Владимир Поселягин - Дитё
- Маша? Даша? Катя? Оля? Юл...,- перечислив несколько имен, капитан сдался, девочка стояла рядом, ковырялась в носу и ждала, глядя на капитана.
- Давай я буду говорить буквы, и ты скажешь, на какую начинается твое имя, согласна? - в это время вышел напарник в сопровождении пожилой женщины в халате.
- Вот Сергей Викторович, санитарка посидит с девочкой, пока не найдут ее мать, - санитарка склонилась над девочкой и ласково сказала:
- Пойдем со мной, чай с конфетами попьем и маму твою найдем. Меня баба Валя зовут, - девочка оживилась.
- Конфетки, хочу конфетки, - санитарка, взяв ее за руку, повела в больницу.
- Убивал бы таких матерей, - сказал капитан, глядя вслед ушедшим. И повернувшись к лейтенанту, добавил:
- У меня самого такая же дочка. Эх, - махнул рукой капитан.
- Ладно, нужно опросить всех еще раз. Начни с того дома, его окна выходят как раз на больницу. А я еще раз пройдусь по гуляющим больным. Все, расходимся.
* * *
Очнулся я как-то сразу. Даже не очнулся, просто проснулся. В теле чувствовалась, какая-то легкость. Одновременно, почему то болели все мышцы. Зевнув и со скулежом потянувшись, с закрытыми глазами вскинул странно легко взлетевшие руки вверх, чтобы ухватится за прикрученные скобы и, несколько десятков раз подтянувшись, привычно закинуть себя в инвалидное кресло, стоящее рядом с кроватью. Руки ухватили пустоту, скоб не было. Широко открыв глаза, я смотрел на детские ладошки перед собой. Проследив, по руке куда они уходят, изумился. Они уходили мне в плечо:
- Что за ... - блин, скинув с себя одеяло, я с отвисшей челюстью разглядывал тело, в которое попал. То, что попал, теперь я не сомневался. Это было тело мальчика лет пяти-шести. И самое главное у него были НОГИ. Причем ОБЕ НОГИ. С трудом двигая руками и ногами, сполз на пол. Такое впечатление, как будто все мышцы закоченели. Перед глазами замелькали звездочки, и я понял, что не дышу уже несколько минут. Отдышавшись и держась за кровать начал медленно передвигать, как будто чужие ноги. Пройдясь вокруг кровати туда и обратно, держась за нее, я стал по не многу привыкать к этому телу. По крайней мере, ноги перестали заплетаться, и шагать становилось все легче и легче. Отпустив кровать, храбро сделал несколько шагов без подпорки. Голова немного кружилась, и сердце готово было вот-вот, выскочить из груди, но я шел. Покачиваясь из стороны в сторону, но шел. И только сейчас я внимательно осмотрел комнату, в которой находился, определил, что она двух местная. Но вторая кровать была без белья. Значит в палате я один, хорошо. Плохо побеленный потолок, окрашенные в непонятный цвет стены с грубо нарисованными солнышком, лисичками и зайчиками, деревянная дверь с закрашенным краской стеклом, хреново крашенные корявые окна со следами бумажной ленты и клочками ваты в щелях, черные-круглые выключатели и розетки на стенах, тумбочка с перекошенной дверцей, на которой намалеван корявый коричневый медвежонок, все это ввело меня в недоумение. Где я? Двигаться было тяжело из-за белевших мышц. Но я, терпя, все-таки дошел до зеркала, висящего несколько высоковато, хотя мне хватило. Подойдя зеркалу, уставился на самого себя, только помолодевшего на тридцать лет. Передо мной стоял я с детских фотографий. Задумавшись, тряхнул головой. Двойник в зеркале в ответ скорчил забавную задумчивую рожицу и потряс головой. Хмыкнув, я сделал свирепое лицо, от которого в одной операции, во время допроса обделался пленный боевик. Двойник в ответ оскалил зубы и скорчил рожицу. Ничего свирепого в лице не было, только в глазах прыгали веселые бесенята. Махнув рукой на двойника, я отошел в сторону и спустил трусики, в которые был одет. Да, это точно был я. Во-первых, мой парень, хоть и маленький, но точно мой. Во-вторых, родинка справа от паха, в форме копеечной монеты. В-третьих, повернув ногу, я посмотрел на правую икру - шрама не было. Шрам я получил в шестилетнем возрасте, летом играя в индейцев, мне засадили стрелу в ногу. Отчего остался шрам в форме звездочки на все жизнь. Какой вывод? Мне меньше шести лет. Осталось выяснить, где я. Крепко сжав зубы и стараясь экономно двигаться, донес крашенный в белый цвет табуретку до окна, взобравшись на подоконник и, откинув штору, выглянул на улицу. Это был не современный, знакомый мне город, а город времен СССР. Выяснилось это одним только видом проезжей части, находящейся между больницей и девятиэтажным домом. Новенькая тройка, копейки, Волга и ЗИЛ-130, проехавшие перед больницей. Но не это повергло меня в изумление, а плакат с изображением Брежнева и надписью Советские люди знают: там, где партия - там успех, там победа! . Покачав головой, я задумался. Назвать этот перенос счастливым, значит, ничего не сказать. Несмотря на уже привычную боль в мышцах, мне хотелось плясать и петь от счастья. В крови просто бурлила энергия.
Ушатом холодной воды было воспоминание, как я очнулся в своем детском теле. Вспомнив выражение врача, мне пришлось задуматься. Думая, я отнес табуретку обратно под стол. Встав, посередине комнаты и продолжая обдумывать свое положение начал делать легкий разминочный комплекс. Такое впечатление как будто в суставы насыпали песку. Мышцы встретили гимнастику крайне отрицательно. Но я крепко сжав зубы терпел. Не обращая внимание на слезы, ручьем текущие из глаз, продолжал разминку.
Врач явно с интересом слушал мой бред, но в глазах его было и недоверие. Я надеялся, что все-таки оно перевесит и врач просто махнет на непонятно что лопочущего пацана рукой и быстро все забудет. Если он не лох, то будет молчать, чтобы не схлопотать неприятности. А если этот идиот кому ни будь проболтается, то что? Попасть в руки какому-нибудь костолому-дуболому мне не улыбалось. Надо будет выходить на руководство, на Генсека. Только кто он? Может Брежнев? Если его плакат висит на стенде, то может он? Не факт. Блин, не знаю, какой сейчас год, и поэтому, кто стоит у руля мне неизвестно. Первым делом надо выяснить число, дату и год. То, что сейчас где-то восемьдесят первый или восемьдесят второй, было понятно после осмотра себя и улицы. Шрам я получил в восемьдесят втором пятнадцатого июля, через два дня после дня рождения. Где я находился, мне было известно по осмотру улицы из окна. В прямой видимости из окна торчала приметная труба котельной, находящейся недалеко от моего дома. Значит, я был в родной Казани. Мои размышления прервал приближающиеся голоса в коридоре, и они застали меня врасплох. В это время я отжимался на кулаках. Крутанувшись на полу и вскочив на ноги, я бросился к кровати. Запрыгнув на нее, успел укрыться одеялом. Вытерев мокрое лицо, я стал спокойно смотреть на дверь, стараясь унять сильно бьющееся сердце. Мое тело было как будто из парной, все в поту. В открывшуюся дверь вошла смутно знакомая медсестра. Увидев, что я внимательно смотрю на ее, она, насторожено меня, разглядывая, начала пятится задом к двери. Тут я ее узнал. Это была та женщина, от голоса которой я очнулся. Совсем палиться не хотелось, мне пришлось сделать испуганное выражение лица и сказать:
