Рэй Олдридж - Контракт на Фараоне
Ее лицо с тонкими прекрасными чертами теперь было полно живости, словно удовольствие от представления победило страх.
Флейты взвизгнули, и темные боги сорвали свои маски, показав маски поменьше, которые крепко обхватывали их головы, и они были еще противнее и еще реалистичнее, чем верхние маски. Верхние маски боги швырнули в кучу посреди сцены и прыгали в хороводе, а богиня не обращала на них внимания. Облако зеленого дыма заслонило маски, а когда оно рассеялось, груда масок шевелилась от неприятного зловещего движения. Фокусники отошли в сторону и стояли как статуи. Куча масок взорвалась с шипеньем и воплем боли. Шакалоподобное существо вырвалось из нее на свободу, волоча задние ноги, а за ним в погоню устремилась бронированная ящерица. Одним прыжком ящерица настигла шакала, вспрыгнула ему на спину, размозжив его лисообразную голову одним сжатием челюстей.
Пока ящерица пировала, звуки крушимых костей стали заглушать шорохи лапок насекомых. Руиз удивился, видя, что первые ряды зрителей, поближе к сцене, отпрянули назад под аккомпанемент перевернутых стульев и пролитого из мехов вина. Потом он увидел первых бонанов, насекомых с болезненным и толстым, но не ядовитым жалом. Крылья этих насекомых были так толсто покрыты позолотой, что они могли делать только коротенькие перелеты среди визжащей толпы, но, пролетая среди факелов, они представляли собой очень красивое зрелище.
Стоило раздавить под ногами последнего бонана, а зрителям — занять прежние места и малость успокоиться, как ящерица бросилась к краю платформы. В ответ на это раздались подлинные вопли ужаса из зрительного зала, даже в павильоне знати кое-кто бросился бежать. Но ящерица провалилась в люк в метре от края сцены. Слабый вопль из-под сцены вызвал мрачное перешептывание среди зрителей.
Во все время этой свирепой суматохи и страха феникс смотрел вперед с легкой, погруженной в себя улыбкой на устах.
Тут началось представление традиционной пьесы, называемой «Гибель мира».
Это было в Эпоху Зелени, еще до Ошибки, когда земля была покрыта сладкой травой, а вода бежала неприкрыто под небом. Трое были в великом изгнании, запертые в тюрьме Ада, далеко внизу под краем мира. Трое покрывались там язвами миллионы лет, и все наверху было спокойно и безмятежно.
В один прекрасный день богиня Хашипут гуляла у края мира совершенно одна. Это было задолго до постройки Стены Мира, поэтому она могла встать на краю и смотреть вниз на ядовитые облака..
Она услышала сухой голосок, который звал ее откуда-то очень издалека. «Хашипут, прохладная, беленькая Хашипут», — говорил он.
Она остановилась и посмотрела в бездну Ада, потому что голос, как ни невероятно это было, казалось, исходил из пустоты. Но она ничего не увидела, кроме испарений Ада. Потом она почувствовала страх, и это было в первый раз за все время веков ее существования. Больше она ничего не слышала, поэтому она пожала своими совершенными плечами и вернулась во дворец своего отца.
На следующий день она не гуляла, не пошла она на прогулку и день спустя.
Когда наконец она возобновила свои прогулки, она держалась подальше от края мира. Но когда она услышала этот голос снова, то он стал сильнее, и под его сухим скрипеньем она услышала несомненные нотки силы. «Хашипут, прекрасная, прохладная, с облаком волос, Хашипут, — говорил он, а потом голос перевел дыхание, как меха, которые раздувают огонь. — Я могу показать тебе хитрый фокус, Хашипут».
Она подождала на безопасном расстоянии от края почти до темноты, а потом убежала домой, чувствуя странное смешение ужаса и любопытства. Миллион длинных лет прошел с тех пор, как у нее был новый поклонник.
Руиз был поражен тонкостью представления. Нежными, продуманными штрихами феникс играл роль богини, нежной и глупенькой, так впечатляюще это было, что Руиз забыл о примитивном механизме представления. Иллюзия была поразительна.
Трое фокусников собрались вместе на нижнем уровне сцены. Из их группы время от времени вверх выстреливала тоненькая оранжевая змейка, символизировавшая отравленные мысли, которые адресовались добрым богам наверху. Змеи уплывали в ночной воздух и падали среди зрителей, которые раздирали их на части ради дешевых бумаг и конфет, которыми они были начинены.
Жезл Руиза задрожал в руках, сигнализируя, что неподалеку движется большая масса металла, и Руиз перевел внимание на дисплей жезла, замаскированный как инкрустация эмалью. Он неровно мерцал. Но минутой позже индикатор вернулся к норме. Руиз нахмурился. Либо жезл реагировал на случайное скопление в толпе, в которой было много всякого металла, либо на том корабле, на который он надеялся попасть, были очень хорошие гасители.
В любом случае пока он не мог сделать ничего, поэтому он вернулся к представлению.
Теперь Хашипут приходила к краю мира каждый день, но голос молчал.
Однако неделю спустя, когда она почти потеряла интерес, он вернулся, и сила в нем была, как в лавине пыли.
— Хашипут, гладкокожая, росистая Хашипут, ты меня забыла?
— Кто ты? — спросила она, набравшись храбрости.
Внизу, под краем мира, Бхас остановился в своих попытках подняться, он был страшно доволен. Прекрасные боги наверху по-настоящему забыли про него.
— Я дух этого места, — ответил он. — Я могу доставить много удовольствия.
— Ты просто покажись, — сказала она.
Руиз увидел, как актер натянул черный шелковый капюшон на страшные черты Бхаса. Он влез на верхнюю часть сцены ловким движением, имитирующим ползанье змеи. Он стоял перед Хашипут, из его сжатой руки рос букет ядовитых розовых колючек, перемежающихся черной бритвенной травой.
Он представился богине интересным. Он был высок, изысканно тонок, и, хотя его черные одеяния были не в моде, она увидела, что он одевается с щегольским вниманием к деталям.
— Вот мы и встретились, — сказал он, низко кланяясь. Он вручил ей букет. — С подножий Ада, для вас.
Она взяла букет, но цветы укололи ее, а когда она его уронила, бритвенная трава порезала ей пальцы.
Она рассердилась, красноватая дымка наполнила воздух.
— Это мир моего отца, — сказала она. — Прочь отсюда, прежде чем я позову его, и он тебя пожрет.
— Как тебе угодно, — сказал Бхас. — Но сперва позволь мне принести свои извинения, пожалуйста.
Он высоко поднял руку, и красная дымка ее гнева стянулась из воздуха в его сложенную ковшиком руку. В одно мгновение в ней появилась серебряная чаша, и Бхас протягивал ее богине.
— Вот, прелестная Хашипут, промой в ней свои пальчики, — сказал вежливым тоном Бхас.
Ее гнев слетел с нее так быстро, что она была сбита с толку и послушна, поэтому она бездумно опустила руку в прозрачную жидкость. Кровь с ее пальцев темным вихрем закружилась в чаше, и жидкость стала темнеть от винного цвета к темно-багровому, затем к черному. Хашипут почувствовала невыносимую боль в руке. Она рывком отдернула ее.
— Что ты сделал? — ахнула она.
Бхас рассмеялся. Это был сухой, каркающий смех злорадства.
— Бедная Хашипут, — сказал он весело, — ты не должна с этим обращаться к отцу. Если ты станешь искать его помощи, то твои пальчики никогда уже не станут красивыми. Посмотри-ка, Хашипут.
Она посмотрела на руку, и это было еще хуже, чем боль. Кожа стала темной и пятнистой, пальцы раздулись, как пять мерзких колбас.
— Ты заплатишь за это… — сказала она, но Бхас схватил ее руку горячей сухой лапой.
— Я заплатил, не сомневайся, — заскрежетал он низким и злобным голосом, — но эти времена прошли. Помни, если ты пойдешь к своему отцу и скажешь ему об этом, руке станет гораздо хуже. Подумай о морщинах, о обвисшей плоти старости, о противных костях под ней.
Тут он ее отпустил, и она побрела прочь как можно быстрее.
Во дворце она прокралась в свои покои, пряча руку в складках платья, пробираясь малоизвестными коридорчиками. Она не встретила никого из богов и полубогов и была этим счастлива. Боль в ее руке утихла, спала, превратилась в тупую и тянущую, сосредоточенную в пальцах и запястье. Она со страхом смотрела на нее, держа ее перед глазами.
В те времена боги были выше смерти и разложения, они были, можно сказать, бессмертны. Хашипут смотрела на свою руку, иссохшую, с распухшими костяшками, с синими венами, покрытую пятнами старости. Она издала маленький, затравленный крик и упала без чувств на пол своей спальни, выстланный золотыми листьями.
14
Пот струился по лицу Руиза Ава, хотя теперь воздух был вполне прохладен. Он понял, что не был готов к тому, что пьеса так быстро кончится. Феникс неподвижно лежал на полу сцены, отброшенный за ненадобностью увядший цветок. Зрители, казалось, как один человек затаили дыхание. Черный занавес спустился складками сверху, скрыв сцену.
Несколько секунд спустя он поднялся, и перед зрителями предстала Хашипут. Обе ее руки были обернуты в радужную кисею, и она прислуживала за гигантским столом своего отца, бога богов, Канеша.
