"Фантастика 2023-125". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Бер Саша
Гроза с ливнем, быстро сделав своё дело, унеслись дальше и шквальный ветер, сопровождавший грозу, стих. Тучи в небе посветлели и в конце концом разорвались, пропуская вначале редкие, а за тем и полновесные солнечные лучи. Степь взорвалась резким ароматом свежести, благоуханья трав и цветов. До бури это чудо где-то пряталось, под пологом невнятной духоты и марева, прикрытое бесчувственной пылью. Взъерошенная степь задышала полной грудью. Сама пьяная от грозового ливня, упившаяся хмельной бурей, теперь опьяняла всё, что могло ей дышать. Ароматы и благоухания били не только в нос, но и казалось непосредственно в сам мозг. Умытая хорошим ливнем, она запестрила такими яркими цветами, что от одного её вида в голове происходили какие-то процессы, вызывавшие самый настоящий припадок эйфории, непонятный, потому что необъяснимый. То чувство прекрасного, вдруг оголённого от постороннего и суетного, порождало в сознании нереальность виденного. Человек, какой бы он не был приземлённый и обыденный, под воздействием этого буйства красок и запахов приходит в бессознательный восторг и ничего с этим сделать не может, так как это заложено в нём природой где-то глубоко в подсознании, на уровне древнейшего из инстинктов человека, определяющего такие понятия, как «нравится — не нравится». Да, воздействие всего этого на человека имеет некую странность, необъяснимость. Но самая большая странность во взаимоотношениях с человеком заключается в том, что всей этой величественной, божественной красоте, абсолютно плевать на то, что в её благоухающих и завораживающих красотой объятиях, творит этот паразит.
По широченной просеке из утоптанной травы, которую зверь проторил в своей бешеной охоте, в обратную сторону, по следам, мерно шли двух упряжные колесницы. За каждой колесницей тянулась на верёвках волокуша, сшитая из нескольких туровых шкур, легко скользящих по сырой, не высохшей ещё после дождя траве. На шкурах лежали связанные женщины и дети. Связанные не только сами по себе, но и между собой. К ним в придачу, наваленный единой кучей всякий скарб. Там и еда, и одежда, посуда, утварь какая-то, да, в общем, сразу не поймёшь, чего там только не было. Отряд из тридцати трёх парных колесниц устало брёл в обновлённой степи. Главарь банды был доволен. Уловка удалась на славу и дня, затраченного на набег не жалко. Добрая добыча, окупит сторицей всё. Это был очередной маскарадный поход и как все предыдущие, удачный. Довольны были все. Меж собой шайка вполне серьёзно считала, что их атаман иль весь облизан с головы до ног богами, иль запугал этих божков на столько, что те из кожи лезут вон, лишь бы угодить, да не прогневать его. У ног лихого атамана валялась пленённая им девушка, бледная лицом, без единого признака сознания. Толи действительно ещё не пришла в себя, толи притворялась. Она была непросто одна из многих, что были в окружении, она была особенная для него. Запала эта мелкая дрянь ему в душу. С самого детства запала. Ардни, а именно так звали атамана, стоял в колеснице и навалившись на борт всем телом, смотрел куда-то вдаль. Не то улыбка, не то ухмылка на его лице застыла в неизменном виде, как вылепленная. Он куда-то смотрел вдаль и при этом любому было понятно, что он там ничего не видел, потому что он просто никуда не смотрел, вернее он смотрел не вдаль, в вглубь, внутрь самого себя. Он вспоминал…
Впервые с этой девчонкой он встретился давно. Вдруг он осёкся в своих воспоминаниях… «А как давно это было? Сколько осеней [17] прошло с того?» он попытался посчитать, но сделав несколько мучительно напряжённых усилий в этом направлении, бросил это дело, посчитав его неважным. Тогда ему было тринадцать…, нет четырнадцать осеней, кажется. В своей пацанской ватаге он был тогда ещё никто. Он даже вспомнил тогдашнюю свою обидную кличку, которую ему «приклеили» взрослые пацаны — «Пися». Почему «Пися»? Это тянулось с ещё очень раннего детства, с того времени, которое он уже не помнил. Ардни попросту этого даже и не знал. Да, и никогда не интересовался. Но он помнил, что поначалу пацаны его сильно били, что называется, от всей души. Нет, не то, чтобы он был последний из последних, которых пинали все, кому не лень просто так, лишь потому, что тот оказался рядом. Его не призирали, его не считали «говном вонючим», как того же Вонючку, был в их ватаге такой пацан. От него действительно вечно чем-то воняло, да и сам он, как пацан, вёл себя так, что к нему, как просто к куче говна, по-другому никто и не относился. Ну, бывают такие люди. И если Вонючку пинали все, кому не лень, а он лишь при этом пресмыкался и канючил, то Ардни били только большие пацаны: сам атаман, да его ближний круг, а значит сильные и притом обязательно всей кучей, потому что поодиночке с ним не всегда можно было справиться, ибо он был «псих с муравьями в башке». Так, по жизни в ватаге, с ним старались особо не цепляться, зная, что он «придурок от рождения», а вот о самом Ардни этого сказать было нельзя. Причиной того, что его били и били, как правило, жёстко, а порой жестоко, было как раз то, что он сам на это нарывался. Рыпался на старших, которые и лупили его за такие припадки ярости, именно ярости, бестолковой и абсолютно бездумной. И все вокруг, в том числе и сам Ардни прекрасно знали причину этого буйства. Причиной всему этому была Сома [18] — проклятое молоко аров [19]…
Ардни, как и все пацаны его ватаги, родился в стане арийских коров [20], чей родовой клан хранил секреты этой обоготворяемой, желанной и вместе с тем так ненавистной Сомы. Родился он очень крупным мальчиком и притом, почти, на целые четыре седмицы [21] переношенным. Как смогла пережить эти роды его мать, наверно знала только она, да боги, помогавшие ей в этом. Он был её третьим ребёнком, наверное, это и стало основным аргументом для их дальнейшей жизни. Будь он вторым, вряд ли все закончилось для них столь радужно, а будь он первенцем — шансов выжить у них обоих не было бы вообще. Своих старших сестёр Ардни не знал. Может и видел их, когда был младенцем, но абсолютно об этом ничего не помнил. Что с ними произошло и куда они делись он не знал, да, и не очень-то этим интересовался. Мать после него перестала беременеть и к тому времени когда он вырос и получил свою первую уничижительную кличку, была задвинута в самые низы коровника [22]. Его отец, а знал он его абсолютно точно, ибо он был единственным хозяином всех коров, являл собой редкостную сволочь. Только он имел право «покрывать» коров и плодить себе подобных. Он — глава арийского рода, к тому же глава клана, в который входили несколько ближних родов, один из высокопоставленных жрецов [23], стоящий на самом верху власти, бок о бок с верховным [24]. Ардни никогда не знал, что из себя представлял его папаша как жрец, но по сути своей человеческой, он был низок и маниакален. Его извращения, которыми он глумился над абсолютно подвластными ему женщинами, у здравого человека, даже того, далеко нелиберального общества, порой не укладывались в головах, а удивить их какими-либо зверствами было крайне сложно, ибо сами от зверей ушли не слишком далеко. Ардни никогда не интересовался подробностями происходящего с другими бедолагами, жившими по соседству, это было не принято, но об издевательствах над собой и своей матерью помнил очень хорошо. Впервые Сому, это грёбаное молоко, отец подсунул ему прямо с материнской титькой. По крайней мере об этом ему поведала сама мать, тем самым посадив его на этот наркотик с самого рождения. А потом все детство издевался над ним при помощи его привязанности к этому пойлу. Отец забавлялся с ним, как с какой-то неведомой зверушкой. То дразня малыша в период ломки, держа перед ним желанный напиток, то, не давая вожделенное вовсе. При этом безмерно веселясь над калейдоскопом эмоциональных вспышек малыша. Там были и неподдельное унижение, высокохудожественное попрошайничество, и ярость бессильных атак, в попытках отобрать желаемое. Мальчик старался ударить, поцарапать, укусить, не смотря на пинки и звонкие оплеухи отца, от которых он летал в разные стороны и бился всеми частями тела обо что не попадя. Синяки, ссадины и постоянная кровь, саднящая из мелких ранок, казались для мальчика обычным делом, обыденностью и повседневностью. Для отца он был лишь «маленьким зверёнышем», которого он как собаку планомерно дрессировал. Вот только для чего? Наверное, он сам не знал, а если и знал, то Ардни этого было знать не суждено. Он помнил, что, когда он стал постарше, где-то перед самым переходом в пацанскую ватагу, отец свои издевательства — дрессировки проводил, уже одевая ему ошейник, в виде верёвочной, не затяжной петли и привязывал поводок к дереву, кажется это была старая берёза. Мальчик рос и становился не только агрессивней, но и значительно быстрее и сильнее, в своих яростных атаках. Он по несколько дней сидел так на привязи, и отец запрещал матери снимать его с поводка.