Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1
Все они являлись простыми гражданами, у которых не было набитых золотом подвалов. И которые плевать хотели на Четыре Семьи, за чье богатство сражались сейчас кондотьеры. Наверняка горожане, что решили остаться в Кернфорте, тоже бились с ними плечом к плечу, защищая свои ремесленные мастерские, торговые лавки и прочее имущество. Но, судя по количеству беглецов, напавший на город враг был слишком силен и успел нагнать страху на простонародье.
– Знакомая картина. Даже слишком знакомая, – молвил ван Бьер, откатив тележку к обочине и уступая дорогу очередной группе потрепанных бедолаг. – Однако сроду бы не подумал, что однажды увижу нечто подобное в самом сердце Вейсарии… м-да!
– Почему они не взяли с собой вещи? – спросил я, заметив, что все без исключения беженцы идут налегке. Редко у кого имелась в руках сумка или закинутая за спину котомка, но и те были легкими и почти пустыми.
– Взять-то наверняка взяли. Да только кто же им позволит вынести свое добро из города, – ответил Пивной Бочонок. – Хочешь покинуть город – заплати за выход и живи. Не хочешь заплатить – все равно заплати, только сначала умри… Браннеры знают эту науку, как никто другой. Если они перекрыли из Кернфорта все входы и выходы, теперь оттуда без их ведома никто даже серебряной пуговицы не вынесет. Даже он ее проглотит или в задницу затолкает.
Расспросы беженцев – тех, что пожелали с нами общаться, – дали понять, что догадки Баррелия недалеки от истины.
Позавчера в городе действительно вспыхнули грабежи и погромы, виновниками которых стали хойделандеры. Как они прорвались в Кернфорт, никто толком не знал – на сей счет гуляли разные и зачастую противоречивые слухи. Но кое-что было известно наверняка: островитян набежала тьма-тьмущая. И они заполонили улицы с такой скоростью, что ни кондотьеры, ни храмовники не смогли дать им отпор. В итоге основные силы кондотьеров оказались блокированными в своих казармах, а храмовников осадили в их же монастыре. Где и те, и другие все еще продолжают держать оборону.
Та же участь якобы постигла и Четыре Семьи. Говорили, что замки Кляйнов и Марготти уже пали, и тела их хозяев развесили на стенах с выпущенными кишками, тогда как Штейрхоффы и Базели пока сопротивляются. Говорили про секретные подземные ходы, по которым банкиры в панике выносят свои богатства за пределы города. Говорили про короля Эдвайна Седьмого, который обезумел от страха и тоже заперся в своем дворце. И что его лучники расстреливают со стен всех без разбору. В том числе тех горожан, которые стучатся в дворцовые ворота, надеясь, что милостивый король даст им убежище.
Нам говорили и про более невероятные вещи, но Баррелий не доверял откровенным домыслам. Все, что ему надо было знать, он выведал. Правда, все его попытки разузнать о главаре островитян закончились ничем. Опрошенные беженцы не слышали о громадном канафирце в «демонических» доспехах и с посохом. Впрочем, это не заставило ван Бьера изменить свои планы. И он был полон решимости если не отыскать в городе Чернее Ночи, то на худой конец напасть на его след.
– Приди мы сюда позавчера, я бы, конечно, повременил лезть в пекло, – ответил кригариец на мой испуганный вопрос, а не слишком ли опасно соваться туда, откуда все здравомыслящие люди в панике убегают. – Но сегодня в Кернфорте уже не так жарко, как в первый день погромов. И если мы не полезем на рожон, для нас там будет немногим опаснее, чем на дорогах, вдоль которых расклеены листовки с твоим описанием.
– Почему ты в этом так уверен? – усомнился я, глядя на бредущих мимо нас, избитых плачущих беженцев.
– Разграбь ты, парень, в своей жизни столько городов, сколько я, ты бы тоже знал, что творится сейчас за теми стенами, – ответил Баррелий. Судя по его тону, он не гордился тем, в чем признался. Но меня уже не удивляло то, что в прошлом у него хватало не только ратной славы, но и грязи.
– Не верю, что ты тоже избивал беженцев и отбирал у них последние вещи, – помотал я головой, провожая взглядом бредущую мимо нас, сгорбленную трясущуюся старуху с расквашенным носом. Не обращая ни на кого внимания, она разговаривала сама с собой и даже не пыталась утереть запекшуюся у нее лице кровь.
– Верь или не верь – как тебе угодно, – проворчал кригариец. – На самом деле я творил вещи и похуже. Особенно когда был молод и глуп. Не могу сказать, что с тех пор я сильно поумнел. Но что стал добрее – это точно…
При мысли о том, что нам с монахом опять придется сунуться в пекло – на сей раз уже добровольно, – меня бросало то в жар, то в холод. Я одновременно и дрожал, и потел, что вряд ли являлось хорошим признаком. Вдобавок от волнения меня прохватил понос, что было и вовсе хуже некуда. И я начал бегать в придорожные кусты так часто, что мне стало неловко перед кригарийцем, хотя он и не думал надо мной насмехаться.
Я пытался успокоить себя мыслью, что поход в Кернфорт для меня столь же важен, как и для Баррелия, ведь такова была последняя воля моего отца. Да, у нас с отцом складывались непростые взаимоотношения. Однако перед своей смертью он успел попросить у меня прощения за те обиды, какие мне нанес. И, кажется, я его все-таки простил. По крайней мере, хотелось так думать. А, значит, я не мог не уважить его предсмертную просьбу, верно?
Переться в Кернфорт с тележкой ван Бьер отказался. Свернув с дороги, он закатил ее в дебри, куда ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову сунуться. После чего, оставив тележку там, завалил ее сухими ветками, которые в свою очередь припорошил сверху опавшими листьями.
– Оставь свой палаш здесь, – велел мне монах перед тем, как смастерить для тележки убежище. – Возьми с собой охотничье копье, два горских топора и жезл курсора – будешь сегодня моим оруженосцем. Жезл спрячь в котомку, все остальное оружие неси, как тебе удобно. Но будь готов подать мне его сразу, как только прикажу…
В иное время назначение меня оруженосцем самого кригарийца, стало бы, пожалуй, самой великой честью, которую мне оказывали в жизни. Но сегодня я воспринял это безо всякого воодушевления. Более того, был бы рад и дальше оставаться для Баррелия всего лишь попутчиком, только бы он отказался от своей затеи идти в Кернфорт.
– …Но сначала возьми и съешь вот это. – Ван Бьер протянул мне полдесятка продолговатых листьев какой-то травы. – Только хорошенько их разжуй, а уже потом проглоти.
– Зачем? – спросил я.
– Затем, что мне не нужен оруженосец, который будет гадить себе в штаны, – пояснил Пивной Бочонок. – А это – «сорочий хвост». Старое, проверенное средство от твоей напасти. Правда, горькое до жути, зато оно быстро поможет твоему желудку успокоиться.
– А другого средства у тебя случайно нет? – осведомился я, скривив лицо. – Такого, которое не горькое?
– Есть, – ответил Баррелий. – Можешь взять сучок и выстрогать из него затычку для задницы. Только ты уж постарайся: затычка должна быть крепкой. Такой, чтобы ее не вышибло на полпути.
– Давай сюда свои листья! – пробурчал я. И, затолкав их в рот, принялся тщательно жевать несмотря на то, что от их горечи меня всего передергивало, а кожа во рту и на языке, казалось, стала сухой и шершавой, будто древесная кора.
И все же был прав мудрец, который однажды изрек, что чем противнее лекарство, тем оно полезнее! Когда мы, спрятав тележку, выбрались обратно на дорогу, я все еще отплевывался горькой зеленой слюной, но в животе у меня наступило относительное умиротворение. Чего нельзя сказать о моих нервах – их «сорочий хвост», увы, не успокоил. Да и вряд ли вообще существовало лекарство, которое было на это способно. Что и могло сейчас успокоить меня наверняка, так это флакон смертельного яда, но его я добровольно уже не выпил бы. Несмотря ни на что, я не помышлял о самоубийстве и собирался прожить столько, сколько повезет. Иными словами, пока рвущийся в пекло кригариец меня не угробит.
– Как мы пройдем через ворота? – спросил я, семеня за Баррелием с котомкой на спине, коротким копьем в руках и заткнутыми за пояс, двумя топориками гиремейских горцев.
– Никак, – отрезал тот. – Если мы двинемся навстречу беженцам, то привлечем к себе внимание хойделандеров, которые их грабят. И которых там слишком много, чтобы ввязываться с ними в драку, если до нее дойдет дело. Попробуем попасть в город не через ворота, а через караульную башню. Так будет проще и безопаснее.
Наружные двери караульных помещений, что имелись при крепостных стенах всех городов, позволяли стражникам выходить за пределы крепости, когда главные ворота были опущены. Во время осад эти запасные выходы, разумеется, наглухо перекрывались, либо вовсе замуровывались. Но поскольку в Кернфорте все осады велись сейчас в черте города, а его ворота были открыты, значит, тот вход, о котором упомянул ван Бьер, тоже почти наверняка никто не запечатывал.
– Почему ты уверен, что дверь в караульную башню будет не заперта и что в ней никого нет? – засомневался я.
