Михаил Успенский - Остальное - судьба
— Балдеешь, падла? — сказал он. — Посмотрим, как ты-то сам предстанешь…
И прошлёпал по земле к связчику.
— Нет, — сказал он. — Не берёт твоя сталь такую кожу. Ну-ка я своим поковыряю… Тоже не берёт. Тут «ниточка» в сборке нужна, да не по карману она нашему брату. Но ты не печалься. Я тебя не брошу. Покуда край обоим не наступит… Обещаю пристрелить из твоего дамского пистолетика раньше, чем… Ну ты понял.
— Ты с детства такой гуманный или хорошо учился? — сказал Печкин. — Не возьмёт моя «беретта» этот композит, даже бронестекло у шлема не пробьёт… Девичья игрушка… Не вьём ей, как сказал бы Топтыгин…
— Тогда у нас проблема, — сказал Мастдай. — Потому что стволы тоже прикованные. Но с зачехлёнными стволами в Зоне не ходят… А гуманизму… Гуманизму меня Белый научил.
— Я идиот, — торжественно сказал Печкин. — Мне же надо просто отключить защиту. Она автоматически активизируется, когда мне опасно становится. Когда датчики сработают — ну, адреналин там и всё такое… Вот теперь попробуй…
Мастдай попробовал — совсем другое дело.
— Молодцы японцы, — сказал он.
— Умная материя, — сказал Печкин. — Сперва как сталь, потом как лёд, потом как воск, потом как мёд… Правда, это про женщину поётся, но к нашему случаю как раз в тему… Да ты не режь по живому!
— Берцы жалко, — вздохнул Мастдай. — Наверное, тоже умные?
— Увы, — вздохнул журналист.
— А эту хрень зачем таскаешь? От хулиганов защищаться?
— Это Синильга от меня хотела защититься, — сказал Печкин. — Надо ей вернуть с глубочайшими извинениями…
Потом Мастдай ухватил его за бока и вытащил, как личинку из кокона.
— Орёл и сокол, — сказал он. — Король Зоны.
— Поглядел бы ты, товарищ, на себя со стороны, — сказал Печкин. И расхохотался потому что на груди у Мастдая красовалась татуировка:
«Ars longa — vita bre…»
Ай да Мастдай!
Хотя было не до веселья. Без комбеза человек в Зоне просто голый. Без обуви — вообще покойник. Или пройдёт по радиоактивной земле, или наступит на кого-нибудь ядовитого. Воистину — «vita bre…».
Берцы пришлось долго пилить ножами. Получились странные обутки, из которых торчали пальцы.
— Как перчатки у велосипедистов, — сказал Мастдай. — Хорошо, что я с собой ношу инструмент и держу во внутренних карманах… А вот упасть бы нам на плащ, так и проблем бы не было…
Он быстро выкроил из обрезков кожи, оставшихся на Печкине, что-то вроде мысков или союзок на сапогах-бурках.
— Вот, запихай, потом пальцами прижмёт, — сказал Мастдай. — В Зоне любому ремеслу научишься, если выживешь…
Оружия у них считай что не было, ножи и «беретта» разве только против людей годились, да и то на Материке.
— Может, повезёт нам и до «Хардчо» доберемся? — сказал Печкин. — Проскочим?
— Нет, — сказал Мастдай. — Уже не проскочим. К нам собаки бегут.
Глава двенадцатая
В стае было десятка два, и при наличии автоматов большой беды стая не представляла бы…
— Может, всё-таки уйдём в часовню? — сказал Печкин.
— Там ещё хуже, — вздохнул Мастдай. — Там кровососиха рожает…
— Дядя, ты меня шутишь… А чего ты сразу не сказал?
— Не хотел расстраивать. Пока мы не войдём внутрь, она для нас безопасна. Супруг хотел её подкормить за наш счёт, но не вышло. Теперь она и разродиться не может, и двигается медленно, но когда мы войдём без оружия… Уж лучше собаки!
— Ага, — сказал Печкин. — А мы с голыми пузами, метательными ножами и пистолетиком для уик-энда…
— Ты хорошо стреляешь? — сказал Мастдай. — Ребята хвалили, — сказал журналист.
— Тогда постарайся завалить одну сразу и наверняка, — сказал Мастдай. — Остальные на неё бросятся, а я ножики стану метать в кучу малу… Может, испугаются, если с ними чернобыльского пса нет…
Совершенно безумная мысль пришла в голову Печкина. А почему бы и нет?
В конце концов, собака — это собака. А собака палки боится… Она боится её уже десять тысяч лет, и за годы мутаций не мог инстинкт не сохраниться… Увидит, что человек нагибается за камнем…
Нет. Ничего она не увидит. Она слепая. Она движется на запах. У неё идеальное чутьё. Обычная дворовая шавка чует много лучше человека. Слепая собака Зоны — много лучше дворовой шавки и даже натасканной на взрывчатку и наркотики профессионалки в аэропорту. Значит…
Стая приближалась. Вот она разделилась надвое и аккуратно обежала «плешь» — то ли чуяли они опасность, то ли гравиконцентрат действительно сдох. Тогда зачем его обегать… Боже, о чём я думаю… Какие они мерзкие… Мало их академик Павлов терзал. Обнаглели тут, распустились…
И всё-таки их жалко. Когда-то они служили человеку верно, за косточку и будочку. А человек их предал, забыл, в панике убегая от незримой беды много лет назад. Им было страшно, больно и одиноко. Они подыхали и они выживали. В них перемешались все породы — овчарки и доги, таксы и двортерьеры… Нет, не было среди них такс, мелких разорвали в первую очередь…
И они не лают. Им нет нужды предупреждать жертву. Проплешины на тощих боках, белая муть в глазах, белая слюна стекает из пасти… Они не лают, они только воют по ночам, тревожа чуткий сталкерский сон у костра…
В журналистской своей молодости Дэну Майскому случалось брать интервью у разных звёзд. Как правило, звёзды селились в особняках. Как правило, особняки, помимо бодигардов, охранялись собаками бойцовых пород — питбули, амстаффы, бультерьеры, фило бразильеро, мастино наполетано… Эти вообще с телёнка. Пару раз дерзкого журналюгу покусали, вот он и стал носить в кармане баллончик с перцовым аэрозолем. Очень даже помогало, только потом прибегали бодигарды…
Как раз такой баллончик он и отобрал вчера у Синильги.
— Стреляй! — кричал Мастдай. — Стреляй, падла!
И совсем очумел молдавский грузчик, когда увидел, что собаки вдруг остановились, завыли жалобно, некоторые завертелись на месте — и вдруг побежали назад не разбирая дороги, иные прямо через «комариную плешь» — она, оказывается, ещё действовала…
— Ты чего не стрелял-то? — по инерции спросил Мастдай.
— Не смеют они меня тронуть, — сказал Печкин. — Мы, журналисты, уж такой поганый и беспринципный народ, что благородные создания нами брезгуют… Заодно и тебя прикрыл!
— Ты шаман, — сказал Мастдай. — Точно шаман. Такого я ещё на видел…
— А ты говорил — хрень, — сказал Печкин и продемонстрировал связчику причину бегства смертоносной стаи. — Скажем спасибо Синильге… Хотя — не начал бы я к ней клинья бить, не достала бы она перец… Да здравствуют мои порочные поползновения!
Связчик всё ещё не мог прийти в себя.
— Так никто не делает, — сказал он наконец. — В Зоне так не бывает… Чтобы так просто…
— А вы пробовали? — сказал Печкин. — Вот таким же макаром в древние годы один мужик изобрёл колесо… Если у них чутьё много сильней, чем у обычной собаки, так и перец подействует в сто раз крепче…
— Подумать только, — сказал Мастдай. — Патронов на них извели — террикон из гильз можно насыпать… Народу они погрызли… А ты пришёл — и на тебе! Вот с ними, оказывается, как можно…
— Это нам повезло, — сказал Печкин. — А вот начался бы ливень или ветер поднялся в нашу сторону… В Зоне же обычно всё время дождик, воздух сырой… Так что это одноразовый случай, как чудо. Воспроизводству не подлежит…
— Тут главное — идея, — сказал Мастдай. — Теперь наши оружейники что-нибудь придумают…
— Можно, например, пейнтбольные шарики взвесью заполнять, — сразу же, не дожидаясь оружейников, предложил Печкин.
— Хотя бы, — согласился Мастдай. — Теперь тебя во всех барах будут угощать… Кроме тех, которые на Милитари, — поспешно добавил он. — Военным мы ничего не скажем: хрен им!
— Запатентую «ноу хау», тогда и без угощений обойдусь, — сказал журналист. — Сам буду всех поить… Слушай, может, на кровососихе перец попробовать? Что-то неуютно мне жить полуобнажённому в чистом поле…
— Не стоит пробовать, — сказал Мастдай. — Кровосос не чутьём берёт… Не буди лихо, пока спит тихо. И автоматы наши… И связь… Как теперь её проверишь. Мой ПДА прилип вниз дисплеем. Его, считай, совсем нет…
— То же самое, — сказал Печкин. — И шлем не оторвать…
Не без опаски прилёг он на обрывки своего бесценного комбеза и засунул голову в шлем. И сразу же услышал:
— …вы там, сучьи дети? Или сдохли?
— Живы, Матадор, — сказал Печкин. — Заберите нас отсюда, дяденьки. Мы голы, босы и безоружны, нас всякий может обидеть…
— Вам там есть где укрыться?
— Нет, — сказал Печкин. — Там занято. Там кровососиха рожает.
— Врёшь! Знаешь, сколько щенок кровососа стоит?
— Я к ним в акушеры не нанимался, — сказал Печкин. — А что Белый с бугаём?
