Сергей Слюсаренко - Тактильные ощущения
— Пожалуйста, сто коньяку, — это я бармену.
Видя, как бармен, молодой парень, взял граненый стакан и решил его наполнить коньяком, я запротестовал:
— Пожалуйста, мне в коньячный бокал и погрейте его паром, — вспомнил я, как наливали мне коньяк чуть больше года назад.
Бармен, никак не отразив на лице свои мысли, молча и беззлобно потянулся к полке за бокалом, и, согрев его паром кофеварки, налил мне коньяку. Все из них выбивать надо! А ведь совсем недавно в моем пентхаузе… Ладно, не надо. Я, кажется, решил было доказать всем, что бесплатный сыр бывает не в мышеловках. Оказалось, что правда. Он ещё бывает в волчьих ямах и на минном поле. Иди и кушай. Чтобы тебя потом было легче сожрать.
— Нет, не курю, — это я девице, которая, сидя на барной табуретке рядом со мной, стала просить прикурить. О! Год назад была другая!
Девица хмыкнула и, достав из своей сумочки зажигалку, прикурила. Всем видом показывая, что я упустил шанс. А ну её. Лучше я допью спокойно свой коньяк. Вон телевизор посмотрю. Давно не смотрел. А там и смотреть нечего. Опять какая-то говорящая голова долдонит об энергетическом кризисе. Ну хорошо, разве непонятно, что все сейчас вертится вокруг одной идеи — Землю надо спасать, мы сами этого сделать не можем. Вон и оппозиционеры пытались взять штурмом силосную башню, чтобы показать народу, что там ничего нет. Все продали бандиты. Не взяли. Неужели я один могу всю эту ерунду увязывать в один узел и с моими неудачами, и с этим дурацким проектом? «Да, еще раз», — это я бармену, потянувшемуся к моему пустому бокалу. С этим Кондором и его братией, кто они бы там ни были… Хотя. Кто я такой, чтобы мешать им? Ведь если все это правда, то я противостою чудовищной силе и меня раздавят как муху. До сих пор не раздавили только потому, что не очень хотели. Вон как они и ребят моих, и Асю… Я, наверное, негодяй. Исчезновение Аси уже отдается внутри меня совсем глухо. А ребят жалко до боли. Ведь это моя вина. Не ведал я, что творил. Вернее ведал, а вот… Что вот?
— Да, ещё, — это опять бармену.
— Да! Есть чем заплатить, есть! — это я уже на его вопросительный взгляд. Тоже мне, твое дело наливать!
После третьего бокала пить, а тем более думать, совсем не хотелось. Я посидел ещё какое-то время, рассматривая окружающих, и решил уйти. Куда — не решил. Отсюда. Вот идиотизм. А наличных-то мало. Ну и что? Я, кажется, слишком высокого мнения о своей персоне. Кому я нужен! Сунув бармену кредитку и дождавшись, когда закончатся манипуляции, я вышел на улицу. Моросил противный дождь. Вернее, даже не моросил, а просто висел маревом над городом. Превращая огни рекламы и автомобилей в сюрреалистические пятна в ночной темноте. На улице стало легче. Под ногами чавкала намокшая опавшая листва. Это почему-то делало весь мир в моем сознании добрым и домашним. А вот куда я собрался? А куда? Можно попробовать добраться до дачи, до нашей, так сказать, базы. Только вот автобусы ходят или нет? Поздно уже. Да и где та остановка? Бесцельное шатание по городу увело меня от центрального проспекта к маленьким улочкам района офисов. Низкие здания, все ухоженные и чистые, слабо освещенные подворотни.
— Нет, я не курю, — выдал я какому-то человеку, отвлекшему меня от раздумий, ставший уже популярным сегодня ответ.
— Ах, а он еще и не курит! —раздалось уже за спиной. Меня что, обчистить хотят? По-моему, именно так начинается процесс очистки карманов во всех детективах и кино.
— А что же он тогда делает? — это спереди, тот, что попросил закурить. В темноте улицы я совершенно не мог рассмотреть ни его, ни тем более того, кто сзади. — Он, наверное, стучит! А мы стукачей не любим.
— Да ребята, вы что! — вяло попытался я выйти из дурацкой ситуации. — У меня и денег нет. Вы зря!
А дальше оказалось, что совсем не зря. Первый коротким движением руки ткнул меня в живот. Не рукой. Похоже было на укол. Только это была не игла. Холодная сталь. И горячее потекло по животу, по ногам. А потом страшный удар по голове повалил меня вперед.
Сквозь тьму я ещё слыхал какие-то резкие звуки. Потом уже совсем на обрывках улетающего сознания несколько громких хлопков. Потом было очень холодно. И резкая боль, когда меня стали тянуть за руки. Резкая боль в животе, как будто опять и опять что-то стальное проникало в меня.
Какой-то омерзительно сладкий запах тащил меня из темноты. Я попытался открыть глаза, но резкий свет бил прямо в лицо. От этого глазам было больно.
— Следи за анестезией, ему нельзя просыпаться, — почему-то голосом Танильги проговорили высоко надо мной.
Глаза закрылись сами по себе, но свет не исчезал. Я летел в этом свете куда-то далеко-далеко. Невероятная легкая свобода делали полет волшебным и прекрасным. Я летел, наконец, туда, где нет ни проблем, ни обмана, ни врагов. Да, пожалуй, и друзей. Там все было по-другому. Я свободен, наконец! Даже мысли оглянуться назад не было. Никто меня не ждет там. Никто. Никогда. Какие глупые глаза. Не бывает так. Не зовите меня назад. Кто меня зовет? Почему в ушах все громче и громче: «Майер, вернись! Майер, не уходи, держись!». Да здесь я, здесь. Ты слышишь, Танильга! Я здесь! Но вместо крика раздавался тихий шопот. Я пытался кричать громче и громче, но только тихое мычание выходило из моих губ. Что-то больно сжимало грудь, держало мою голову. Я собрался и заорал изо всех сил: «Здесь!!!!».
Свет из призрачного превратился в свет лампочки над моей головой. Кто-то крепко держал меня за руки. В ореоле лампочки мне показалось, что я даже узнаю, кто это. Только руки у неё не по-женски сильные.
— Все хорошо, Майер, наркоз проходит, все уже позади, — это была Саля.
Почему? Думать я просто не мог.
— Свет уберите. Больно, — неужели это мой голос? Мычание какое-то.
Свет погас. А я почему-то ощутил в локте что-то неприятно твердое.
— Сейчас , Майер, я капельницу поменяю, станет легче.
— Саля, что здесь? — я нашел в себе силы спросить.
— Здесь свои. Тебе плохо после операции, — почему я раньше не замечал, какой добрый голос у Сали?
— Танильга.., — я попытался спросить и не смог.
— Она придет, — это было последнее, что я запомнил.
За окном шел снег. Он заглушал звуки города и делал белым не только улицу, но и дома, небо и воздух. Странно, ранняя осень и снег.
— О! Ты уже проснулся! Я думала, что ты и без лекарств будешь спать ещё месяц, — это был голос Танильги.
Нормальная реакция человека — повернуться на голос, отозвалась резкой болью в животе и голове. Я просто пискнул от неожиданности.
— Ой, Майер! Извини. Я дура! — Танильга подошла со стороны окна. — У тебя ещё не все зажило. Как ты?
— Я? Я так, — а что ещё сказать? — А где я?
— Ты у своих, — успокоила Танильга.
— А свои кто? — я даже не соображал, шучу я или всерьез спрашиваю.
— Свои — это твои! — не очень понятное объяснение. — Ты не хочешь попробовать поесть?
— Пить хочется. И семечек жареных, — почему-то хотелось семечек.
— Ну, с семечками повременим. А попить, — обрадовалась Танильга, — сейчас сока попьешь!
А как, интересно, я буду пить? Я вдруг отчетливо понял, что даже приподнять голову не смогу. Танильга, исчезнув из моего поля зрения, позвякала какими-то склянками, ложками и наклонилась надо мной.
— Попробуй рот чуть приоткрыть. И пей с ложечки сок манговый.
Приоткрыть рот оказалось непросто. Челюсти разжимались только чуть-чуть.
— Что это со мной?
— Не страшно! Так всегда бывает после травмы головы, а у тебя кости черепа только срослись.
Ничего себе, подробности. А сок оказался вкусный.
— Нет, только одну ложечку. Может стать плохо. Ты почти месяц на искусственном питании был, — да, видать крепко меня придавило.
— Был? А я вообще ещё есть? — уже совсем выбившись из сил, спросил я.
— Ну, теперь есть! А вот когда тебя после операции вытаскивали… Это было страшно. Ладно спи. Попробуй сам уснуть.
— А почему снег?
— Скоро Новый год.
— А елку наряжать будем? Дети любят.
— Да. Дети любят, — тоже мне. Взрослая.
— Танильга, а кто-то из взрослых есть? И…, — тут меня вдруг как током стукнуло, — Кондор?
— Он не знает, где я. А взрослые — есть Саля. Она тебя спасла.
— Как она меня спасла?
— Она тех четверых… Я никогда не думала, что можно с сорока метров вашим пистолетом… Спи.
Сон был спасением от этого нового безумия.
Глава двадцать девятая
Уже больше недели я вижу только Салю. Она также легко, как управлялась со всеми делами в офисе, варила кофе и защищала меня от дурацких посетителей, теперь выполняла работу медсестры, сиделки, няньки и духовника. Совсем небольно делала перевязки. Поила сначала из ложечки, а потом из стакана разными соками—бульонами. И не давала скучать. Самый захватывающий рассказ был естественно о том, как меня спасали.
Тогда, расплатившись кредиткой в баре и совсем потеряв чувство реальности, я практически подписал себе смертный приговор. Вернее, подписал его гораздо раньше, а тут просто отдал приказ на исполнение. Впрочем, не в первый раз. На счастье Танильга, вернувшаяся из Катанги после почти полугодового отсутствия, была начеку. Зная, что на этот раз все будет проще и надежнее, чем массированные атаки с треугольниками, она позвонила Сале.
