Михаил Шухраев - Охота на Голема
Уж этими-то благородными манерами он наверняка проймет даму, после чего, распив портвейн, они отправятся в знакомый ему подвал, чтобы там более обстоятельно продолжить знакомство.
Правда, запашок от «дамы» шел тот еще, но Витька не придал этому никакого значения — и от самого-то, знаете, несет не дорогим одеколоном, да и опять-таки, ему было не привыкать.
— Ну, это, — проговорил он, — надо — за знакомство, что ли?.. Меня вот, Витькой кличут, а тебя?
Бомжиха даже не соизволила посмотреть в его сторону.
«Уже где-то набухалась, что ли?» — подумал Витька. Конечно, такое поведение свойственно еще и наркоманам, но наркоманы — все же люди более богатые, чем простые честные бомжи, и вряд ли будут выглядеть так.
— Да ты смелее, ну, это самое! — говорил Витька, выставив стаканы, мастерски расправившись с пробкой и разлив до половины буроватую жидкость. — Ну, по-человечески, что ли…
Но и на такое заманчивое предложение не последовало никакой реакции.
Разве только запашок показался Витьке слишком отвратительным — но и на это он не обратил в тот момент внимания: все заглушал запах портвейна. Но надо было уговорить будущую подругу разделить с ним выпивку — кое в чем он все-таки был джентльменом!
— Ну, это… может, плохо тебе? — спросил он. — Чего сидишь-то так?
Когда и на это ответом стало молчание, он перешел к другим мерам, отставив бутылку и стаканы.
— Заснула, что ли….? — Бомж выругался, а потом потрепал бомжиху по спине.
Возможная Витькина подруга словно бы оцепенела, но он продолжал трясти ее:
— Ну, ты, давая, пей, пока предлагают! Я сегодня добрый!
Она освободила лицо от рукавов своего рубища и, наконец, слегка повернулась к Витьке. И это стало самым страшным зрелищем в его грешной жизни.
Лица, собственно, практически не было — была какая-то омерзительная, гниющая масса с дырками вместо глаз — но Витька понял, что на него смотрят, и смотрят настолько жутко, что хуже этого взгляда уже и выдумать ничего невозможно.
Мазилин с воплем вскочил на ноги, стаканы, предназначенные для культурного отдыха, упали на землю вместе с бутылкой, из которой потекла в осеннюю грязь и в траву драгоценная «горючая» жидкость. Но сейчас ему было совершенно не до того. Он забыл и про вторую бутылку в своей сумке, и про саму сумку, и стал медленно отступать из скверика, пятясь задом, и всем видом походя на клопа, насмерть испуганного неожиданно включенным светом.
Покойница (а кто же это еще мог быть!) все так же смотрела на него отсутствующими глазами, но не делала попыток встать и наброситься на того, кто рискнул потревожить ее уединение.
И тогда нервы у Витьки окончательно сдали.
С диким нечленораздельным воплем, окончательно позабыв, зачем явился в этот скверик, он выскочил на тротуар, — и только там, едва не загремев костями об асфальт, решился повернуться спиной к «бомжихе». А потом Витька бросился вперед, почти не разбирая дороги, — лишь бы оказаться подальше от этого чертова сквера!
Он свернул в переулок, выходящий к людному проспекту, налетел на дорожный знак, извещавший, что здесь идут земляные работы — и даже не почувствовал боли, только взвыл от неожиданности — и рванулся дальше.
На его счастье, милиция дежурила на другой стороне — у иностранного консульства. Но сейчас ему было не до ментов, да что там — он сам готов был бы броситься к ним в объятия, лишь бы только избавиться от гнусного видения.
Чуть поодаль виднелась церковь, попавшая в поле зрения Витьки, и тут он понял, куда именно ему следует бежать, нет, даже лететь со своим кошмаром. Конечно же туда — ведь сейчас ему явилось создание Ада, караулившее именно его, Мазилина, чтобы утащить в Преисподнюю, а уж там — сожрать без остатка.
Поэтому Витька прибавил скорости, насколько он мог себе это позволить. Прохожие шарахались в сторону, позади послышался возмущенный женский возглас — бомж не видел ничего, кроме золоченого купола колокольни.
Каким-то чудом он вывернулся из-под поворачивающего с проспекта трамвая — еще секунда, и он, в самом деле, оказался бы если и не в Преисподней, то, как минимум, в морге, а в трампарке еще один вагон заслужил бы нехорошую славу убийцы. Но этого не случилось — Витька вновь оказался на тротуаре, стараясь отдышаться, он прислонился к ограде.
Рядом несколько пенсионерок торговали подержанными книгами и самым разнообразным старьем.
Одна из них с неприязнью посмотрела на Витьку, и уже было открыла рот, чтобы высказаться — мол, ходють тут всякие! Но тут бомж попытался оглянуться — и не смог. Ему казалось, что проклятая «бомжиха» гонится за ним, намереваясь ухватить костлявой рукой за ветхий воротник Витькиной куртки — и тащить его в Ад.
Нет, спасение могло прийти только свыше, поэтому Витька, кое-как переведя дыхание, бегом бросился ко входу в церковь.
На сей раз путь его был недолог — чья-то рука и в самом деле ухватила его за воротник, но рука оказалась не костлявой, а очень даже крепкой лапищей. К длинному носу Витьки потянулся весомый кулачина — тоже вполне материальный.
— Куда прешь, бомжара подзаборная? — спросили его тихо, но внятно.
Витьке ответить было совершенно нечего.
Его крепко держал какой-то тип в обносках и с красной мордой — по виду, точно такой же бомж, как и он сам. Но внешность обманчива. Красной морда типа могла стать от хорошего коньяка или качественной водки, и уж испарениями дешевого портвейна он точно не дышал.
— Ты отвечай, когда спрашивают! — почти добродушно посоветовал Витьке тип. — Я не понял, чё ты тут делаешь, бомжара? — сказал он, а мог бы и добавить новорусское «в натуре» — для бомжей этот тип и был кем-то вроде «нового русского»: разжиревшим нищим, промышляющим около собора. К тому же, далеко не бездомным.
Надо было что-то отвечать.
Витька и попытался это сделать.
— Там… в переулке… — Он лихорадочно попытался собраться с мыслями, но они тут же начали ускользать и разбегаться. — В переулке… мертвая баба… Живая — только мертвая…
— Яне понял… — хотел было продолжить нищий, но тут какой-то из его приятелей, должно быть, более важный в здешней компании, заметил:
— Да он обделался со страху. И не нас с тобой он испугался. Эй ты, там трупик, что ли обнаружился? — Второй нищий указал в сторону, откуда прибежал Витька.
— Отвечай, когда люди тебя спрашивают! — с угрозой в голосе прошипел тот, который продолжал удерживать бомжа за воротник.
— Трупик? Есть там трупик… — мелко захихикал Витька. — Только живой трупик-то, живой!..
— Да он псих ненормальный, — вынес приговор тот, что сейчас играл в «доброго следователя». — Вот что — если хотел здесь стоять, то хрен тебе. Тут — наше место, понял, бомжара?! А что там за трупик — то не наше дело…
— Мне… в церковь надо, — почти прошептал Витька.
— В церковь ему надо! — передразнил нищий. — Обойдешься, бомжара. Вали отсюда поздорову. Проводи-ка его, — обратился нищий к своему здоровенному помощнику.
И Витька почувствовал, что его тащат — но не в Преисподнюю, а лишь подальше от входа в собор. Он двигался, не упираясь — израсходовал все силы при своей пробежке.
Его дотащили за воротник до угла ограды, почти напротив рынка и станции метро, а потом здоровенный брезгливо дал Мазилину несильного пинка.
— Катись…
Витька откатился до входа на рынок, а потом, обернувшись, и не увидев за собой погони — ни нищих, ни страшной адской твари, поднял глаза на купол собора и перекрестился (правда, он не помнил, как надо это правильно делать — то ли слева направо, то ли справа налево). Зато в первый раз в жизни он перекрестился вполне искренне и с чувством.
Уже потом, рассказывая в компании таких же, как он сам, об этом приключении, Мазилин начал привирать. Приключение обрастало подробностями, мертвая «бомжиха» шипела жутким голосом о том, что он, Витька, попадет в Ад, сожрала портвейн вместе с бутылкой и едва не откусила Витьке руку.
— Ну вот, так я и спасся, — говорил он. А его знакомая, вполне живая Машка — полусумасшедшая баба, которую за любимое словечко прозвали «Клиникой», повторяла:
— Ну, и допился ты до «белочки» — это ж просто клиника! И покойники с косами по улицам ходят, и менты звереют, и ваще!
На то, чтобы объяснить, что такое это «ваще!», ее словарного запаса уже не хватало.
— Делириум тременс! — авторитетно заявил бомж по прозвищу Хыня — признанный интеллектуал всей компании. И добавил:
— Был ты Мазилин, а будешь — Лгунишкин…
А «ваще», между тем, продолжалось. Покойники (правда, безо всяких кос) и в самом деле разгуливали по улицам города, и ни один из них пока что не попался на глаза тем, кто и должен был заняться их дальнейшей судьбой. Все наружное наблюдение О.С.Б. пока что давало сбой: зомби явно не спешили явиться в знакомые по былой жизни края. Зато теперь в их передвижениях начала намечаться некая упорядоченность. Однако пока что никто этого не замечал.
