Андрей Гребенщиков - Сестры печали
По русскому обычаю незваных гостей попросту игнорируют… Это даже немного обидно.
– Мы пришли с миром! – поганый Голливуд, даже за двадцать лет без синематографа не выветрился из головы.
– Чего надо? – на пороге появляется неприветливая женщина в крестьянской (нет, в колхозной) одежде. Что-то пальтообразное под видавшей виды шалью, на босых ногах валенки, на голове, ясно дело, выцветшая косынка. Истинные деревенские ценности неподвластны времени и какому-то апокалипсису. Только в руках не хлеб-соль, а угрожающего вида колун. Теплая встреча…
– Транзитники мы, – не могу отвести глаз от страшного топора, совсем не предназначенного для женских рук, зато для мужских голов – самое то! – Идем из славного града Ебурга в первопрестольную с культурно-туристическими целями. А к вам заглянули на огонек: погреться с дороги, разделить хлеб и кров, если таково будет желание любезных хозяев. – Господи, что я лепечу с перепугу?!
– Любезный хозяин здесь один, точнее одна, – своими фольклорнымиречами заслуживаю заинтересованный взгляд со стороны решительно настроенной крестьянки. Может, удастся избежать народного бунта, бессмысленного и беспощадного? – Никакого желания привечать туристов у меня нет, но законы гостеприимства никто не отменял. – Женщина вздыхает, но больше для вида, ей все же любопытно, кто мы такие.
– Точно хотите зайти? Предупреждаю сразу, у моего дома в этих краях дурная слава.
– Чем же он заслужил столь несправедливое отношение? – в нашу несветскую беседу вмешивается наконец-то очнувшийся Зулук. Рад его слышать, вдвоем против топора уже не так страшно.
– Отчего же несправедливое, – улыбается хозяйка щербатым ртом. – Все заслуженно, все за дело. Впрочем, до́бро чесать языками на пороге, проходите, гости самозваные.
– Хорошо выспался, господин маркиз? – подколоть соратника – моя святая обязанность, иначе замучает лукавая совесть. Мы осторожно пробираемся через темные сени, стараясь впотьмах не повредить себе ничего жизненно важного, низенькие деревенские косяки памятны каждому русскому человеку, хоть раз набившему шишку об это архитектурное издевательство.
– Спасибо, солдатик, чтоб ты так спал, – Зулук раздражен, не пошел ему на пользу затянувшийся отдых.
Внутри изба выглядит, как… изба. Аккуратная, ухоженная, с обязательной печью, замысловатыми коврами на полу и стенах, цветастыми занавесками на окнах. Со свечой я, кстати, не угадал, это была керосинка.
Но что-то выбивается из деревенского стиля, пожалуй, чрезмерное обилие баночек, скляночек и прочих стеклянных сосудов, оккупировавших настенные полки и открытые шкафы.
– Я знахарка, – поясняет хозяйка и тут же мрачно уточняет, – в некотором роде…
– Ведьма, что ли? – непонятно какого рожна хамит обычно дипломатичный Зулук.
Я грожу ему кулаком, но он и сам выглядит растерянным «чего это я ляпнул?».
– Люди добрые по-разному кличут, – «ведьма» и не думает обижаться. – Злые – тем паче. А вы садитесь, залетные, чего жметесь, – она указывает на лавку подле большого стола, на котором и чадит керосинка. – Голодные?
Дружно киваем.
– Очень.
– В аккурат к ужину поспели. Картошечка, кое-какие разносолы, котлетки надысь сготовила – не побрезгуете? Та вы не бойтесь, не фонит ничаго, чистая у нас местность, чистая вода и пища.
Мы не побрезгуем, лишь бы не захлебнуться слюной.
– И по чарочке за знакомство?
Точно ведьма! Насквозь видит усталого, изголодавшегося путника!
– Я – Зулук, – широко улыбается маркиз. – А это мой спутник, в хорошем, не в европейском смысле, можете называть его Солдатик.
– Солдатик, говоришь? – женщина пытливо смотрит на меня, потом переводит взгляд на Сумасшедшего Люка. – Интересная компания… Меня местные Региной кличут.
Я хочу произнести дежурное «приятно познакомиться», но слова намертво застревают в горле. Что за дела?!
– Не пугайся, Солдатик, – «ведьма» усмехается, видя мое замешательство. – Избушка у меня непростая, с секретом. Да вы и сами не из простого места, Пояс Щорса, кажется?
Молча переглядываемся с маркизом, не только избушка непростая, ее хозяйка тоже…
– Будет вам в гляделки играться, – крестьянка хмурится. – «Регина» сокращенное от «Рентгениха», людей я насквозь вижу, не обидели небеса таким даром.
– В смысле насквозь? Кости и внутренности? Частная травматология на дому? – мне нужно собраться с мыслями, а пока несу полную ересь.
– Смешной ты, Солдатик, – кидает Рентгениха через плечо, все ее внимание переключается на котелок с ароматным ужином. – Но про травматологию ты прямо в цель попал. Лечу и увечу в одном месте, не отходя от кассы.
Не понимаю странную хозяйку, морщит лоб и Зулук, ему здесь явно не по себе.
Но когда перед нами появляются благоухающие забытой картошечкой и настоящими домашними котлетками тарелки, а руки сами собой тянутся к граненым стаканам с маняще-мутной самогоночкой, все сомнения, как в песне поется, «уходят прочь».
Какой кайф! Картошка – пища богов, а самогонка – их нектар!
– Нравится? – Регина выглядит довольной.
За нас отвечают громко урчащие от наслаждения желудки, и слов никаких не нужно.
– Я вам про секретик избушки своей не дорассказала, – хозяйка тоже не дура выпить, чокаемся вновь наполненными до краев стаканами. – Дом Правды, как вам названьице? Да вы жуйте, не отвлекайтесь, заодно перебивать бабушку Регину не будете.
Она не выглядит старой, но раз «бабушка», так «бабушка», чего попусту спорить.
– Свойство у тутушнего Узла силы такое, врать не дает, всякую ложь с корнем изводит… Кстати, Зулук, а у Щорса вашего какое свойство?
Маркиз бы лучше последовал предыдущему совету Регины «жевать и не отвлекаться», но деваться некуда, надо отвечать.
– Точно не знаю, бабушка – (он ее подкалывает или мне только кажется?), – но вроде как от лучевой болезни спасает, не вылечивает, а симптомы снимает, развиваться ей не дает.
– Не густо для такого мощного Узла, как ваш, – глаза Регины блестят. От выпитого или задумала чего? – На побочное свойство еще потянет, но что-то скрывает от всех ваш Мастер Вит, недоговаривает старый проходимец… Но то уже вопрос не про вашу честь.
– Еще первача? – а вот этот вопрос точно по адресу, мы прекрасно знаем единственно возможный на него ответ!
– Регина, – отказываюсь от надуманной приставки «бабушка». – Почему все-таки ведьма?
– Звали бы Фемидой, – лыбится хозяйка. – Только для деревни «ведьма» как-то аутентичней будет.
«Фемида» и «аутентичный» в устах темной колхозницы производит на обоих путешественников неизгладимое впечатление, которое вербализуется (мы тоже владеем умными словами!) в пьяное маркизово «что-то я не догоняю!»
– Чего ты не догоняешь, родной? Вроде только накануне с олимпийской мифологией разбирался, – ярится женщина и вновь демонстрирует знание того, о чем ведать никак не должна. Точно, ведьма! – Фемида – слепошарая судия, направо и налево карающая всех, кто ей под меч попадется. Я же Фемида с весьма острым зрением, про Рентгениху, чай, не забыл? Творю скорый, но праведный суд: грешников пускаю под скальпель, а праведников от хворей спасаю. Апгрейженная Фемида, с восстановленным зрением и функцией врачевания, а по-простому, по-нашенски то есть, «ведьма».
Мы перестаем жевать, лишь самогонка плещется в пищеводе, мешая сосредоточиться на главном…
– Маньячка, что ли?! – запоздалая догадка осеняет слишком поздно, я не могу пошевелить ни ногами, ни руками, мышцы не слушаются. Тварь!
– Это зависит от точки зрения, – лицо Рентгенихи растягивается в ужасном подобии улыбки. Оскал дикого животного! – Коли грешен, а скоро мы все узнаем в подробностях, то благодетельницей меня точно не назовешь.
– Люди всегда, не только сейчас, делились на три категории, – хозяйка неспешно собирает посуду со стола, ужин закончен, какой десерт ждет нас после? – Грешники, с ними все просто, убийцы, насильники, подлецы, предатели и вся такая прочая шушера. Праведники – тут тоже без сложностей, хороший человек он и после конца мира хороший человек. Про детишек даже говорить не стоит, ангелы безгрешны.
Регина садится перед нами, кладет сжатые в кулаки руки на опустевший стол.
– А есть колеблющиеся, не плохие и не хорошие, творящие в своей жизни и добро, и зло. Праведные грешники и грешные праведники… Это уже весьма сложная категория, не правда ли, господа залетные?
Ответить мы не можем, паралич добрался до языка. Я дышу, я чувствую, я вижу и слышу – но я неподвижен. Вряд ли Зулук в ином положении…
– Меня считают ведьмой, – что-то происходит с глазами Регины, пристальный взгляд становится пронзительным, пронизывающим тебя насквозь. У человека не бывает таких глаз! Это двустволка, нацеленная в твою душу, жерло вулкана, которое, вопреки законам природы, заглядывает в тебя, – испепеляющий жар, выжигающий изнутри! Больно… и слезы текут по щекам. Я парализован, постыдная соленая вода, бегущая по лицу, единственное доступное мне движение. – Только ведьма не знает жалости, она может резать и калечить людей, извлекая из них жизнь…
