Илья Бердников - Вояж Проходимца
Санёк осторожно потянул меня за подол рубашки, зашептал в ухо:
— Слышал? Кажется, еще кто-то разговаривает! В другой стороне…
— Слышал, — мрачно ответил я, — это у меня в животе урчит.
Прошла пара минут, прежде чем среди теней возникла суматоха. Я боялся, что кто-то из партизан крикнет, переполошит лагерь, но все прошло максимально тихо: негромкие звуки ударов по живому, хрип, мягкое падение тела…
Лука возник из тумана как гордый лев — на четвереньках. На его шее висела ободранная винтовка, видимо позаимствованная у врагов.
— Можно идти, — шепнул он, надевая лямки рюкзака. — Придут в себя только через пару часов. Я вколол им кое-что.
— Ну вы даете! — восхитился я шепотом. — Без шума, криков…
— Я же все-таки врач, — скромно шепнул Лука.
— Ага, а партизаны так и подставились под вашу иглу. Причем — совершенно добровольно.
— Ну я же все-таки военный врач.
Через пару минут мы достигли противоположного края деревни и сползли, пачкаясь в глине, по отлогому спуску. Из-за Мани, уже порядком оттянувшей мою левую руку, мне пришлось съезжать по склону на заднице, что вряд ли хорошо сказалось на моих джинсах. Как оказалось, склон заканчивался возле воды, и я благополучно въехал в темную жижу, остановившись только благодаря ухватившей меня за ворот руке.
— Что это вы, молодые, все спешите, спешите, — раздался над ухом тихий знакомый голос. — Несетесь куда-то, не щадя своей… гм…
— Фридрих Францевич, как же я рад вас видеть! — искренне проговорил я.
Несколько рук помогли мне взобраться на раскачивающийся деревянный борт. Я выпустил гиверу и осмотрелся.
Лодка была метров семь в длину, а то и больше, по крайней мере мне так показалось — нос и корма тонули в тумане. В ширину суденышко было всего около метра в самой широкой части, так что выглядело весьма неустойчивым. Скорее всего, оно было выдолблено из цельного ствола дерева, причем несколько досок, установленных поперек по всей длине лодки, служили распорками бортов, одновременно являясь банками.[15]
К моему удивлению, в лодке находилось немало людей. Помимо меня и Шварца, а также перебравшихся через борт Санька и Луки, здесь были два местных парня, помогающих прибывшим вскарабкаться в лодку. Среди пузатых мешков сидела Дженнифер, рядом с ней — та самая Контина, девушка, что вчера наполняла наши кружки пальмовым вином. На коленях у Контины ворочал широко распахнутыми глазами мальчонка лет семи-восьми, закутанный в несколько одеял.
Лука махнул рукой парням, и те начали орудовать длинными шестами, отводя лодку от берега. Осторожно, без всплесков.
Наконец течение подхватило суденышко и легонько понесло его среди истаивающих туманных струй. Один из парней положил шест и взял короткое весло с длинной лопастью в форме листа, направляя бег. Я не переставал удивляться: надо же, возле деревни протекает речка, а я ее не заметил, очевидно из-за холма.
— Прикинь, сбежали, — выдохнул сидящий рядом со мной Санёк. — Теперь бы еще подальше… вот блин!
Яркая вспышка прорезала туман. Грохнул взрыв. Рассыпались трели автоматных очередей. Я сначала испугался, но потом понял, что стреляют не по нам. Просто в деревне на вершине холма шел бой. Туман мигал световыми пятнами от выстрелов, еще пару раз грохнуло. Все, сидевшие в лодке, молча смотрели назад, даже парень с веслом перестал грести. Медленно проявилось желтое зарево, разрослось, окрепло… очевидно загорелась одна из хижин. По лицу Контины, судорожно прижимавшей к себе мальчонку, текли слезы. На холме лился свинец, рвался от выстрелов воздух, кричали и умирали люди…
Наша лодка легкой тенью уходила от всего этого, словно растворяясь во вновь сгустившемся тумане. Тихо и незаметно.
Света становилось все больше. Туман немного рассеялся, так что даже стали видны темные стены джунглей по обе стороны неширокой речки. Люди в лодке молчали, каждый оставаясь наедине со своими мыслями, и только мне не сиделось: мокрые джинсы и рубашка немилосердно холодили тело, а надежды на то, что сквозь туман проглянет солнце и высушит меня, было мало.
— Что ты вертишься? — недовольно пробормотал Санёк, когда я в очередной раз попытался найти хоть какую-нибудь одежду в лодке.
— Замерзаю, — признался я штурману, — мокрый насквозь…
— Посмотрите в мешке, что Александр нес, — посоветовал Лука. — Я туда положил кое-какие вещи из вездехода. Партизаны не успели его разграбить — Алехо запретил. Видимо, боялся, что утянут какие-нибудь полезные ему вещички. Так что партизаны не смогли, а я туда ночью пробрался тайком: прихватил что мог. Жаль, никакого оружия не нашел.
К счастью, в мешке нашелся и новый сухой комплект белья, и штаны из ткани камуфляжной расцветки, которые я натянул вместо промокших джинсов, и моя куртка из шкуры плазмозавра. Последней я обрадовался, пожалуй, больше всего, поскольку уже попрощался с ней, думая, что она останется в лапах партизан. К тому же в одном из потайных карманов куртки находился «Кото-хи», который мне мог весьма пригодиться в нынешних обстоятельствах, а в другом — тот самый «портсигар», который я должен был доставить по некоему адресу в Сьельвиване. Надев куртку, я с удовольствием ощутил, что оградился от холодной сырости, вот только сырые кроссовки неприятно холодили ноги. Ну это до первого костра, на котором их можно просушить.
Теперь, в камуфляжных штанах и футболке той же расцветки, торчавшей из-под кожаной куртки, я должен был выглядеть как какой-нибудь коммандос, только оружия в руках не хватало. А ствол в данной ситуации совсем бы не помешал.
— Ну крут, батенька! — восхитился Санёк, разглядывая мою экипировку. — В куртке не запаришься?
— Все-таки она лучше твоей простыни, — ласково ответил я штурману. — Ты мне лучше скажи: поесть у тебя ничего нет?
На лице Санька отразилось мучительное колебание, но он переборол себя и вытащил откуда-то из-за пазухи кусок вяленого мяса.
— Что-то вроде бастурмы, — извиняющимся шепотом пробормотал он. — Не фонтан, конечно, но…
Мясо было жестким, жилистым, чрезмерно высохшим и несоленым. Несмотря на это, я был рад ему, словно манне небесной. При всем моем старании, откусить от куска у меня не получалось, так что я засунул все мясо в рот и, обливая его слюной, стал неторопливо мять зубами, со стороны, скорее всего, напоминая запасливого хомяка, набившего полные защечные мешки зерна.
Звуки перестрелки, уже довольно ослабленные расстоянием, совсем стихли. Кто бы ни напал на лагерь партизан, он либо победил, либо удалился обратно в джунгли.
Лука о чем-то переговорил с парнями на веслах, и те, беззвучно загребая длинными остроконечными лопастями, направили лодку к берегу. Врач пару раз щелкнул пальцами, привлекая внимание, и продемонстрировал всем сидящим в лодке прижатый к губам указательный палец, требуя соблюдать тишину.
Берег приблизился… еще ближе… сейчас лодка ткнется днищем в дно…
Толчка не было. Я с удивлением увидел, как еле различимый в тумане нос лодки прошел в темную стену джунглей, нависших над водой. Оказывается, в этом месте была крохотная затока, почти до самой воды закрытая порослью. Все сидящие в лодке невольно пригнулись, когда облепленные мхом ветви и воздушные корни заскребли по бортам. Лодка, целиком скрывшись в затоке, остановилась: здесь ветки и корни образовывали что-то вроде плетеного свода, достаточно высокого, чтобы можно было сидеть выпрямившись. Затока была довольно обширна и целиком вмещала далеко не маленькую лодку. Тем не менее мы были не единственными, кто в ней обосновался: жизнь в этом скрытом от посторонних глаз месте кипела.
Темная вода у борта время от времени закручивалась небольшими водоворотами, и мне совсем не хотелось знать, что там проплывало. В переплетении ветвей над нашими головами что-то ползало, копошилось. Я с неудовольствием отметил, что по краю борта, совсем рядом со мной, деловито перебирает многочисленными ногами какая-то довольно крупная насекомая тварь. Дженнифер взвизгнула, когда рядом с ней на один из мешков упало что-то извивающееся, напоминающее оживший корень. Лука хлопнул нарушительницу тишины ладонью по губам, а другой рукой выбросил извивающуюся дрянь за борт. Затем врач снова прижал палец к губам, настоятельно требуя тишины.
Дженнифер больше не визжала: зажав ладонью рот, выпучив светлые глаза, профессор кафедры биологии и биохимии превратилась в восковую куклу, и только боязливые взгляды, которые она бросала на врача, говорили о том, что американка боится еще одной оплеухи.
Минуты текли одна за другой. Люди в лодке молчали, соблюдая тишину, и только Шварц посапывал коротким носом.
Мясо в моем рту постепенно размягчалось, уступая натиску слюны и зубов…
