Андрей Попов - Солнечное затмение
-- Послушайте, смерды! Вы знаете, что я, -- он ткнул себя пальцем в грудь, -- буду вашим следующим ко... этим... королем! Я... и никто иной! Сяду на трон и стану издавать ук... указы! Кого захочу -- помилую! А кого не захочу -- повешу на стене Анвендуса!
Наследник престола еле держался на ногах. Он размахивал пустым фужером как скипетром. Его атласный редингот был испачкан то ли блевотиной, то ли каким-то суфле. Посетители бара, бывшие не намного трезвее оратора, вмиг замолкли и уставились в его сторону, уже приготовив ладони для аплодисментов.
-- А если я король!! -- заорал Лаудвиг, шлепнув фужер о стену. -- То где, ... вашу мать, мои королевские почести?!
Ноги его наконец пошатнулись, и принц потерял равновесие. Уже в падении он отчаянно схватился за скатерть стола, но в итоге собрал на свою голову все, что недоела толстушка. Последней по лбу прилетела бутылка вина. Пустая. Так он и захрапел -- лежа на грязном полу, накрытый скатертью и несколькими тарелками.
* * *
Город совершенно опустел людским смехом и свойственным ему весельем. На улицах больше не играла детвора, не было слышно праздничных песен, торговцы -- те, кто остался в живых, позакрывали свои лавки. Шум брани и родственный ему шум торжества, казалось, насовсем покинули кварталы Ашера. Всюду сновали иноземные солдаты, каждому из которых даны были привилегии судьи и палача. Они могли рассечь напополам любого горожанина, если тот что-либо невежливо произнес или просто косо посмотрел в их сторону. Им не составляло труда убить человека безо всякой причины. Старшие офицеры пожурили бы их лишь только за то, что они понапрасну тратят силы. Англичане могли ворваться в любую квартиру, схватить молодую девицу и прямо на глазах родителей вытворять с ней все, что вздумается. В их поведении не было ничего оригинального для завоевателей. Хмельная эйфория легкой победы перемешалась с запахом крови, образуя гремучую смесь -- ту, которая помрачает человеческий разум, чувства вырождает в страсти, мышление -- в инстинкты, образ человеческий -- в его уродливое подобие.
Очень скоро в городе началась пандемия голода. Франзарцы прятали съестные припасы в самые потаенные места: замуровывали в стены сухой хлеб, цементировали крышки погребов, некоторые даже умудрялись таить свои провианты в городской помойке. Бывали случаи, когда горожане заворачивали куски свежего мяса в целлоидные пакеты и вместо внутренностей начиняли ими трупы людей, не редко -- их же родственников. Потом пропахшее мертвятиной мясо отваривалось и съедалось с аппетитом неведомым человеку из нормальной жизни. Англичане за укрывательство еды грозили не просто смертью, а чудовищными пытками. Видя, что и эта мера не помогает, они вынуждены были сменить кнут на пряник. Они изобрели так называемые "гарантийные талоны жизни". Вот объяснение сказанного: если какой-нибудь горожанин добровольно приносил английскому офицеру продукты или мясо, то, оценив количество провианта, офицер выписывал ему талон, где в течение определенного времени горожанину гарантировалась жизнь. То есть, если кто-то из солдат захочет его убить, тот всего-навсего должен показать этот талон. Слово свое, стоит сказать справедливости ради, англичане держали. Но так только заканчивалась гарантия, то горожанин должен был покупать новый талон.
Дианелла продолжала скрываться в приюте бездомных детей. Она почти ни с кем не общалась, стала грязной и чумазой, подстать своему окружению. Постоянно вытирала из-под ресниц слезы и шептала себе под нос: "дядя король придет и спасет меня, обязательно спасет". Флеменция в одежде нищенки сидела с протянутой рукой у давно закрывшейся лавки некого Бариотти и благодарила Непознаваемого за те крохи, что доставались ей и ее воспитаннице.
А время, сломя часовые стрелки, несущееся неведомо куда, не вступало в союз ни с франзарцами, ни с их врагами. То есть работало против всех. Горожан косил меч и голод. Англичане все более теряли присутствие духа, так как обещанная помощь с родины, кажется, была отрезана разъяренными франзарскими кораблями.
В жизни простого английского солдата Грейта в период этой осады произошел случай, о котором он рассказывал бы своему потомству как о самом слезном анекдоте. Да... В том-то и дело, что рассказывал бы... Короче, сел Грейт во время своей вахты на городской стене немного вздремнуть. Сам виноват. Прислонился он спиной к талусу одной башни, да еще бесстыдно раздвинул ноги. Так спят в люльке маленькие дети. И рот открыл вдобавок. Проснулся Грейт не от ругани офицера, как бывает в подобных случаях. Он пришел в себя от страшной боли. Причем, в самом деликатном органе. Его член словно провернули на мясорубке. Крик спонтанно вырвался из гортани. И когда несчастный открыл глаза, то увидел торчащую между ног стрелу. Первая мысль, посетившая его шокированное сознание, проста: это мстит кто-то из горожан. Но траектория и угол падения стрелы были таковыми, что она могла прилететь не иначе как из-за пределов города. Тогда, может, франзарская армия начала свой штурм? К счастью, нет. Больше ни единого выстрела.
Несчастный Грейт! Как он кричал, когда его напарник вынимал стрелу из судьбоносного для потомства органа! Увы, уже обреченного потомства! От колен и выше штаны солдата покрылись, словно аллергией, пятнами крови. Среди боли и бешеной суматохи происходящего Грейт и не заметил, что к наконечнику стрелы была прикреплена скрученная в трубочку бумага.
Филип, так звали его напарника, развернул записку и принялся спешно ее читать. Радость даже не появилась -- она взорвалась на его лице. Глаза просияли. Он обнял страдальца, поцеловал его и произнес фразу, которая надолго стала афоризмом среди англичан: "рядовой Грейт, ценой своего члена ты спас всю нашу армию!".
Оставалось менее декады до того момента, когда первый удар тевтонской машины сотрясет весь город...
* * *
-- Везут! Сьир герцог! Их уже везут! -- один из солдат чуть не сходил с ума от радости, когда увидел огромные фаллического вида металлические чудовища, которые тянули спереди более десятка лошадей.
Многочисленные колеса платформы то и дело буксовали в ямах, и тогда чуть ли не половина армии сбегалась помогать движению машин. Иные солдаты шли впереди и танцевали, словно приветствовали спустившееся с неба древнее божество. Да, на стенобитные машины Флюдвига смотрели как на спасение. Их грозный металл был с оттенком праведного гнева и блеском скорой победы.
Альвур Оранский погладил волосы Фиассы, поцеловал ее обнаженную грудь и сказал:
-- Никуда не высовывайся из шатра. Мне пора за дело.
-- Будь осторожен, дорогой.
-- Душа моя, твое пребывание здесь не менее опасно. Почему бы тебе не вернуться в Англию?
Фиасса так усердно замотала головой, что ее растрепанные волосы стали хлестать по лицу герцога. Потом оба засмеялись. Он поцеловал ее в губы и вышел наружу.
Предвечная Тьма была явно напугана светом множества факелов, торжеством множества душ и криком множества голосов. Ее жуткий мрак вынужден был отступить далеко к границам мироздания. Даже небесные костры сияли, казалось, ярче обычного. Небожители намеренно разожгли их побольше, дабы посмотреть с горнего мира на великую битву двух великих народов. Франзарские солдаты кричали от радости, трясли огнем и прославляли Непознаваемого за Его чудные деяния.
Граф Айлэр, командующий армией, был уже здесь, суетливо отдавал приказы, на всех кричал, какого-то солдата даже для исполнения приказа вдохновил пинком -- короче, был раздражен как никогда. Это и понятно. Вся ответственность военной компании лежала на его персоне. Завидев герцога, он подоспел к нему и доложил:
-- Сьир, все готово. Тянуть время не вижу смысла.
Потом он развернул перед глазами герцога свиток со схематичным планом Ашера.
-- Сьир, вот в этих двух местах стена тоньше, чем в остальных. Мешков с порохом предостаточно. Да, мы потеряем много солдат. Первые отряды -- практически смертники. Думаю, воинов опытных в бою стоит поберечь.
Оранский вяло отмахнулся.
-- Действуйте по вашему усмотрению, граф. Только сохраните мне Дианеллу.
То ли дремлющий, то ли почти уже умерший город вяло тлел несколькими огнями сторожевых башен. Его существование посреди океана темноты с плескающимися волнами мрака было призрачным. Суета вокруг его стен -- вздорной. В его неприступность одинаково верили как бывшие хозяева, так и нынешние, сами же опровергнувшие эту аксиому. Жизнь в черной вселенной во всяких ее проявлениях считалась теософами квазиреальной -- неким эфемерным мерцанием чего-то такого, что лишь напоминает жизнь. Кое-кто думал, что черная вселенная есть запаздывающее в пространственном континууме эхо Настоящего Мира. Его полуматериальный отголосок. Примерно то же, чем является для покойника его слоняющийся по земле ревенант. То же, что бурный кильватер для несущегося по морю судна. Может, именно поэтому многие обитатели этого мира смотрели на все вокруг как на разукрашенную пустоту. Жизнь и смерть здесь считались просто двумя разменными фишками соответственно белого и черного цвета. Равно как радость и печаль. Как любовь и ненависть...
