Виктор Косенков - Русские навсегда
– О чем мы говорили?
– Что-то про Михалыча, – неуверенно ответил Сергей.
– Ах да! Рано ты его хоронишь!
– Я?
– Ну да. Ты сказал, мол, жизнь он прожил.
– Да…
– Мне кажется, что у него еще впереди все. Он живой… Ну как тебе объяснить?… Живой. Живет. Не в прошлом, «прожил», а в настоящем – «живет». Сейчас живет интересно, полно. Знаешь, такой настоящий человек.
– А что, бывают люди ненастоящие?
– Еще как… Вот Гришка…
– Ну, нет! – Сергей махнул рукой. – Нет, это ты… не права. Гриша тоже молодец.
– Может быть, и молодец… Хотя кто его знает, люди меняются. Мы уже давно разбежались. Я про него ничего не знаю. Только он помнит мой адрес, как выяснилось.
– Странно. Я так вообще не знал, что он был женат. Хотя скрытным его не назвать.
– Надо же… – Ольга растерянно потрогала волосы, и Сергей вспомнил, как некто осведомленный говорил, мол, кошки, когда не знают, чего делать, начинают вылизываться, а женщины поправляют прическу.
– Но я вообще-то рад, что… – Сергей замялся, готовый, как показалось вначале, комплимент вдруг представился пошлым, грубым даже. Поэтому после секундной паузы он скомкал: – Что мы не познакомились с тобой раньше…
– Когда я была замужем? – Ольга сделала вид, что никакой заминки не было, и вопрос поставила точно.
– Ну… Нет… – Сергей вдруг почувствовал смущение. – То есть да…
Ольга хмыкнула и поднесла к губам несуществующую сигарету. Заметила. Смутилась тоже. Спрятала руки под стол.
Опять в кухне повисло неловкое молчание. Сергей чувствовал, что выглядит как идиот, каждая мышца напряжена, слова застряли в глотке. Хотелось выпить, но он боялся, что Ольга примет его за алкоголика. Теоретически следовало налить ей, благо стаканчик был пуст. Но теперь он боялся, что это будет выглядеть как спаивание.
«Боже, какой мусор. Откуда у меня столько мусора в голове? – удивился он самому себе. – Неужели каждый проходит через эти завалы из… Из дерьма этого…»
Положение спасла сама Ольга.
– Налей, что ли… А то прохладно становится… – Она пододвинула стаканчик поближе.
– Да, конечно. – Сергей засуетился. Едва не опрокинул всю бутылку. Водка полилась на стол. – Ой!
– Осторожно. – Ольга рассмеялась. Вскочила и принялась вытирать стол. – Тебя нельзя за виночерпия сажать, всех без выпивки оставишь. Где-нибудь в студенческой общаге за такое прибили бы!
Сергей покраснел.
– Да я… В общаге не был. Так что…
– Оно и заметно. А что заканчивал?
– Московский художественный университет.
– А, этот новый…
– Да. Там с общагой напряженка. Так что я избежал.
Ольга протерла стол, скинула пустую посуду в раковину. Остались только два стаканчика, тарелка с закуской и водка. Эта обычная, житейская суета удивительным образом разрядила обстановку. Сергей расслабился и уже легко, с юморком: «Попытка номер два», разлил водку по стаканам.
– За что? – Оля подняла стаканчик.
– За тебя, – неожиданно просто сказал Сергей.
– Спасибо. – Она улыбнулась, выпила, глядя на него поверх стакана.
Огненная жидкость провалилась внутрь.
С трудом восстанавливая дыхание, Сергей спросил:
– Откуда ты такую берешь?…
– А что такое? – удивилась Ольга, сооружая себе большой бутерброд из хлеба, холодного мяса, сыра, помидорчика и листа какого-то салата.
– Крепкая!
– Так тем веселее. – Она закончила формирование закуски и с хрустом откусила. – Ты закусывай лучше.
– Да, да… – Желудок горел огнем, требуя пищи. Сергей попробовал повторить Ольгин бутерброд, но потом оставил это занятие. – Нет, я лучше раздельно…
– Так что у вас произошло? – спросила Ольга, расправившись с бутербродом. – Я, конечно, насмотрелась на работе, но домой ко мне такие вот пациенты сваливаются редко. Насколько я знаю Гришу, должно было произойти что-то действительно необычное, чтобы он поволок людей ко мне.
– Знаешь. – Сергей пожал плечами. – Я вообще не очень хороший рассказчик…
– Зато я хороший слушатель. Давай не прибедняйся. – Ольга поднялась и выключила свет. Теперь кухня освещалась только бликами телевизора, которому хозяйка незаметно прикрутила звук. – В темноте как-то лучше рассказывается.
Она села рядом с Сергеем, закинула босые ножки на соседний стул и с невинным видом поправила сползающий с плеча халатик.
– Вот. Я готова.
– Ага, – Сергей широко улыбнулся. – Началась эта удивительная история давным-давно. В тридевятом…
– Да ну тебя! – Ольга засмеялась и ткнула его в бок кулачком. – Давай серьезно!
Она оперлась локтем на стол.
Сергей поймал себя на том, что смотрит за отворот ее халата, туда, где на какой-то момент мелькнула округлость груди.
– Да… – протянул он. – Да вообще, знаешь, я затрудняюсь вот так в двух словах объяснить, что к чему…
– А в двух и не надо. Ночь длинная, а я истории люблю.
– На самом деле началось все с того, что меня кинули.
– Грубо?
– Вообще… Скорее нагло. Я делал проект для турагентства. Но меня какой-то ловкач опередил.
– На то и рынок…
– Нет. Не в том смысле. У меня с клиентом договор был. Я проект делал. А на определенном этапе мою работу украли и в полцены сдали тому же клиенту. Может быть, не в полцены, но тем не менее. Я обиделся.
– Законно, – согласилась Оля. – Я бы тоже обиделась.
– И захотел найти этих… – Сергей остановился. – Нет. Не так. В таком пересказе получается пошлятина какая-то. Захотел найти. Обидели лисичку, написали в норку…
Ольга хихикнула.
– Зайдем с другой стороны. Люди благодарны в той мере, в какой они склонны к мести. Это сказал Ницше.
– Получается, что если люди не склонны к мести, они не могут быть благодарны? – перебила Ольга.
– Не совсем так. Скорее, смысл тут в другом, человек, способный быть благодарным, способен и к мести. Месть и благодарность – это две стороны одного и того же отношения к обществу. Взаимодействия с людьми, ответа на внешние действия. И чем выше благодарность человека, тем сильнее может быть его месть. И чем сильнее его месть, тем более он будет благодарен. Тем большее добро может он делать. Вообще месть, в ее идеальном случае, сама по себе есть добро, потому что осуществляет акт справедливости.
– А если месть несправедлива?
– Месть не может быть несправедлива. Месть делается исключительно в ответ за нанесенные обиды.
– А как же «Возлюби врагов своих»?
– Никак. – Сергей развел руками. – Эта сложная моральная императива для людей, которые готовы много брать, чтобы потом отдавать. Христос не обращался к тем, кто легче и быстрее всех воспринял его слова. Убогие бездельники слушали его и восторгались, понимая, что теперь они получают Великую Индульгенцию своему жалкому существованию. Тот, кто жалок, труслив, убог и не способен взять судьбу в свои руки, находит в этих словах оправдание собственному уродству. Такой человек не может давать, он только берет. В том числе и побои. Неправильно принимать такого в святые. Что он дал миру, кроме своего ничтожества? Христос обращался не к тем, кто тогда обступил его плотной толпой, жаждущей чуда, он говорил для тех, кто способен принять у Мира грязную руду и, переплавив ее в горниле своей души, выплеснуть наружу сверкающим золотым потоком. Христос обращался к Заратустре. К отшельнику, который несет груз своего богатства вниз с горы, чтобы раздать его людям в долине. Вот почему Заратустра критиковал церковников. Церковники – лишь потомки тех, что слушали Христа и не понимали. Потомки жадных, умеющих брать, но никогда не отдавать. Возлюби врага своего, это слова, обращенные к отшельнику, его благодарность может быть огромна, какова же может быть его месть?!
Сергей ощущал, как желание говорить буквально распирает его. Слова выталкивались наружу, словно пузырьки газа из открытой бутылки с лимонадом. Хотелось рассказывать, объяснять, говорить. Он смотрел в удивленные Ольгины глаза и нанизывал фразу на фразу, предложение на предложение.
– Христос не призывал к пассивному непротивлению. Он призывал к мести. Месть отшельника в том, чтобы обратить зло не в добро, нет, но в свет. Свет истины, мудрости, знания. Этот свет не может быть добрым. Он острый, злой, беспощадный. Страшное и грозное в этом свете видится жалким и больным. Ложь теряет в этом свете свои золоченые одежды. Вот она, месть отшельника. Страшная месть.
Заратустра, это то самое второе пришествие Иисуса, о котором так много говорили и которого так боялись церковники. Он пришел. Другим. Совсем другим. Он принес золото истины людям в долине. Но они не приняли его, предпочитая жить в старом, уютном мирке, слепленном убогими, чья толпа бродила когда-то за Учителем по Галилее.
В горле пересохло. Сергей прокашлялся и… Вдруг услышал, как тяжело дышит. Волшебство исчезло. Пространство вокруг, мгновение назад бывшее глубоким, огромным, сжалось до размеров обыкновенной городской кухоньки.
