Роман Злотников - Руигат. Рождение
— Непременно, — отозвался Иван. Местные выверты в пище ему успели надоесть довольно давно, так I что он тут вовсю практиковал русскую кухню, которая пришлась по вкусу всей колонии художников. Особенно на ура пошли квас и окрошка — ну да при такой-то жаре. Но и блины, и борщ, и пельмени тоже были приняты местной компанией с воодушевлением. А на этот раз он решил в обед блеснуть перед приятелями настоящими дерунами.
День прошел плодотворно. Иван закончил с полом и с помощью робота вкопал столбы под крыльцо. А вечером выстругал брусья основы под широкую, удобную кровать, которую хотел установить в горенке под самой крышей. Кровать должна была выйти огромная, под стать тому ложу в доме Беноля. Им с Сантрейей на ней найдется где порезвиться…
После заката они всей толпой сидели у костра и ели настоящую печеную картошку (ну, то есть Иван сделал ее в «кубе» сырой, а уж запекли ее они самостоятельно) и рыбу, запеченную в глине. Народ довольно потешно давился косточками, но на лицах всех присутствующих было написано неописуемое удовольствие. А все потому, что вечером к русскому подошел Иауак, тот самый гигант с курчавой бородкой, который встречал его в день прибытия вместе с Сантрейей, и вежливо спросил, не может ли Иван придумать на сегодняшний вечер какое-нибудь неожиданное блюдо. Ну что-то совсем необычное. Потому что у них сегодня особенный вечер — они провожают Эминея, одного из своих товарищей, и хотели бы устроить нечто вроде званого вечера с угощением, а заказывать еду у мастеров вроде Тиэлу слишком накладно, тем более что у них в поселении имеется свой искусный кулинар, уже давно радующий их изысканными оригинальными блюдами… Вот Иван и надумал устроить не просто поедание какого-нибудь непривычного для окружающих блюда, а приготовление его. Но поскольку в кулинарных талантах творческой публики он сильно сомневался, решил ограничиться чем-нибудь максимально простым. А что может быть проще печеной картошки? Рыбу же он приготовил сам.
Когда все уже изрядно набили брюхо и лениво валялись вокруг костра, Иван благодушно поинтересовался у Сантрейи:
— А куда отправляется Эминей?
— О-о, — с восхищенным придыханием заговорила девушка, — Эминей — один из самых талантливых молодых художников, он прошел очень тяжелый и сложный конкурс и попал в число Избранных.
Иван несколько мгновений молча ожидал продолжения, но Сантрейя молчала, как будто она уже сказала все, что требуется. Тогда он спросил:
— А кто такие Избранные? Сантрейя удивленно уставилась на него:
— Как… ты не интересовался Большей дискуссией? Иван неопределенно пожал плечами.
— Как ты мог?! — едва ли не оскорбленно воскликнула девушка. — Каждый культурный и ответственный Деятельный Разумный просто обязан был поучаствовать в Дискуссии и высказать свое мнение! Неужели тебя, человека, столь тонко чувствующего прекрасное, никак не затрагивает Потеря?
— Потеря? — Молодой офицер наморщил лоб. Вроде бы он где-то слышал это слово, причем произнесенное именно так, как бы с большой буквы… Потеря, потеря… Ах, ну да..; — Подожди, ты имеешь в виду потерю Олы?
— Ну конечно!
— А что, наступает какая-то годовщина? — осторожно уточнил Иван. — Ну, конкурс какой-то творческий объявили? На памятник?
— Какой памятник?! — возмутилась Сантрейя. — Эминей как доказавший свой талант и настойчивость художник избран в число тех, кому даровано право вернуть нашей цивилизации ее прародину!
Молодой офицер озадаченно смотрел на нее. Нет, у них на фронт тоже отправляли концертные бригады, ну там с артистами, певицами, чтецами всякими, но с какого боку тут может быть художник?
— Погоди-ка, я не совсем понял… — уже максимально осторожно начал он. — Что будет делать Эминей?
— Он с остальными Избранными отправится на Олу и потребует от наглых захватчиков очистить нашу прародину от своего мерзкого присутствия! — гордо выпалила Сантрейя.
Иван потерял дар речи. Эти люди хотели пойти к тем, кто бомбил их города, и потребовать чего-то от них? Нет, похоже, он совсем ничего не понял…
— А остальные Избранные откуда взялись? Сантрейя уже просто пыхтела от возмущения:
— Ты что, издеваешься надо мной?! Оттуда, откуда и Эминей! Все творческие, научные и остальные сообщества Киолы проводили свои конкурсы, на которых отбирали самых достойных и талантливых, тех, в ком сильны воля и упорство, тех, кто заставит наглых захватчиков отдать то, что принадлежит нам по праву.
И они непременно…
Иван молча сидел и слушал ее горячую речь, ошеломленный всем, что ему открылось. Эти наивные дети собирались пойти и что-то потребовать у фашистов. Господи; да те встретят их пулеметами! А затем еще заставят оставшихся в живых самостоятельно рыть могилы и сбрасывать в них трупы их же товарищей! Ну, перед тем, как добьют… Молодой офицер скрипнул зубами. Черт, здесь затевается новый Бабий Яр, а он, единственный… ладно, один из четверых, кто способен хотя бы не быть бараном на заклании, машет себе, топориком, строя избенку и… всякие безмятежные планы. Нет, ну надо же быть таким идиотом!
Тут Сантрейя умолкла и испуганно уставилась на него.
— Ой… — тихо пискнула она.
— Что? — машинально отозвался Иван.
— У тебя сейчас такое лицо, словно ты… словно можешь… ну как будто — ну…
— Кого-нибудь убить? — внезапно раздался негромкий голос, прозвучавший за пределами круга, освещенного костром.
Сантрейя ахнула. Впрочем, не она одна. Возгласы удивления и страха полетели со всех сторон, а некоторые из тех, кто сидел у костра, вскочили на ноги. Потому что это был незнакомый им голос, а попасть сюда чужаку было совершенно невозможно — координаты поселения пока никто не знал…
Но Иван остался сидеть. Потому что ему этот голос был знаком. Он слышал его всего несколько раз, но сразу узнал.
— К сожалению, милая девушка, это так. Он это может, — произнес кореец, выходя на освещенное костром место. И он был не один…
Глава 9
Отто валялся на лежаке, закинув руки за голову и тупо пялился в потолок. Суда по тому, что с тех пор как он попал в этот изолированный блок, пищу ему приносили уже более шестидесяти раз, он провел здесь не менее двадцати дней. Впрочем, может, и менее… или более — кто знает, сколько раз в сутки кормят в здешней тюрьме…
Дом ученого он покинул первым. Сразу после того как ответил окончательным отказом на все увещевания этого типа со странным именем Беноль. Еврейское какое-то имя. А по виду — настоящий ариец! Но разве в арийские мозги могла прийти идея о сотрудничестве с неполноценными расами? Это ж надо было придумать — предложить немцу на равных сотрудничать с евреем и славянином! Да и азиат, хоть и был, судя по реакции американца, вроде бы союзником-японцем, с точки зрения единственно верной расовой теории тоже не вызывал энтузиазма — и не только своим внешним видом, но и маленьким ростом, а также общей субтильностью. Хотя, надо отдать ему должное, в бою он держался неплохо. Если уж быть честным с самим собой, только благодаря его помощи немец в схватке с русским сумел ограничиться всего лишь сломанной кистью. А то бы этот варвар, который хоть и был слегка ниже Отто, но заметно шире в плечах, вполне мог бы и задушить его. Настоящий монстр. Нет, майор Скорцени и сам был очень сильным человеком и частенько демонстрировал свою силу, задвигая гвоздь в стену нажатием пальца, или мог на спор согнуть монету в пять марок, но этот зверюга;.. Ну да они там, у себя, в дикой России, до сих пор с медведями борются ради развлечения. Или по необходимости. Ну, когда те забредают из дремучих лесов на улицы их небольших и не очень уютных (по сравнению с австрийскими и немецкими) городков… Нет, в больших городах русские уже почти достигли уровня европейской цивилизации — Отто успел повоевать на русском фронте и вынужден был признать, что его представления о русских как о полудиких варварах, время от времени выползающих из своих лесов и болот, чтобы пограбить цивилизованную Европу..: ну там во время наполеоновской, Семилетней или последней, именуемой Великой, а теперь уже Первой мировой, войн, далеки от реальности. Но согласиться с тем, что славянин — ровня немцу или хотя бы какому-нибудь датчанину, даже французу, было выше его сил. Французы, конечно, тоже не принадлежат к арийскому типу, но все-таки европейцы… Однако, бойцы из русских знатные. Уже на четвертом году войны, когда они сумели, несмотря на все поражения и потери первого военного года, оттеснить доселе непобедимую — немецкую армию к своим границам, а кое-где и перейти их, не признавать этого было нельзя. Безжалостные бойцы. Когда русские, невзирая на шквальный огонь и яростный минометный обстрел, поднимались в атаку, вопя свой древний монгольский боевой клич «Хур-ра-а-а!», у многих испытанных арийских воинов сердце давало сбой. Ибо если немцы останавливались, потеряв в атаке около четверти наличного состава, а скажем, те же американцы — всего лишь десятую часть, то русские продолжали рваться вперед, потеряв и две трети, и даже три четверти атакующих. И врывались-таки в окопы, навязывая безумную, отчаянную, рукопашную схватку. Впрочем, в подобной безжалостности был и свой чудовищный, непонятный гуманному европейскому разуму, но вполне осязаемый прагматизм. Потому что, пока немецкие солдаты в окопах разделывались с остервенело дерущейся горсткой добежавших, вторая волна русских преодолевала простреливаемое пространство практически без потерь и врывалась в окопы разъяренными фуриями как раз тогда, когда немцы заканчивали добивать остатки первой волны. С учетом того, что в этом случае дело решалось в первой же атаке, в среднем, пожалуй, потери выходили баш на баш. Но кем же надо быть, чтобы вот так яростно рваться вперед в первой волне, прекрасно зная, что никаких шансов уцелеть просто нет?..
