Руслан Мельников - Охотники на людей
Присматривать за этой группкой было нетрудно: людей в ней оказалось десятка полтора, не больше. Что, впрочем, и неудивительно. Хэды перебили почти всех жителей хутора, которые оказывали серьезное сопротивление.
Брошенные на землю пленники уже начинали приходить в себя. Шевелились, извивались, как черви, стонали и цедили сквозь зубы ругательства. Охранники глумливо ухмылялись. Ждали. Чего-то.
Борис терялся в догадках: зачем все это понадобилось? Для чего? Может быть, отобранных пленников казнят? Это, конечно, дорогое удовольствие — пускать в расход ценный живой товар, но с другой стороны… В тресовозках и так уже полно народа. А жажда мести — сильное чувство. Она может и пересилить трезвый расчет. Все-таки победа далась нелегко.
Да уж, нелегко… Нищие хуторяне отбивались отчаянно. А огневая мощь у них, как ни крути, была все же побольше, чем у какого-нибудь кочующего дикого клана. В итоге хэдхантерская группа понесла ощутимые потери. Двенадцать убитых — это уже серьезно. Правда, сколько из них получили тяжелые ранения и были добиты своими, Борис не знал. Да и не интересовался особо. Убитые — и все тут. В основном полегли новобранцы, но досталось и старичкам тоже.
Живых, однако, потери мало печалили. В самом Деле, чего печалиться-то? На охоте — как на охоте. А личные баллы погибших идут в общий котел — на групповой счет.
В общем, хэдхантеры были довольны и не скрывали Радости. Хутор разом решил все проблемы. Транспорты теперь набиты пленниками до отказа. Баллов заработано — уйма. Рейд можно было считать успешным.
Но Борис снова, как и после прошлой охоты, не чувствовал удовлетворения и не разделял всеобщего ликования. Подавленность и раздражительность — вот что он испытывал.
Сейчас было еще сквернее, чем раньше. Еще паршивее было. Словно с каждой охотой на душу налипали новые пласты тяжелой, вязкой, зловонной и едкой грязи, которая изъязвляла саму его суть. Грязь эта никак не желала заскорузнуть и обратиться наконец в непробиваемую защитную броню. Грязь мешала, душила, давила…
Кровила…
Неправильно все было. Все то, в чем он участвовал. И что-то внутри него яростно противилось этому.
Угнетало даже не то, что большую часть их новой добычи составляют такие же, как он, свободные граждане, в одночасье лишенные свободы. Пожалуй, сержант Ухо прав: кто посмотрит на это, когда двуногий товар будет выставлен на продажу. Иное сейчас не давало покоя. Перед глазами стояло лицо мальчишки, зажимавшего рот рукой и изо всех сил боровшегося с кашлем.
Он вздохнул. В прошлый раз была девчонка, выбросившаяся из окна. Теперь — этот пацан.
Да и другие лица тоже всплывали в памяти немым укором. Лица тех, кого он настрелял сам. И в кого помогал стрелять. Чьи скрюченные тела таскал в тресовозку.
Наверное, это и называется совесть. Не очень убедительно копошившаяся поначалу, сейчас она, похоже, просыпалась по-настоящему.
Совесть или запоздавшее раскаяние. Или неуместный гуманизм. Или заторможенное чувство вины. Борис попытался разобраться, что же с ним происходит. Не сумел. И на хрен!
Чем бы это ни было, теперь — можно. Теперь — пусть. Дело-то уже сделано. Трес-транспорты наполнены. И угрызения совести не помешают в охоте. Пока. Ну а потом… Потом совесть можно будет придавить снова. Притоптать. Заткнуть. Забыть. Не обращать внимания. Или привыкнуть к ее настырному голосу. Ведь когда к чему-то привыкаешь, перестаешь это что-то замечать.
Неожиданно для себя Борис обнаружил, что без особой цели бродит вокруг тресовозок. Причем все больше вокруг той, где в клетке для буйных была заперта чернявая. Девочка-балл. Его первый. Двойной, между прочим. Аннулированный, правда, сержантом за ссору с Гвоздем, но это не важно.
Важно, что первый.
Чернявая… Борис остановился. Да, чернявая! Вот в чем дело. Вот В КОМ дело.
Она ведь его предупреждала, что дальше будет хуже. И — пожалуйста — ее прогноз начинает сбываться. А что если и другие ее слова не так уж и бессмысленны?
Не потому ли он подсознательно ищет беседы с ней? Не потому ли забыл о своем решении держаться от пленников подальше? В памяти возникли знакомые черты, горящие злобой глаза дикарки. Эта девица сумела запасть ему в душу…
Борис покосился на темные, забранные решеткой окна тресовозки. За окнами, отходя от паралича, стонали, всхлипывали и шептали проклятия хуторяне. О чем-то негромко переговаривались дикие. Но голоса черня — вой слышно не было.
На этот раз она его не окликала, не пыталась обругать, упрекнуть или выразить свое презрение. Сегодня с ним не пытались заговорить. Может быть, потому, что вокруг полно народу. Может быть, потому, что народу теперь было полно внутри — в трес-транспорте. А может быть, причина крылась в другом. Возможно, чернявая больше не видит смысла устанавливать контакты?
Жаль. У него сейчас такое состояние… Сейчас он не отказался бы пообщаться. Хотя бы потому, что разговоры с этой дикой обладают чудодейственным эффектом: они быстро вправляют мозги. Причем, как ни странно, в нужную сторону. Девчонка, старающаяся его завербовать, действовала лучше любого психолога, помогая разуму возобладать над чувствами.
Или все было наоборот? Или тайком, исподволь, чернявая подтачивала его уверенность в своей правоте и правильности выбранного пути, вселяя в душу смутную тревогу?
Проклятье! Борис тряхнул головой. После этой долбаной охоты на хуторе он чувствовал себя вконец запутавшимся и потерянным. А все потому, что дал волю сопливым чувствам!
«Хлюпики-гуманисты мне не нужны» — так говорил Стольник. Не об этом ли он предупреждал?
— Берест?
Борис вздрогнул. Навстречу из сгущающейся темноты шагнул Стольник. Легок на помине, блин!
— Почему смурной такой, а, охотник? — чуть заметно улыбнулся ему Стольник.
— Да так… — Борис растерялся.
— Чего возле тресовозки ходишь?
Взводный внимательно вглядывался в его лицо.
Даже, пожалуй, слишком внимательно. Слабая улыбка этому не мешала.
— Ты уже кругов десять тут накрутил.
Борис подобрался. Наблюдают за ним, что ли? В любом случае выказывать своей слабости перед командиром не стоило.
— Я это… прогуливаюсь, — уклончиво ответил он. — Устал просто…
— Ничего, салага. — Стольник шагнул ближе, хлопнул его по плечу. — Скоро отдохнешь. Хотя…
Рука взводного осталась лежать на плече. Пальцы сжали камуфлированную ткань, вцепились в кожу. Борис напрягся.
— Хотя какой ты салага. — Улыбка Стольника стала шире. Рука сильно тряхнула плечо. — Ты ведь теперь ветеран. Мой опытный боец.
Взводный особо выделил слово «мой». Пальцы Стольника держали крепко, как стальные крючья.
Борис прикинул, так ли нужно ему общаться с дикаркой? А пожалуй, что можно и обойтись. Стольник тоже владел эффективными техниками психотерапии. Взводный знал, как изгонять из раскисших подчиненных никчемное чувство растерянности, неуверенности и вины.
— Отдохнем, — с растяжкой произнес Стольник, мечтательно поднимая глаза. — Скоро все отдохнем, Берест. Загребем бабла и оттянемся по полной. Ты с нами?
Быстрый, как удар кинжала, пронзительный взгляд. Неожиданный вопрос. Непонятный. Будешь с нами оттягиваться? Или вообще — ты с нами?
— Да, — на всякий случай ответил Борис.
Даже поспешнее, чем следовало бы.
Сглотнул возникший в горле ком. Добавил:
— Конечно, я с вами.
Куда ж ему теперь-то с подводной лодки? После этого короткого разговора со Стольником общаться с дикой расхотелось вовсе.
— Это хорошо, что ты с нами… — четко и неторопливо произнес взводный. — С нами — не пропадешь. Пропадешь без нас.
Стольник расцепил наконец свои крючья-пальцы.
Борис вздохнул с облегчением, стараясь сделать это незаметно.
— Рейд закончен, — продолжал взводный как ни в чем не бывало. — Тресовозки заполнены, баллы подсчитаны. Улов, скажу тебе, очень даже неплохой, так что пора возвращаться. Сегодня переночуем здесь. Завтра с утреца двинем дальше… Да, кстати, чего я искал-то тебя, Берест. — Стольник хлопнул себя по лбу. — Поздравить хотел. Ты у нас по личным баллам вошел в первую десятку. Редкое достижение для новичка. Особенно в первом рейде. Этим стоит гордиться. Это надо ценить.
— Спасибо. — Борис пожал плечами.
И что теперь? Вскинуть руку к козырьку. Гаркнуть во все горло: «Служу…» А чему служу-то? Или… Или кому?
— Ухо на тебя не нахвалится. Я тоже к тебе с самого начала присматриваюсь, — Стольник прищурился. — Были, честно говоря, некоторые сомнения. Все-таки не каждый потянет хэдхантерскую службу, но теперь вижу: ты — хороший боец и достойный охотник. Рад, что в тебе не ошибся. Ведь я же не ошибся, правда?
Снова странный вопрос. Снова быстрый пронзительный взгляд. И хотя взводный улыбался ему вполне дружелюбно, Борис мотнул головой так, что хрустнули шейные позвонки.
