Земля заката (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич
– Я в одной комнате с ними… ни одного часа не останусь, – мужчину звали Кшиштоф Жебровски и он был системным программистом, Мастерсон помнил его, – с убийцами и палачами. Они 23-го числа собирались захватить целую страну и думали, что им ничего за это не будет. Я успел посмотреть CNN утром… Вы американцы всё сделали правильно. Если бы вы хоть на минуту промедлили… А теперь они сидят здесь как будто ничего не случилось!
Его гнев был направлен на двух мужчин, сидевших с хмурыми лицами чуть поодаль. Оба были русскими – один жил в Германии давно, приехав по программе репатриации, другой прибыл год назад по рабочей визе из Москвы. По словам Альберта, с Питером Юргенсом эти двое, помимо обсуждения рабочих дел, не общались, даже когда им приходилось выполнять общее задание. Юргенс как-то назвал их в разговоре «sranye rusofoby». И относился он к ним хуже, чем к иностранцам.
Ясно, что они не были его единомышленниками, но общий гнев пал и на них.
Но еще Элиот заметил то, что ускользнуло от внимания Бреммера. В углу на стуле перед маленьким зеркалом сидел Павел Остапов и задумчиво брил голову опасной бритвой. Избавлялся от шевелюры, делавшей его вид богемным или хипповским. Словно выходил на тропу войны.
Он был ценным и старым сотрудником, отвечал за программный код. Говорил всегда по-русски. Только в списке сотрудников напротив его фамилии стоял биколор, а не триколор. Раньше Элиот эти национальности для себя вообще не различал. И еще не успел перестроиться.
Остапов с Борисом и Артуром если и не дружил, то нормально общался. Им иногда приходилось пересекаться, отвечая за общие участки работы. Но после событий раннего утра 23-го августа между ними а также Юргенсом будто пропасть пролегла.
Павел не ругался ни с кем из этих троих. Просто «случайно» удалил данные целого этапа общего проекта. Нанеся вред и им, и себе, и всем. Получил выговор. Возможно, был бы уволен, не случись того, что случилось чуть позже.
Во взгляде его уже тогда было то, что недавно Элиот увидел у Юргенса. Боль и лютая ненависть.
Но на тот момент, утром 23-го, никто не знал, что события на Востоке Европы только пролог к еще более страшным событиям… Даже он не знал со стопроцентной уверенностью. Казалось, что всё рассосется.
Машинально Элиот отметил, что в комнате полно ножей, вилок, а тут еще и опасная бритва откуда-то взялась. Павел продолжал брить себя. Рука у него, похоже, дрогнула, из пореза потекла кровь.
Может, он и не убьет этих двоих, но придётся и за ним присматривать.
– Так вы удовлетворите мою просьбу о расселении, сэр? – напомнил о себе Кшиштоф.
– Я подумаю над этим. Но пока вы остаетесь здесь. Попрошу всех минутку внимания, дамы и господа! – Мастерсон обвел взглядом помещение. – Мы в одной лодке! И сейчас в ней течь. Выяснение отношений отложим на потом. Сейчас не время искать виноватых. И уж точно ваши братья и сестры по несчастью ими не являются. Завтра вы все будет перетасованы в другие комнаты. Случайным образом. Возражения бесполезны. Острые предметы охрана сейчас соберет, а столовые приборы отныне будут только пластиковые. И скандалов устраивать не надо. А тем более хвататься за ножи. Тот, кто что-нибудь еще учудит… будет сварен в ядерном реакторе. У меня всё.
Взгляд его заставил поляка умолкнуть. А остальных – даже не начинать.
«Прошло так мало времени, а они уже начали цапаться. Надо выбираться отсюда. Иначе нам конец. Ведь есть еще израильтяне с мусульманами, сунниты с шиитами, индусы с пакистанцами, китайцы с японцами… там наверху все сжигают всех, а не только НАТО и русские».
Но он, черт возьми, не позволит им разрушить этот островок порядка. Он умеет убеждать. Для журналистов из мира глянца и вечернего эфира Элиот Мастерсон был улыбающимся харизматичным «человеком с обложки». Но все, кто попадал в его компанию, узнавали, что тут надо вкалывать как античным рабам. С той разницей, что рабов требовалось стеречь и кормить, а то и приковывать цепями к орудиям труда, а наемные работники всё делали сами. То, что Элиот принадлежал к высокотехнологичной отрасли, не означало, что он был менее зубастым, чем нефтяники или торговцы оружием. Скорее, наоборот.
Да, у них были игровые комнаты с последними моделями приставок, оформленные пейзажами, которые сами employees рисовали в свободное время. И очень гибкий подход к режиму работы. И либеральное отношение к тому, как ты выглядишь и чем занимаешься в свободное от работы время, даже на территории компании! Хоть голым на траве валяйся или в костюме зебры на брифинги ходи. А если вы укладываетесь в deadline (очень сжатый), то можете использовать оставшееся время по своему усмотрению. Но приветствовалось, чтобы использовали его на совершенствование своих навыков. А еще существовала настолько же гибкая система бонусов и штрафов, и лист кандидатов на повышение, и лист кандидатов на понижение. И отдельный лист – кандидатов на вылет. На любое место всегда нашлось бы пять или десять квалифицированных кандидатов.
Каждый, кто попадал в любую из его компаний, быстро понимал, почему на аватарке шеф всегда сидит с белым котом, как главный злодей Блофельд из фильмов про Агента 007. Это ведь Мастерсон первым предложил в СМИ сбросить ядерные бомбы на Марс, чтобы провести терраформинг его поверхности. Журналистам он говорил, что это будет превентивный удар, ведь «там уже готовят флот вторжения, вы что, Герберта Уэллса не читали?». Конечно, это была шутка.
«Мне очень жаль, – сказал он Петру на прощание. – Но у нас не было выбора».
Ни у кого не было.
Изобретатель сам проследил за тем, чтобы русского смутьяна отвели к одному из нескольких запасных выходов и втолкнули в шлюз, задраив ручным штурвалом люк за ним. Через пять минут Элиот увидел на экране, как перед носом у того открылась дверь, за которой была только железная лестница в вертикальном колодце с квадратом неба наверху. Постояв чуть-чуть, Юрьев начал карабкаться, пока не достиг закрывавшей вентиляционную шахту решетки. Решетка была не заперта, но на ней лежали пара обломков. Это не было предусмотрено планом.
Распахнуть её сходу у него не получилось, тогда русский выломал какую-то трубу и, используя, как рычаг, навалившись на неё всем весом, постепенно, сантиметр за сантиметром, открыл люк. Уж что-что, а законы физики он знал хорошо.
В процессе он случайно… а может, не случайно заехал по камере… и этого ей хватило. Изображение исчезло!
Затем – вид с другой камеры – его голова показалась из бетонного куба, стоявшего в середине лужайки с почерневшей травой. Мимо этой штуки раньше могли проходить десятки людей в день, и вряд ли кто-то задавался вопросом, что находится внизу. Аварийный выход.
Пиэтер Юргенс, он же Пётр Юрьев осмотрелся, втянул носом воздух и бросил последний взгляд на выход из оставленного им убежища. Взгляд, не обещающий ничего хорошего. Но, даже если бы у него была граната, он не смог бы нанести им вред.
Человек в желтом комбинезоне, с которого кто-то не поленился срезать эмблему X-Space, зашагал прочь к невысокой зеленой ограде, обозначавшей границу территории Центра, на ходу надевая противогаз. Несколько обгоревших до черноты тел лежали на его пути, но там, где не удавалось обойти, он спокойно через них переступал.
На самом краю поля зрения камеры русский вдруг повернулся и изобразил непристойный жест согнутой рукой. Потом остановился, чтобы подобрать что-то с земли. И написал обугленным куском дерева на сером бетоне бордюра:
«I’ll be back. Assholes!».
А рядом изобразил схематичный профиль танка. Вроде бы это был Т-34.
Через две минуты красный «Rangerover» вылетел с парковки, чуть не протаранив ограду, и помчался вдоль набережной к северу, объезжая дымящиеся и тлеющие автомобили. В некоторые он даже врезался, но и это его не остановило.
– Псих. Чертов псих, – произнес бывший морпех Бреммер, нарушив тишину на пункте управления, – А мы-то считали, что он эстонец. У него и фамилия эстонская. Правда, новости на эстонском он никогда не читал. И еще он шутил про эстонские обычаи. Мол, черепах в зоопарке Таллина подразделение спецназа стережет. А то слишком шустрые. А он, оказывается, настоящий «crazy Russian».
