Александр Конторович - СМЕРШ «попаданцев». «Зачистка» истории
Ладно, хватит ворчать, надо и дело делать. Гора почты, привезенной очередным пакетботом, нашими стараниями уже превратилась в несколько аккуратных стопок. Карточки на периодику я заполнил, можно нести в библиотеку. Письма Хорхе вскрыл и разложил по странам. Самая толстая папка, как обычно, испанская. Из России, как обычно, ничего, из Франции тоже, что странно, из Англии всего четыре письма, причем три — камраду Шоно, а одно вообще экономистам. В немецкой папке, куда мы складываем письма из Пруссии, Баварии, Саксонии и всяких Вюртембергов, тоже очень много для медиков. По моей, химической части только одно, но зато от Ханемана.
Дотошный саксонец скрупулезно изучает «каменноугольное масло», разделил его на десяток фракций, из которых по описанию свойств я узнаю только бензол, толуол и ксилолы. И его очень интересует «горное масло» и продукты его перегонки, а точнее нюансы их свойств, которые не попали в наши публикации. Задумчиво чешу в затылке. И зачем ему это, он же вроде медик. Хотя, помнится, несколько статей написал по химии… Лезу в шкаф за папкой. Да, по химии, но с медицинским уклоном. Может, медики про него знают? В историю химии он точно не вошел. Ладно, что толку скрывать то, что может выяснить любой усидчивый лаборант. Только опять придется копаться в архивах и делать выписки из журналов. Ксерокс мне, ксерокс, полцарства за ксерокс!
Впрочем, ассистенты с хорошим почерком сильно облегчают и даже скрашивают жизнь. Я еще не успел дописать обзор для камрада Снэйка, как Яго принес переписанное набело письмо. Все честь по чести, непременное вступление про отца-основателя, так что я одобрил (парнишка расцвел и как на крыльях полетел в библиотеку) и с гордостью подписался на последней странице — «Михайло Васильевич Ломоносов».
Идея не новая, а очень даже старая. Труды сообщества публикуются от имени отца-основателя. Пифагорейцы — от имени Пифагора, ну а мы, соответственно, от имени Ломоносова. Публикация под псевдонимом — дело обычное, да и чудаков в научном мире хватает, Дарвин[20] вон поэмы по ботанике пишет. Мы на его фоне просто-таки образец благонравия.
Ладно, с немецкой папкой покончено, перехожу к американской. От Пристли ничего нет. Неужели он все же оставит химию? Зато три приглашения печататься, от общества поощрения сельского хозяйства, общества поощрения чего-то там и искусств и «фермерского музея», который, как ни странно, журнал. И все более-менее витиевато намекают что мы, американцы, ближе друг к другу, чем к Англии и Испании…
А вот им мы и пошлем статью Хорхе о коррозии и борьбе с ней. Парень — молодец, своим умом дошел до оксидирования, но над изложением полученных результатов ему работать и работать. Хоть и заставляю я его читать все, что нам присылают, но все равно пишет так, что с первых слов ясно — пока другие учились риторике и грамматике, он в кузне вкалывал. Но фермерам так даже лучше.
Встряхиваюсь и разминаю руки. От прогресса одни беды. Только привык к карандашу — пришлось переучиваться на гусиные перья. Только навострился писать ими без клякс — появился побочный продукт оружейного производства, перья стальные. Перекуем, так сказать, мечи на орала, а брак пластинчатых пружин — на канцтовары. Теперь самая толстая, испанская папка.
Черт бы побрал этих колонизаторов. Нахапали столько, что теперь полмира говорит на испанском языке. С акцентом, с непереводимой игрой местных идиоматических выражений. И пишут, пишут, пишут… Про маис — это Ирине, про тропические деревья — тоже ей, ой, блин, запрос из инквизиции. С внутренним трепетом вскрываю письмо. Слава богу, претензии не к нам, мы нужны как консультанты. На священника напал нагуаль индейца, которого поп за день до того пастырски наставлял посохом по спине. В образе большого крокодила. И тоже получил палкой по хребту. Теперь индеец лежит в тюрьме с отнявшимися ногами и обвинением в колдовстве. Похоже, осудить его не очень-то и хотят. Или мнения разделились. Так что теперь нас спрашивают, как доказать или опровергнуть связь между подследственным и неустановленным пресмыкающимся. И не ответишь ведь, что телепаты в отпуске. Иду советоваться с камрадом Шоно…
У него сегодня хорошее настроение и рагу из морской свинки. А я с этими письмами забыл пообедать, за что получаю лекцию об этиологии гастрита и тарелку восхитительного варева.
В общем, написали, что надо тщательно обследовать индейца на предмет того, где и как у него повреждена спина. Со ссылками на анатомические атласы и карту иннервации, опубликованную в анналах университета Мехико (про авторство скромно умолчу). И расспросить еще раз священника, как он бил крокодила. Если инквизиторы действительно хотят оправдания, скажут, что травмы у индейца и крокодила разные. А нет — мы сделали все, что могли…
Кроме еды, Шоно поделился со мной огорчениями. Дезо[21] и Корвизар молчат и похоже, что статью «О заразительности гниения» в «Хирургическом журнале» бросили в корзину. Ну как их пронять? Сколько еще человек должны умереть от сепсиса и гангрены, прежде чем до врачей дойдет, что руки надо мыть до осмотра раненого, а не после?! Специально ведь разъясняли, как для малолетних, подробно описывали опыты и с бульоном, и с мясом и с живыми куями[22]. Может, в этом дело? В Европе ведь куи — животное экзотическое и дорогое, не зря его англичане прозвали «свинья за гинею». Предлагаю ставить и, главное, описывать опыты на кроликах. Хотя наши коняхи[23] и отличаются от своих европейских сородичей, кровь у них тоже красная и мясо нежное. Собеседник предложение вежливо проигнорировал. Ну и ладно, ему виднее, я-то не медик.
Возвращаюсь с черновиком ответа. Блин, это ведь официальная бумага, псевдонимом ее не подпишешь и еще надо согласовать в службе безопасности. Пишу сопроводительную записку и откладываю в отдельную папку. Ох, развели мы бюрократию.
Ладно, последнее усилие — и «бумажный день» закончен. Завтра вернусь на завод. Наука наукой, но если мы не будем работать и зарабатывать, то придется лапу сосать…
Лето 1796 года. Калифориния, форт «Клим»
Динго
После гибели Клима наша судостроительная программа на некоторое время «зависла». Все испанские верфи и производственные мощности располагались в Гаване, но разворачивать там производство принципиально новых судов не стоило. Хватало и «длинных фрегатов» Аларкона. Однако, когда в числе переселенцев оказались несколько человек из артели, специализировавшейся на строительстве небольших рыбацких посудин, шлюпок и прочих лодок, я уговорил руководство выделить людей и ресурсы на реализацию одной идеи.
Дело в том, что территории, где располагались наши форты, обладали одним существенным недостатком: там не было леса. А если он и рос, то доставка бревен к берегу моря или ближайшей судоходной реки вырастала в такую проблему, что о закладке верфи не могло быть и речи. Ближайшим удобным местом и в плане материала, и в плане судоходности выглядела река, расположенная севернее Лососевой и носившая в нашем мире название Русская.
Место, выбранное под форт «Адмиралтейский», находилось километрах в десяти от устья реки и принадлежало одному из родов племени Ваппо, с которым мы поддерживали неплохие отношения. Договориться о размещении там поселка начальству удалось сравнительно легко. Эти индейцы уже вкусили прелести земледелия и были заинтересованы в дальнейшей расчистке площадей под поля. Так что несколько пил, топоры и пара плугов пошли в оплату за территорию будущей верфи.
Стройку начали с того, что обнесли будущий форт частоколом. Несмотря на дружественное окружение, эта предосторожность была не лишней. Приходилось опасаться непрошеных гостей, причем не только краснокожих, но и вполне белых. Еще до того, как стена была закончена, смонтировали лесопилку и заложили остовы трех будущих катеров, используя привозной сухой материал. Его должно было хватить на набор и обшивку этих корпусов, а в дальнейшем дойдет до кондиции и собственная продукция.
Первенцы нашего судостроения представляли собой девятиметровые посудины, которые при ширине в два с половиной и осадке примерно в восемьдесят сантиметров имели водоизмещение чуть больше семи тонн. За основу была взята рыбацкая шлюпка, однако кормовая часть была значительно переделана, исходя из необходимости установки двигателя. Точнее, двух. Дело в том, что наши эксперименты со «Стирлингами» привели к интересному результату. Небольшие движки с мощностью в три-пять «лошадей» получались вполне работоспособными, особенно если применять принудительное охлаждение забортной водой. А вот дальнейшее увеличение размеров и мощности влекло за собой множество сложностей. Поэтому для катера была разработана установка из двух двигателей, смонтированных на общем основании, суммарной мощностью около девяти сил. Этот агрегат, размером метр на метр и высотой чуть больше полуметра, должен был вращать два винта диаметром по двадцать сантиметров. Прототипу мотора, который уже довольно долго пыхтел на мостках на берегу реки, приходилось лишь периодически менять сальники да промывать систему охлаждения. Последняя требовала чистки примерно каждые шестьдесят-восемьдесят часов, забиваясь водорослями, илом и прочим водным мусором. Впрочем, после нескольких доработок конструкции данная операция требовала не больше двух часов. Пробный двигатель нагревался за счет твердого топлива, но в судовой версии мы планировали применить спиртовую горелку.
