежем воздухе — трактир, где мы планировали остановиться, пару недель назад сгорел, причем узнали мы об этом лишь миновав половину пути до него от последнего приличного пристанища путешественников. Начальник охраны встречного каравана с Касецом информацией поделился.
Возвращаться не стали. Глупо, да и страшного ничего нет — погода теплая, на небе ни облачка, чего бы и под сенью дерев не отдохнуть разок? Спина от долгой езды верхами и так отваливается, так что хуже мне уже не станет, а остальные тем более перетерпят некоторые неудобства.
Тем паче что на месте погорелого трактира уцелели практически все постройки, включая сеновал — лишь здание постоялого двора пострадало. Хорошо так пострадало, даже стены почти целиком обвалились внутрь — фиг починишь. Только сносить и заново строить.
Покуда личный состав подготавливал места для ночлега и ужин, я, в обществе Тумила (дабы было кому поднять царственную морду, буде споткнется), отправился побродить по окрестностям, ноги размять. Хорошо все же быть царем — никто работать не заставляет…
Стоило нам пройти вдоль небольшого ручейка буквально шагов двадцать, как до ушей наших донесся слабый и жалобный писк, какой издают маленькие, ослабевшие и отчаявшиеся в конец зверушки.
— Что это? — я покрутил головой оглядываясь. — Слышишь, плач какой-то? Откуда ж он раздается?
Парень тоже прислушался, потом отодвинул ветвь какого-то куста, нависшего над руслом. Писк сразу же стал отчетливее, и я поглядел туда же, куда и мой стремянной.
— Ах ты ж!., — охнул я, и полез под ветки.
У самой воды, в грязи, едва заметно копошился маленький, непонятного, из-за налипшей на шерстку земли, цвета, котенок.
— Погоди, твое высочество. — Тумил ужом ввинтился в заросли, подхватил малыша на ладошки, и вынес ко мне.
Котенок задергался и заплакал сильнее.
— Замерз-то как, — пробормотал я, принимая звереныша. — И голодный, не иначе. Где ж твоя мамка-то?
— Там вон, дальше, дохлая валяется, — мрачно сообщил парень. — Порвал кто-то. А котейка слепая еще, сама не ест.
Малыш начал тыкаться носом в мои ладони, разыскивая титьку и попискивая жалобно.
— Теперь сдохнет от голода, — вздохнул Тумил. — Давай, высочество, я ее утоплю, чтоб не мучилась?
— Башку свою глупую утопи, балда, — цыкнул я. — Дуй в лагерь, спроси козьего молока — некоторые в деревне, что мы вчера проезжали, себе покупали. Наверняка у кого-то хоть чуток осталось. И хлеба еще надо.
Я провел ладонью по грязной свалявшейся шерстке.
— Мы тебя обязательно выкормим, маленькая.
Несколько минут спустя я совал котенку в пасть кусочки смятого хлебного мякиша, пропитанного молоком, а окружающие на это смотрели и диву давались. По принципу, «у монархов и монахов свои причуды, а когда он два в одном, так и тем более».
На кошачью титьку продукт был похож слабо, так что сначала зверенок пиханию в рот непонятно чего не обрадовался, а напротив, из последних сил попытался мою руку с хлебом отталкивать, но быстро смекнул, что из этого тоже идет молоко, и тут же присосался как пиявка.
